Один день ясного неба - Леони Росс

И наконец он настал, этот миг: черный дым стал спиралью подниматься от останков, и ее дух воспарил и растаял в воздухе. Он боялся вздохнуть, чтобы не помешать матери занять предназначенное место на небесах.

Будет ли там ее ждать синелицый мужчина?

Он представил себе, как призрак Найи нашел там его, свернувшегося в объятиях Дез’ре, и с каким презрением она отнеслась к его слабости!

«Я знаю, ты сможешь вернуться к этой старой суке!»

Найя умела быть вредной.

Физалис со стуком — тук-тук — сполз по стенам на пол, заполнив всю комнату. Завьер осознал, как глубоко в разросшихся стеблях они оказались: они опутали Дез’ре до талии. Он отвел стебли физалиса от ее лица и набрякших век и с содроганием скинул цепкие стебли с ключиц и горла. Если они останутся тут еще на какое-то время, то утонут в разросшемся растении. Он был словно в дурмане.

Тук-тук…

— Что такое? — спросила Дез’ре тихим незнакомым голосом.

— Я не знаю. — Он заставил себя сесть, привалившись спиной к стене, и усадил ее рядом. Она была очень тощая. Дом словно реагировал на ее движения, стук растаял. — А что, если твой гибкий дом испортился?

— Я ни с кем здесь не дерусь, может, ему это не понравилось?

Он чувствовал себя виноватым за то, что нарушил баланс ее жизни, ее дома. За то, что пришел и не получил того, что хотел, и не знал, что ему нужно.

Она смахнула стебли с груди и рук и прильнула к нему.

— Я решила, что умру, если немного не посплю. Так внезапно меня сморило. А тебя?

— Да, я быстро уснул.

— Мне снились физалисы, которые задушили всех детей у всех родителей. Не помню, когда в последний раз мне приснился такой правдоподобный кошмар.

— Да ты нечасто видишь сны.

— Ты это помнишь?

Он погладил ее по спине.

— А что снилось тебе? — спросила она.

— Найя.

Он кашлянул. Его снова охватил ужас, впившийся острыми шипами в затылок, вернулось жуткое ощущение, будто она подглядывает за ним из-за угла. Мокрая рука ухватила его за локоть. Он был далеко от дома и, если так будет продолжаться, вернется очень поздно.

Дез’ре похлопала его по плечу:

— Что, плохой сон?

— Да, очень похожий на реальность.

— А ты ведь никогда не рассказывал мне о своих чувствах. О семье и прочих вещах.

— Я кое о чем тебе рассказывал.

— Но только самую малость.

Он подумал над ее словами.

— Пожалуй.

— Ты мне не доверял?

— Не доверял.

Она уткнулась ему в грудь и приглушенно заговорила:

— А я старалась быть восхитительной. Таинственной. Я не хотела тебе наскучить.

— Ты и была тем самым кое-чем.

Она провела пальцем по его бровям. Он подумал об Анис. У нее все в порядке? Ей снятся кошмары?

— У тебя уже есть аколиты? — спросила Дез’ре.

— Пока нет. Но, думаю, скоро появятся.

Она закусила губу.

— Тебе надо быть лучше меня.

Как он мог быть лучше? Или хуже?

— Я была такой молодой. У Плантенитти случился сердечный приступ прежде, чем я могла… почувствовать… — Она искала нужные слова. — Совет ведуний даже не был уверен, что я его преемница.

— Что ты такое говоришь? Все знали, что Плантенитти назначил преемницей тебя.

— Он взял себе только четырех учеников. Все они были трусливые дураки и ему в подметки не годились. А я его любила, он был приятнейший, добрейшей души мужчина. Всего боялся. И умер от разрыва сердца. Мне плевать, что говорят другие. Мы сидели вдвоем, и он говорит: «Ты — радетельница! Отныне и навсегда». — Она навалилась на него. — Но он так и не сообщил этого совету ведуний. А у них не было резона мне верить.

Он беспокойно заерзал под тяжестью ее тела. Он и не знал, что ее посвящение имело такие малоубедительные основания.

— Совет стал читать его дневники в поисках мало-мальски надежного ответа, но они нашли лишь одну соответствующую запись. «Дез’ре слабая, но из нее выйдет толк». Она горестно расхохоталась. «Его дневники были бесконечным любовным письмом к упомянутой женщине, которая его никогда не любила. Вот отчего я стала такой нетерпеливой. Надо было торопиться жить!»

Еще четыре года обучения — и она была готова. Многие говорили, что ее чрево будет пагубно влиять на еду.

— Я понятия не имел, что он вел дневники. О них никто не говорил.

— Видимо, совет ведуний их припрятал. Мой статус и так был спорным.

— И что же они решили в конечном счете?

— Они нашли упоминание обо мне в старом храмовом гимне. Случайный обрывок фразы. «И придет Дез’ре» или что-то в этом роде. — Она хмыкнула. — Он оказался прав. Мне пришлось стать сильнее.

Ходил слух, будто она бросила кровавый сгусток своих месячных в суп посетителю, который в ее ресторане дурно отозвался о Плантенитти. Она случайно подслушала. «В твоей еде моя кровь, парень», — заявила она в ответ на упрек, что ему не понравился вкус приготовленного ею блюда. Когда же тот сказал, что уж лучше он будет есть этот ее суп, чем то, что готовил жирдяй, который довел себя до разрыва сердца, Дез’ре плюнула себе в ладонь и, дав ему слюнявой рукой пощечину, вышвырнула вон; в конце концов, только конченые дураки не придавали значения природе ожирения.

— А ты вела дневник, Дез’ре?

— Конечно. Кое-как. Его начинают читать после того, как ты выберешь себе учеников.

Он ласково поглаживал ее.

— А я поняла, что моим преемником будешь ты, в первый же день, когда ты пришел. — Она помолчала. — Говоришь, я тебя пугала. Но и ты меня тоже пугал.

— Мне же тогда было шестнадцать, Дез’ре. А потом всем нам было по девятнадцать. И ты уже была нездорова.

Она прошептала слова, которые он не расслышал. Он так и не мог решить, что же он чувствовал к ней. Но был рад, что говорит ей все это, хотя уже не мог ее утешить.

— Дез’ре, мне пора.

— Да-да, конечно.

Он встал. Ему стало зябко, но он старался не дрожать от холода. Она обвила руками его колени. И в доме сразу потеплело.

— Завьер…

— М-м…

— Прости меня. — Она принюхалась.

Вот оно.

— Прости меня, Завьер,

Он пробурчал что-то невнятное. Сердце бешено билось. Ему хотелось, услышать от нее еще что-нибудь, чтобы она повторила эти слова и — больше ничего не говорила, никогда. Ему хотелось остаться у нее и хотелось уйти — незамедлительно. Ему