Стихотворения - Владимир Набоков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
625. «Милая, нежная — этих старинных…»
Милая, нежная — этих старинных,песенных слов не боюсь, и пою…О, наклоняйся из сумерек длинныхв светлую бездну мою!
Я подарю тебе солнечной мастирьяных коней, колесницу в цветах,ибо сейчас я не пристальный мастер,я — изумленье и взмах.
Милая, нежная, я не ошибся,часто мне женские снились черты.Все они были из ломкого гипса,золото легкое — ты.
Это, пойми, не стихи, а дыханье,мреющий венчик над страстью моей,переходящий в одно колыханьенеизмеримых зыбей.
17 октября 1923626–627. ОБ АНГЕЛАХ
1Неземной рассвет блеском облил…Миры прикатили: распрягай!Подняты огненные оглобли.Ангелы. Балаган. Рай.
Вспомни: гиганты промахивают попарно,торгуют безднами. Алый парот крыльев валит. И лучезарнокипит божественный базар.
И, в этом странствуя сиянье,там я купил — за песнь одну —женскую душу и в придачу нанялсамую дорогую весну.
24 апреля 1924 2Представь: мы его встречаемвот там, где в лисичках пень,и был он необычаен,как радуга в зимний день.
Он хвойную занозуиз пятки босой тащил.Сквозили снега и розыпраздно склоненных крыл.
Наш лес, где была черникаи телесного цвета грибы,вдруг пронзен был дивным крикомзолотой, неземной трубы.
И, он нас увидел; замер,оглянул людей, лесиспуганными глазамии, вспыхнув крылом, исчез.
Мы вернулись домой с сырымигрибами в узелкеи с рассказом о серафиме,встреченном в сосняке.
8 июля 1924628. НА РАССВЕТЕ
Я показывал твой смятый снимоктрем блудницам. Плыл кабак ночной.Рассвело. Убогий город вымокв бледном воздухе. Я шел домой.
Освещенное окно, где черныйчеловечек брился, помню; стонпервого трамвая; и просторный,тронутый рассветом небосклон.
Боль моя лучи свои простерла,в небеса невысохшие шла.Голое переполнялось горлосудорогой битого стекла.
И окно погасло: кончил бриться.День рабочий, бледный, впереди.А в крови все голос твой струится:«навсегда», сказала, «уходи».
И подумала; и где-то капалкран; и повторила: «навсегда».В обмороке, очень тихо, на полтихо соскользнула, как вода.
8 февраля 1924, Берлин629. ВЕЧЕР
Я в угол сарая кирку и лопату свалил с плеча и пот отер,и медленно вышел навстречу закату в прохладный розовый костер.
Он мирно пылал за высокими буками, между траурных ветвей,где вспыхнул на миг драгоценными звуками напряженный соловей.
И сдавленный гам, жабий хор гуттаперчевый на пруду упруго пел.Осекся. Пушком мимолетным доверчиво мотылек мне лоб задел.
Темнели холмы: там блеснул утешительный трепет огоньков ночных.Далече пропыхивал поезд. И длительно свистнул… длительно утих… —
И пахло травой. И стоял я без мысли. Когда же смолк туманный гуд,заметил, что смерклось, что звезды нависли, что слезы по лицу текут.
10 июля 1924.630. УТРО
Шум зари мне чудился, кипучиймуравейник отблесков за тучей.На ограду мрака и огня,на ограду реющего раяоблокачивался Зодчий Дня,думал и глядел, не раскрываясвоего туманного плаща,как толпа работников крылатых,крыльями блестящими треща,солнце поднимает на канатах.
Выше, выше… выше! Впопыхахпросыпаюсь. Купол занавески,полный ветра, в синеватом блескедышит и спадает. Во дворахпо коврам уже стучат служанки,и пальбою плоской окружен,медяки вымаливает стонстарой, удивительной шарманки…
5 декабря 1924, Берлин631. ЭЛЕКТРИЧЕСТВО
Играй, реклама огневая,над зеркалами площадей,взбирайся, молния ручная,слова пылающие сей.
Не те, угрозою священнойявившиеся письмена,что сладость отняли мгновенноу вавилонского вина.
В цветах волшебного пожарапопроще что-нибудь пиши,во славу ходкого товара,в утеху бюргерской души.
И в лакированной коробке,в чревовещательном гробу,послушна штепселю и кнопке,пой, говори, дуди в трубу.
И не погибель, а погодуты нам из рупора вещай.Своею жизнью грей нам воду,страницу книги освещай.
Беги по проводу трамвая,бенгальской искрою шурша,и ночь сырая, городскаятобою странно хороша.
Но иногда, когда нальетсягрозою небо, иногдаземля притихнет вдруг, сожмется,как бы от тайного стыда.
И вот — как прежде, неземная,не наша, пролетаешь ты,прорывы синие являянепостижимой наготы.
И снова мир, как много сотенглухих веков тому назад,и неустойчив, и неплотен,и Божьим пламенем объят.
1925632. ОБЛАКА
Насмешлива, медлительна, легкаих мимика средь синего эфира.Объятьям подражают облака.
Ленивая небесная сатирана тщание географа, на ликизменчивый начертанного мира;
грызет лазурь морская материк.И — масками чудовищными — частопроходят образы земных владык:
порою, в профиль мертвенно-лобастыйраспухнет вдруг воздушная гора,и тает вновь, как тает коренастый
макроцефал, которого вчералепили дети красными руками,а нынче точит оттепель с утра.
И облака плывут за облаками.
25 августа 1929633. «Перешел ты в новое жилище…»
На смерть Ю. И. Айхенвальда
Перешел ты в новое жилище,и другому отдадут на дняхкомнату, где жил писатель нищий,иностранец с книгою в руках.
Тихо было в комнате: страницаизредка шуршала; за окномвспыхивала темная столицаголубым трамвайным огоньком.
В плотный гроб судьба тебя сложила,как очки разбитые в футляр…Тихо было в комнате, но жилов ней волненье, сокровенный жар.
Ничего не слышали соседи,а с тобою голос говорил,то как гул колышущейся меди,то как трепет ласточкиных крыл,
голос муз, высокое веселье…Для тебя тот голос не потухтам, где неземное новосельеныне празднует твой дух.
1929, Берлин634. «Вздохнуть поглубже и, до плеч…»
Вздохнуть поглубже и, до плечв крылья вдев расправленные руки,с подоконника на воздух лечьи лететь, наперекор науке,с переменным трепетом стрижа;вдоль сада пронестись, и метить прямов стену, и, перешагнув, над самойземлей скользнуть, и в синеву, дрожа,взмыть…Боюсь, не вынесу полета.. —Нет, вынес. На полу сижу впотьмах,и в глазах пестро, и шум в ушах,и блаженная в плечах ломота.
1929635. «Шел поезд между скал в ущелии глубоком…»
Шел поезд между скал в ущелии глубоком,поросшем золотым утесником и дроком;порой влетал в туннель с отрывистым свистком:сначала — чернота гремящая, потом —как будто отсветы сомнительные в гроте,и снова — яркий день; порой на поворотебыл виден из окна сгибающийся змейвагонов позади и головы людей,облокотившихся на спущенные рамы.Сочился апельсин очищенный.Но самыйпрелестный, может быть, из случаев в пути,когда, без станции, как бы устав идти,задумывался вдруг мой поезд. Как спокойно,как солнечно кругом… С назойливостью знойнойодни кузнечики звенят наперебой.Ища знакомых черт, мне ветерок слепойпотрагивает лоб, и мучась беззаконнымжеланьем, я гляжу на вид в окне вагонноми упустить боюсь возможную любовь,и знаю — упущу. Едва ль увижу вновь,едва ль запомню я те камни, ту поляну,и вон на ту скалу я никогда не встану.
10–11 марта 1930636. «Иосиф Красный, — не Иосиф…»
