Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир - Deirdre Nansen McCloskey
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На все эти возмущенные вопросы экономист мягко отвечает: нет, дорогая. По ее мнению - признавая его странность, но подтверждая его истинность, - форма и объем денег в значительной степени не имеют отношения к глубинным экономическим течениям. Деньги, говорит экономист, - это вуаль. Для реального обогащения, продолжает она (вы записываете?), важны реальные, а не денежные величины: реальный объем производства, реальная заработная плата, относительные цены, реальные инновации в способах производства. Мы едим фунты мяса, а не доллары. Денежная цена мяса выросла в четыре раза во время поистине великой индексации 1970-х и 1980-х годов (самой быстрой в мире за всю историю, отодвинувшей в тень древние и ранние современные индексации, четырехкратное повышение уровня цен за 15 лет вместо ста лет, потребовавшихся в XVI веке). Поэтому, вспоминая старые добрые времена, когда кока-кола продавалась за пять центов, мы будем вечно удивляться. Мы впадаем в шок от наклеек, как пожилой отец главного героя в романе Дэвида Лоджа "Хорошая работа". Но если при этом наши денежные доходы выросли еще и в четыре раза, то, по сути, мы живем не хуже. И так и должно быть. До последней копейки деньги, потраченные потребителями, правительствами и строителями, должны быть равны деньгам, заработанным рабочими, акционерами и домовладельцами. После инкрустации, при прочих равных условиях, мы все вместе получаем столько же фунтов мяса, сколько и раньше, за столько же пожертвованных часов работы или чеков из пенсий. Тот или иной человек может пострадать. Средний человек - нет.
Часто утверждают, что революция цен была вызвана ростом населения. "Нет, нет, нет, - говорит экономист, теперь уже серьезно раздосадованный, - ради Бога, нет!" Конечно, рост населения в Европе в XVI-XVI вв. сделал труд менее ценным по отношению к земле, поэтому реальная заработная плата упала. Средний рабочий во времена Шекспира действительно ел значительно меньше хлеба и мяса, чем его прапрапрадед во времена сэра Томаса Мэлори. Можно представить себе, как в апреле 1600 года в понедельник утром у ворот фермера появляется больше сельскохозяйственных рабочих, чем обычно, в поисках работы. Фермер говорит: "Хорошо. Я возьму вас больше, но буду заставлять вас выполнять менее срочные работы за более низкую зарплату по отношению к цене ячменя, пшеницы и шерсти, которые я продаю. Нед, мы проведем дополнительное боронование под яровую пшеницу на церковном поле. Джон, иди отгони ворон от новопосеянного ячменя на Незерном поле". Техника изготовления вещей не улучшалась. В связи с падением цены труда по отношению к земле экономика использовала другой, но привычный рецепт. Труд заменил землю, как это было в свое время в Китае. Больше труда на пашне - вот правильный рецепт 1600 года для новой экономики, богатой трудовыми ресурсами. Однако само по себе оно не было инновацией в книге рецептов - ни плуг с железными наконечниками (Китай в 500 г. до н.э.), ни клевер в поле (Голландия и Восточная Англия в 1300 г.), ни механическая уборка урожая (Иллинойс в 1830-х гг.), ни гибридная кукуруза (Айова в 1950-х гг.).
Однако количество серебряных и золотых денег не имело никакого отношения к падающему отношению денежной заработной платы к денежным ценам, что и есть падающая реальная заработная плата, пенс, выдаваемый работнику в день, деленный на пенс за съеденную буханку. С обеих сторон были пенсы, которые аннулируются, оставляя число в единицах буханок, съедаемых за день труда. Рост численности населения действительно привел к росту реальной цены на зерно, поскольку большее число людей давило на имеющуюся землю, в то время как производство тканей, на которое расходуется мало земли, не подвергалось такому давлению. Но рост относительных цен на зерно, один товар из многих, к тому же землеемкий, не мог быть причиной революции цен.
Джойс Эпплби вскользь упоминает об "инвазии XVI века, вызванной высокими ценами на продовольствие", экономист скрипит зубами.4 Относительные цены на продовольствие по отношению к ценам на ткани и железо, утверждает экономист, не имеют ничего общего с абсолютными, денежными ценами. С таким же успехом можно утверждать, что если бы население сократилось, а цены на трудоемкие товары, такие как сукно, выросли по сравнению с зерном, то это вызвало бы "инволюцию". Таким образом, в такой изломанной логике, как вы видите, все вызывает индукцию. Каждое изменение относительных цен, пшеницы по отношению к сукну, вверх или вниз, заставляет цены в целом по отношению к серебру расти. Очевидно, что-то не так. Редукция показывает, что использование относительных цен для рассуждений о всеобщей индукции не имеет смысла. (Разумеется, такие рассуждения распространены. Даже некоторые экономисты, введенные в заблуждение, считают, что рост, скажем, цен на нефть по сравнению с ценами на кирпич является особенно интенсивным. Разговоры о "базовом" уровне инфляции именно такого характера воплощаются в нелогичных, но очень важных декларациях, ежемесячно публикуемых Бюро трудовой статистики.
На самом деле рост населения в XVI в., если на мгновение предположить, что все дело именно в этом (ведь в это же время наблюдался заметный рост количества серебра и золота из Нового Света и, как подчеркивает историк экономики Джон Манро (2003), серебра из рудников Центральной Европы, а также девальвация монет нуждающимися правительствами), должен был заставить существующий запас серебра и золота выполнять больше работы в трансакциях. Единственный способ добиться этого - уменьшить количество денег, необходимых для покупки хлеба, что, как я уже сказал, является большим уменьшением, а не увеличением. Если предполагается, что население является движущей силой, то оно должно было заставить цены снижаться, а не расти.
И по тем же причинам экономист с подозрением относится к истории "монетизации". Как и в случае с историями внешней торговли, экологических катастроф или институтов прав собственности, правдоподобность этой истории отчасти обеспечивается тем, что она представляет себе мир, лишенный деревьев. Предположим, что у нас вообще нет деревьев? Предположим, что у нас нет торговли? Предположим, что у нас нет частной собственности? Предположим, что у нас нет денежных средств для заключения сделок? Однако во всех случаях актуальным экономическим и историческим вопросом является вопрос о том, что было
