Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир - Deirdre Nansen McCloskey
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если бы вопреки фактам эксплуатируемые бедняки были богатыми, а не бедными, и если бы выгода была связана с проходными законами и насилием, а не с взаимовыгодным обменом, тогда некоторые большие части некоторых обществ, повторяю, могли бы выиграть от насильственного империализма за рубежом или насильственного апартеида у себя дома. Однако ни о Британской империи, ни об апартеиде в Южной Африке или на юге США (куда приезжали южноафриканские комиссии, чтобы узнать, как устроен "Джим Кроу") учет и величины говорят совсем не об этом. Даже порабощение богатых людей - не такая уж замечательно обогащающая идея, как показала программа Германа Геринга по порабощению континента. Бывшие богатые рабы не производили ракеты V-2 или реактивные самолеты Messerschmitt Me 262 достаточно быстро, чтобы переломить ситуацию. А разграбление картин из Парижа и Амстердама для коллекций фюрера и некоторых офицеров СС не обогатило простых немцев.
Добровольная торговля со свободными богатыми людьми в противовес эксплуатации порабощенных бедных людей оказывается более выгодным планом. На самом деле, чем больше богатые страны торгуют друг с другом (что они в основном и делают), тем богаче они становятся - хотя помните, что двигателем роста является не торговля как таковая, а инновации в сочетании с торговлей. Дэвид Хьюм хорошо сказал об этом: "Чем больше растет искусство в каком-либо государстве, тем больше требований оно будет предъявлять к своим трудолюбивым соседям. Жители, став богатыми и искусными, желают иметь каждый товар в высшей степени совершенным".16 Как отмечает финансовый историк Нил Фергюсон, "доминирование" (что на меркантилистском жаргоне означает "торговля с") Германии в Восточной Европе после 1945 г. и особенно после 1989 г. было успешнее, чем любые ее имперские амбиции 1910-х гг. или лебенсраумистские планы 1930-х гг.17 То же самое касается Японии. Сфера процветания Большой Восточной Азии, созданная японским милитаризмом, с экономической точки зрения оказалась удручающим провалом по сравнению с "Японией, Инк". И гораздо приятнее, когда тебя окружают японцы, пытающиеся продать тебе телевизоры или автомобили, чем вооруженные штыками японцы, пытающиеся проткнуть тебя. Нам становится лучше, если наши сограждане, с которыми мы торгуем, хорошо образованы, хорошо обучены и полностью заняты, даже если при этом нам придется пожертвовать наличием многочисленной прислуги (гостиные людей среднего класса в Бразилии и Южной Африке поражают чистотой, потому что у них есть такая прислуга). Если бы эксплуатация цветного населения была такой грандиозной идеей для богатых белых людей, таких как некоторые белые бразильцы и белые южноафриканцы, то белые люди в этих странах были бы сейчас гораздо лучше обеспечены, чем белые люди в Германии, Португалии, Англии, Голландии, США или Австралии - местах, откуда приехали их предки или куда уехали их двоюродные братья. Но это не так, и не так было.
Глава 28.
Извечный кандидат на "дело" - "коммерциализация" и ее двойник "монетизация". Эти слова танцуют с теориями стадий, такими как теория Маркса, теориями модернизации, такими как теория Вебера или Зиммеля, а теперь и с неостадийными понятиями в теории роста экономистов. Как и средний класс, сфера торговли и денег всегда должна расти, практически независимо от рассматриваемого периода процветания. Однако историк экономики может сказать, что европейская экономика, как и греческая, китайская или египетская, всегда была "монетизирована". Расчетливость, которая, как считается, возникла недавно, на самом деле была характерна для всех меркантильных или бюрократических цивилизаций, то есть для всех культур, занимавшихся торговлей или налогообложением, во всяком случае, среди самих торговцев, сборщиков налогов и храмовых жрецов (правда, распространение количественной риторики на простых людей, уже не купцов, было характерной частью буржуазной переоценки). Абсолютно монетизированное мышление можно увидеть как в трактате Уолтера из Хенли об управлении поместьем в конце XIII века, так и в курсах по финансовому учету в бизнес-школе Хенли в начале XXI века. Бухгалтерский учет в более ранние времена был менее изощренным, но среди экономических искушенных людей и в ранние, и в поздние времена господствовал счет в деньгах. В европейском Средневековье за деньги можно было купить практически все - мужа, рынок, королевство, прощение за преступления, меньшее количество лет в чистилище. "Но с этими реликвиями, - говорит Чосер о Пардонере, продававшем папские индульгенции в конце XIV века, - когда он находил / Бедняка, живущего на земле, / За день он получал от него больше денег, / Чем тот получал сам за два месяца".
В королевствах XVII века, как и в Вирджинии XVII века или Стамбуле XVII века, продавались сами люди, черные или белые, африканцы или русские. Покупатели и продавцы во все века мыслили в терминах денег. А покупатели и продавцы были всегда, с тех пор как мы научились говорить. Предложение денег или денежного эквивалента, например взвешенных мотков серебра, для получения чего-либо - единственная альтернатива краже, попрошайничеству или захвату по праву сеньора.
Поэтому экономист скажет вам, что (как это ни удивительно с точки зрения неэкономиста) история денег - это не то же самое, что история процветания, и что деньги, конечно же, не были причиной индустриализации. Историки, не являющиеся экономистами, полагают, например, что новая индустриальная экономика должна была возникнуть в результате ввоза испанского серебра в Европу и Китай в ходе так называемой "революции цен" (темпы роста которой, кстати, составляли всего 1.4 % в год - это "революция"; темпы роста цен в Китае эпохи Мин, где использовались бумажные деньги, были гораздо выше; темпы роста цен во всем мире в 1970-1980-е годы, где к тому времени использовалась исключительно бумажная валюта, составляли 8 % в год, удвоив уровень цен менее чем
