Нил Сорский и традиции русского монашества - Елена Романенко

Другим центром русской религиозно–филосовской мысли за рубежом был Богословский институт в Париже. В 1931 г. вышла книга Г. В. Федотова «Святые древней Руси», несколько очерков которой были посвящены противостоянию «иосифлян» и «заволжцев». По мнению Федотова, «противоположность между заволжскими «нестяжателями» и осифлянами по–истине огромна как в самом направлении духовной жизни, так и в социальных выводах»[142]. Если «иосифляне» любили обрядовое благочестие, устав, суровую дисциплину, были строги к грешникам и еретикам, то «заволжцы» являли собой кротость и всепрощение, их иноческая жизнь протекала в созерцании и «умной» молитве без всякого дисциплинарного контроля. Нил Сорский внес начала критики в русскую агиографию, его взглядам свойственна широта и свобода, он знает различия в авторитетности писаний, что не доступно Иосифу Волоцкому, — так считал Федотов.

Правда, в отличие от Жмакина, он не утверждал, что противоположность духовных направлений необходимо означала борьбу, но «практические выводы — отношение к монастырским вотчинам и еретикам — сделали борьбу неизбежной»[143].

Эта борьба изображалась автором книги как разгром «нестяжателей» и «заволжских скитов». С разорением северных скитов в 50–х гг. XVI в. (историческими фактами исследователь это никак не подтвердил) Федотов связывал «трагедию русской святости». Победа иосифлянства, по его мнению, привела к торжеству в Русской Церкви типа уставного «благочестия, обрядового исповедничества», к угасанию мистического направления и духовной жизни в русском иночестве, в конечном счете — «к омертвению русской жизни, душа которой отлетела»[144].

С концепцией Г. В. Федотова и его предшественников полемизировал А. В. Карташев, преподававший, как и Федотов, в Богословском институте. Он решительно возражал против таких оценок борьбы «стяжателей» и «нестяжателей», хотя и признавал разницу взглядов преподобных Иосифа и Нила.

В своих «Очерках по истории русской церкви» (1959 г.) Карташев справедливо писал: «…господствующие деятели просвещения и литературы и создали для недальновидных мирских читателей этот искаженный лик нашего отечественного церковного прошлого, в котором как бы монополистом чистого евангельского христианства выступает преп. Нил Сорский, а исказителем христианства преп. Иосиф Волоцкий»[145].

Карташев уделил в своей книге много внимания взглядам и деятельности преподобного Иосифа Волоцкого, высоко оценив значение «иосифлянства» в национально–государственном строительстве Московской Руси. Не сравнивая по принципу «кто лучше» «иосифлян» и «заволжцев», Карташев писал о различии взглядов преподобных Нила Сорского и Иосифа Волоцкого. Преподобного Нила он назвал русским самородным талантом, создавшим «исихастическое движение» на Руси. Ради этой «практики исихии» Нил Сорский устроил свой скит и «поставил себе героическую задачу» — погасить земельно–хозяйственные стремления русского монашества. Не вдаваясь в мирские попечения, он отмалчивался от иосифлянских практических вопросов[146].

Говоря об отношении преподобных Нила и Иосифа к еретикам, Карташев традиционно считал, что мягкие решения собоpa 1490 г. были обусловлены противодействием старцев Нила и Паисия крайним мерам[147]. Как особенность мировоззрения Нила Сорского он выделил, вслед за Федотовым, критическое отношение Нила Сорского к «божественным писаниям», что, по мнению Карташева, было «умственным дерзновением» на фоне XV в.[148].

Новую оценку взглядов Нила Сорского и Иосифа Волоцкого дали в своих работах Г. В. Флоровский и В. В. Зеньковский. По мнению Флоровского, в споре о монастырских селах сталкивались два религиозных идеала, две правды. Правда Иосифа Волоцкого — это правда социального служения и призвания Церкви. Заволжцы, напротив, уходят из мира, их правда — правда умного делания. Флоровский рассматривал нестяжательность как духовное понятие, имея в виду преодоление всякого миролюбия[149]. Но нестяжатели, по его мнению, забывают мир не только в его суете, но и в его нужде и болезнях: «С этим связана историческая недейственность заволжского движения»[150].

Характеризуя мировоззрение Нила Сорского, Флоровский решительно отверг идею о свободном отношении Нила Сорского к церковным традициям. По его мнению, «Нил Сорский только из аскетико–созерцательной традиции древней и византийской Церкви и может быть понят до конца»[151].

Как духовное понятие оценивал «нестяжательство» и В. В. Зеньковский, но его трактовка несколько отличается от концепции Флоровского. Преподобный Иосиф Волоцкий, по мнению Зеньковского, действительно защищал церковные имущества во имя социальных задач Церкви, и здесь он сближал задачи Церкви и государства. «Нестяжатели» понимали задачу Церкви «в смысле молитвенной заботы о государстве»[152]. «Суть этого течения в блюдении чистоты мистической жизни, не из презрения к миру, а во имя различия Церкви и мира: Церкви предстоит еще преображение мира, но во отношении к непреображенному миру необходимо монахам воздержание от суеты мира»[153].

В отличие от Флоровского Зеньковский отметил русские истоки духовного нестяжательства — воззрения преподобного Сергия на взаимоотношения Церкви и государства.

Надо отметить, что оценки современной церковной историографии во многом исходят из концепции Флоровского и Зеньковского, увидевших две правды служения двух русских святых (они сформулированны в докладах на международной церковной научной конференции «Богословие и духовность», проходившей в Москве 11—18 мая 1987 г.)[154].

Современная отечественная историография

Традиционное противопоставление «иосифлян» и «нестяжателей», «монопольно утвердившееся», по выражению А. В. Карташева [155], в большинстве работ дореволюционной и зарубежной историографии, перешло и в советскую историческую литературу. Так, Н. К. Гудзий писал в своей «Истории древней русской литературы» (1934 п): «С точки зрения Нила Сорского и заволжских старцев задачей монахов было внутреннее подвижничество, аскетизм и полное отрешение от тех материальных забот и политических функций, которое брало на себя иосифлянское духовенство, а также критическое отншение к «писанию», чего совершенно не было у иосифлян, не умевших отличать авторитетное в этом «писании» от неавторитетного, внутренний его смысл от мертвой буквы»[156]. Более того, это традиционное противопоставление приобрело в исследованиях того времени классовый характер: Гудзий считал, что Нил Сорский был выразителем интересов боярства, а иосифляне — идеологами дворянства[157].

В книге И. У. Будовница «Русская публицистика XVI века» (1946 г.) позиция «нестяжателей» в оценке автора имеет резко «воинствуюший» характер: «в среде самого духовенства к концу XV века выделилась воинствующая группа, тесно связанная с боярством, которая была заинтересована в секуляризации церковных земель. Всеми доступными ей средствами пропаганды… и с помощью закулисных влияний группа эта проповедывала совершенное нестяжательство монахов, полный их отказ от владения селами с крестьянами. Духовным главой этих нестяжателей был знаменитый старец Нил»[158]. Его «аморфное учение, отражающее интересы крестьянства», впоследствии Вассиан Патрикеев сделал «орудием боярской политики»[159]. Сам Нил Сорский вместе со своими учениками, по мнению Будовница, также вел борьбу против Иосифа Волоцкого «и по вопросу о церковных землях, и об отношении к еретикам. В этой жесткой борьбе он проиграл, и монахи–стяжатели постарались, чтобы о Ниле Сорском не осталось ни жития, ни памяти, и из всех монастырских библиотек было изъято все, что напоминало знаменитого нестяжателя»[160].

Такое историографическое противопоставление было впервые оспорено в работах Я. С. Лурье. Изучая состав библиотеки Иосифо–Волоколамского монастыря, он отметил, что «писания» Нила Сорского активно переписывали в этом монастыре еще при жизни Иосифа Волоцкого и его ближайших преемников, значит, никакой враждебности в отношениях двух русских святых не существовало. В их сочинениях «яснее выступают черты сходства, нежели различия»[161].

Статья Лурье «Краткая редакция «Устава» Иосифа Волоцкого — памятник идеологии раннего иосифлянства» (1956 г.) посвящена в немалой степени взглядам Нила Сорского и Иосифа Волоцкого на монашеское нестяжание. Подробно анализируя две редакции «Устава» Иосифа Волоцкого, исследователь отметил, что личное нестяжание монахов является одной из главных тем «Устава». На этом основании Лурье сделал вывод, что «идея личного нестяжания монахов, являвшаяся, по мнению исследователей, «наиболее отличительной чертой мировоззрения Нила, не только не вызывала возражения со стороны Иосифа Волоцкого, но получила в его творчестве определенное и отчасти более яркое выражение, чем у Нила»[162].