Август – июль - Вера Мусияк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В квартире пахло чужим домом; Надя сняла босоножки и последовала за Витей на просторную кухню с новым ремонтом, освещенную остатками закатного солнца. К левой стене жался некрасивый темный гарнитур, явно перевезенный из прошлой квартиры; на правой был огромный рисунок, изображавший ветку сакуры; рядом на столе, на желтой клеенке медленно краснели мясистые помидоры. Витя налил Наде воды из синего кувшина «Аквафор» и принялся суетливо реанимировать собственный подарок. Он отрезал розе кусочек стебля и, не снимая с нее целлофанки, погрузил в воду, в хрустальную вазу, явно рассчитанную на более пышные букеты. Он поставил было вазу на стол, к помидорам, но потом спохватился и куда-то ее понес, пробормотав Наде: «Нет, пойдем лучше в комнату». Она поставила стакан в раковину и отправилась за Витей, шлепая по коричневому ламинату босыми ногами. В квартире никого не было; Надя увидела только большую желтоглазую кошку с длинной шерстью и приплюснутым носом.
В Витиной комнате пахло так же, как и во всей квартире, только кислее. Здесь тоже была старая мебель: большой книжный стеллаж, набитый фантастикой; красный диванчик с подушками, украшенными логотипами разных автомобилей; угловой стол, на котором стоял большой монитор, – казалось, что в этой комнате до сих пор живет семиклассник, мальчик из их Второго отряда. Когда Надя вошла, Витя ставил вазу с розой на компьютерный стол. Он повернулся и посмотрел на нее очень взволнованно, Надя никогда не видела у него этого взгляда. Она сразу вспомнила единственный раз, когда была с мальчиком. Позапрошлым летом, после десятого класса, она недолго встречалась с бывшим одноклассником Костей, который тогда окончил первый курс педколледжа. Однажды они уединились в каком-то гараже, и оба так сильно волновались, что у них ничего не получилось: когда Костя пытался войти в нее, ей становилось невыносимо больно, она кричала и своим криком заставляла его волноваться еще сильнее. С того раза они избегали друг друга; Костя потом несколько месяцев встречался с Кристиной, а через год Надя узнала, что он ушел в армию. Больше она ни с кем не встречалась и иногда думала, что хорошо бы все-таки заняться с кем-нибудь сексом по-настоящему. За воспоминаниями о Косте, как после монтажной склейки, последовали три кадра: она впервые пьет водку, Юра обнимается с Наташей, она смотрит на свое обнаженное тело в зеркале. Красивое тело. Надя подошла поближе к Вите, и они начали целоваться, и снова все было легко.
Витя аккуратно положил Надю на свой красный диванчик и стянул с нее джинсы. Ее голова оказалась между двумя подушками: «Мерседес» и еще одной, с четырьмя колечками, Надя не помнила эту машину. Пока она разглядывала подушки, Витя с космической скоростью разделся и нацепил на себя откуда-то взявшийся презерватив. Увидеть его голым Наде было интересно и совсем не трепетно: Витя был рыхлым и очень-очень белым; белизна его кожи казалась неестественной в наступающих сумерках. На секунду она испугалась, что снова будет больно, но больно не было; сначала было никак, потом маленькая щекотка в животе и крошечный салютик в ногах, а потом снова никак. Она подумала, что Витя так и не догадался снять с нее футболку и посмотреть на ее красивое тело; ей становилось скучно, тем более что ноги начали мерзнуть, а голова с каждым Витиным движением зарывалась глубже в автомобильные подушки. Когда всё закончилось, Витя выглядел таким счастливым, что Надя невольно ему улыбнулась.
Потом Витя пошел в ванную; Надя оделась и посмотрела на телефон: двадцать один двадцать. Ей больше не хотелось здесь находиться. Как ни странно, Витя и не собирался это предлагать: вернувшись, он смущенно пробормотал, что родители должны скоро вернуться с дачи, поэтому он ее сейчас проводит. Витя достал розу из вазы и протянул Наде; вода капала на пол и попала ей на босые ноги. Идти до общаги было минут десять, и за это время Витя почти ничего не говорил; Надя тоже молчала – путешествие в волшебную страну «Интеллекта» закончилось, и теперь ей было неинтересно. Прощаясь возле входа, она быстро проговорила:
– Витя, прости, но я сейчас не готова к отношениям, просто неподходящее время, надеюсь, ты не обижаешься, – и удивилась, насколько легко вылетела из нее эта избитая сериальная фраза.
Витя не обиделся – он вообще не понял, что ему сказали. Он широко улыбнулся:
– Да-да, конечно, Надя, я все понимаю, – он поцеловал ее в щеку. – Я тебе потом позвоню!
Вахтерша, протягивая ключ, заметила у Нади в руках розу. Она очень обрадовалась:
– Ну наконец-то, Корнеева, и тебя пристроили! А то я уж переживать начала, такая девка красивая, и все одна, одна! Только смотри, – она понизила голос, – себя уважать надо! Мужики-то все одного и того же хотят, а ты себя уважай!
Надя ничего не ответила и пошла к лифту, на ходу снимая с розы целлофанку.
Почти темная комната была все так же блаженно пуста; из отрытой форточки тянуло ранней осенью, на столе чернела банка с густым рассолом. Надя пошарила ложкой: там оставалось две помидорки. Стоя перед столом, она съела их одну за другой, не в силах вспомнить что-нибудь более вкусное. В блоке была общая раковина; Надя вымыла банку и прислушалась, выковыривая из слива кусочки чеснока: за другими тремя дверями было тихо – соседи, наверное, еще не вернулись из своих Исилькулей, Кормиловок, Саргаток и Павлодаров. В комнате она поставила розу в банку с водой; за окном успело стемнеть, и свое отражение Надя видела лучше, чем высокие тополя. Она задернула шторы, тоскливо подумав, что еще совсем не поздно, а уже так темно; что скоро осень, а потом зима. Хотелось спать. Надя умылась в общей раковине, разделась и легла; перед глазами таяла в темноте банка со слегка увядшей Витиной розой. Неизвестно откуда выплыл анекдот про девушку Розу, которая работала в банке; и Надя, засыпая, представляла себе эту Розу, в
