Гранат и Омела (СИ) - Морган Даяна

Молчание.

— Можешь ли ты подтвердить, что Симеон Эюзби предал Храм?

Нет ответа.

— Можешь ли ты засвидетельствовать, что Симеон Эюзби сношался с дщерями Лилит?

Дамиан слабо рассмеялся. Хотя смех его, скорее, напомнил воронье карканье и отдался болью по телу. Челюсть заныла, но он все равно процедил:

— Я могу засвидетельствовать, что это ты, лилитский червь, тот, кто сношался с вёльвой. Ты даже ногтя его не стоишь, мерзкое отродье. «Нет на земле подобного ему. Праведник создан бесстрашным и выбран Князем вести на земле бой, в котором он бессилен».

Смех и цитирование из писаний отобрали у Дамиана последние силы. Но он был рад и даже не знал, что для него слаще: внезапная ошеломленная тишина, слепая ярость на лице Ерихона или последовавший за этим удар тростью в живот.

— Ты помочился на Храм, мерзкий щенок, а теперь Храм помочится на тебя!

— Когда будешь мочиться, не вставай против ветра, — прошептал Дамиан.

Злобный, несдержанный вопль Ерихона стал медом для его ушей, истерзанных собственными криками. Набалдашник трости прилетел ему в челюсть. Молния боли ослепила Дамиана. Скорее всего, он ненадолго потерял сознание, потому что, очнувшись от пощечины, заметил, что одна из свечей догорела до основания.

— Надо же, ты опять с нами, — издевательский голос Ерихона напоминал назойливого комара, которого никак не удается прихлопнуть.

Дамиан ощутил на воспаленном лице уже свернувшуюся кровь, стягивающую кожу. Один глаз полностью заплыл, вся левая сторона лица пульсировала. Именно поэтому Дамиан не сразу понял, что больше не подвешен за руки, а прикован к стулу железными кандалами. На него упала тень.

— Мастер Грегор, достаточно.

Дамиан, едва не вывернув шею, оглянулся и обнаружил нависающего над ним мужчину с поднятой для удара рукой. Он неприятно ухмыльнулся, отчего линия его подбородка стала напоминать наковальню. Дамиан почувствовал, как на загривке приподнимаются дыбом волоски. Он надеялся, что никогда больше не встретится с этим существом. За всю жизнь он не встречал большего виртуоза в пытках людей, который к тому же еще и получал извращенное удовольствие от своей жестокости. Хельмут Грегор. Варденец, который сменил веру и стал одним из самых ретивых приверженцев Храма, и палач, беседовавший с матерью Дамиана и с ним самим. Лысый уродец почти не изменился: такой же бугристый нос в лопнувших жилах, толстые губы, широкая как бочка грудь, тусклый нелюбопытный взгляд и обманчивая бледная улыбка. Разве что за эти годы зубы у него побурели, а на тыльной стороне правой ладони открылась мокрая язва. Упершись в стул, в которому был прикован Дамиан, он достал из ножен кинжал. Непринужденно взвесил его на руке, перехватил за рукоять и, подбросив в воздух, ловко поймал.

— Давно не виделись, вёльвский щенок, — склонившись к Дамиану, сказал Хельмут, скалясь. Изо рта его несло луком, пивом и гноем. — Наконец-то мы с тобой побеседуем, как следует. Без внимания твоих покровителей. Один сожжен, а второй, даст Княже, одной ногой на костре, — паясничая, добавил он.

Дамиан досадливо отвернулся. Когда Хельмут открывал свои толстые губы, слова вырывались из них покореженными, почти без гласных, щедро присыпанные варденским акцентом, который корежил слух любого инирца.

— Правда — первое, чему мы изменяем в тяжелые времена, — практически скучающим тоном сказал Ерихон, перекладывая листы бумаги на столе. Макнув перо в чернильницу, он постучал по ободку и поднял взгляд на Дамиана. — Моя работа — добиваться ее восстановления. Любыми методами.

Дамиан подумал, что единственная работа Ерихона — это насмехаться над всеми законами Князя. Лицемер, играющий роль правдорубца.

— Я предвидел, что ты будешь упрямиться. Этим ты весь в своего королевского отца, да благословит Князь его огонь. Поэтому и пригласил мастер Грегора помочь тебе проникнуться духом сотрудничества. И знаешь, что отличил мастер Грегор на твоем теле среди других шрамов? — Ерихон сделал паузу и округлил глаза в наигранной тревоге. — Вёльвскую метку. Как сказано в писаниях: « телесные порчи не бывают незримы, они ощутим ы».

Хельмут схватил Дамиана за мизинец и оттянул его так, чтобы всем в комнате был виден шрам от обряда сживления.

— Мастер Грегор предложил отнять руку, дабы избавиться от сверны… — Ерихон с удовольствием насладился паузой, и только после этого продолжил: — Однако я считаю, щенок, что это — хорошее доказательство на синоде. Не только против тебя, но и против твоего защитника. Восхитительное, крепкое обвинение. Симеон оберегал тебя, как истинного наследника, относился, как к сыну, но ты всего лишь грязное отродье отродья Лилитского, рожденное в двойном грехе, неискупимом и мерзопакостном. Твоя природа уже сама по себе грешна и порочна. Неудивительно, что я оказался прав, и ты сношался с дщерями ночи, а за это они наградили тебя своим клеймом.

Дамиан ощутил внутри медленно тлеющий гнев, похожий на раскаленные угли под слоем пепла. Авалон, оставившая на его пальце ожог от обряда сживления, сделала это, чтобы спасти ему жизнь. И хотя Дамиан был близок к совместной ночи с ней, он не перешел грань. А вот на счету Ерихона, не первый раз говорившего о сношениях с вёльвой, были долгие отношения с Гранатой. Но хуже того было его пренебрежительное, пошлое незнание. Как храмослужитель он обязан был знать, что обряд сживления не появляется после сношения с вёльвой, а является результатом сильного магического вложения в тело другого человека. Шрам от обряда становился якорем, который связывал двух существ.

— Ты — позор Храма, Ерихон. Неуч, лизавший зад сначала Эдуарду, а теперь и моему брату, чтобы стать кардиналом.

— Мастер Грегор, пожалуйста, — раздраженно потребовал Ерихон.

Хельмут со всей силы ударил Дамиана под дых. Воздух покинул легкие, а пустота на месте удара наполнилась болью. Дамиан еще не успел вдохнуть, когда кулак обрушился на его лицо. Что-то хрустнуло, кровь полилась на подбородок. В голове звенело, точно все колокола Мингема снова разом трезвонили о наводнении. Экзекуция все не заканчивалась. Хельмут колотил его, и Дамиан вздрагивал от каждого удара. Его тлеющую злость подавило гнетущее ошеломление и онемение по всему телу.

— Спасибо, мастер Грегор, — снова заговорил Ерихон. — Я не терплю неуважения, щенок. Ты не в том положении больше, чтобы вести себя подобным образом. Ты здесь для того, чтобы отвечать на мои вопросы, а иначе я прикажу мастеру Грегору вырвать твой бесполезный язык.

Дамиан выплюнул кровь, попавшую в рот. Опухшие и оплывшие веки едва позволяли ему видеть, но он все равно в упор уставился на Ерихона и, вполне осознавая, какие последствия могут быть, твердо произнес:

— Вырывай. Чтобы подлизывать задницу моему брату достаточно и твоего бескостного языка.

Ерихон побагровел и резко встал. Стул со скрежетом отъехал назад.

— Мастер Грегор?

— Да, господин?

— Я передумал. Отрубите бастарду руку. Его признание я уже записал, а его личное присутствие на синоде королю не потребуется, чтобы вынести решение. Вёльвской метки будет достаточно. — Ерихон сграбастал бумаги со стола, свернул их и направился к выходу. — Я передам Его Величеству, что ты не раскаялся и тебя убила вёльвская скверна. Заходите!

Последнее он приказал четверым послушникам, огромным туповатым мужикам, которые в недоумении переглянулись и вошли.

— Освободите правую руку, чтобы мне было удобно рубить. Эй, ты, рыжий, держи голову. Ты, — Хельмут обратился к чернобородому мужчине. — За плечи. А вы — держите руку, чтобы не брыкался.

Дамиан не сразу осознал, что его жизнь близка к завершению. В голове настойчиво звучал голос Симеона:

Клянешься ли ты перед ликом Князя мира сего посвятить себя догмам нашего Храма? Клянешься ли подняться над мерзким грехом своей природы, прожить жизнь в служении Храму, отказаться от благ мирских и чтить справедливость? Клянешься ли перед святой омелой подчиняться наставнику, внимать его приказам и следовать за его мудростью? Клянешься ли вести жизнь праведную и следовать обету безбрачия?