Один день ясного неба - Леони Росс

— Я в жюри международного конкурса.

— Конкурса красоты?

Она покачала Завьеру куклой, потом схватила его за руки. Его лицо оставалось бесстрастным.

— Я знаю, из-за меня произошли ужасные вещи.

Он выжидательно молчал.

— Мне нет прощения, Завьер, я знаю.

Он отстранился от нее. Она была предельно откровенна.

— Ты могла найти своих аколитов, Дез’ре. Извинись перед ними. Дело же не только во мне.

— М-м-м… — Она выдохнула. — Этого будет достаточно?

— Нет. Хочешь, я тебе помогу их найти?

— Возможно. — Она скривила губы и провела по ним кончиками пальцев. — Возможно. Сейчас я даже не знаю. Но я об этом подумаю. Обязательно. А ты помнишь кое-что?

— Что именно?

Она подалась к нему.

— Я посвящаю тебя в радетели, Завьер Редчуз. В радетели на все времена.

С этих давно произнесенных слов они начали отдаляться друг от друга. С ее ритуального благословения.

Тьма сгущалась над горами Дукуйайе. Дез’ре принялась зажигать лампы во дворе. Словно знала, что скоро раздастся гомон; и издалека услыхала топот детских ног.

— Мальчики возвращаются, — сообщила она.

— Мамочка!

— Мамочка!

— Мамуля!

— Мама!

— Де-е-е-з-ре-е-е!

Дез’ре расплылась в улыбке и ловко запалила последнюю масляную лампу.

Во двор вбежали шестеро мальчишек. Они бежали не строем, как могло показаться, судя по их четкому мерному топоту и мелодичным голосам: дискантам и баскам, сшибавшимся и отскакивавшим в воздухе, залетавшим ему в уши и в глотку. Мальчики напоминали ватагу озорников, которые мигом разбрелись по двору, жестикулируя ногами и локтями и рассеянно напевая:

О-ха-ха!

Где ты, где ты?

О-ха-ха!

Кто ты, кто ты?

О-ха-ха!

Чем ты занят?

Чем ты занят?

В хор голосов вторглись нежные выкрики Дез’ре:

— Роби, ты вернулся с сопливым носом? Ты что, потерял платок? Гидеон, я же просила тебя принести чудесного мыла от мисс Джейн! Что, Сайрус тебе не напомнил?

О-ха-ха!

Чем ты занят?

Один шутливо пихал другого, оба пели; двое других размахивали только что пойманной ящеркой, показывали ее матери: смотри! — и тоже пели; пятый уже рассматривал кукол, шестой ухватил улыбающуюся Дез’ре за запястье, а она нагнулась и притянула к себе поющего мальчишку, который устоял на ногах и ущипнул ее за щеку. Они все пели, как дышали, словно в пении для них не было ничего необычного.

О-ха-ха!

Кто ты, кто ты?

О-ха-ха!

Знаешь, кто ты?

Хлоп! Хлоп! Топот ног и последний групповой пируэт, который вроде бы не означал ничего, кроме проявления радости жизни, и все Певуны разом заговорили с матерью. А она, казалось, отвечала всем сразу, собрав их вокруг себя тесным кругом, точно они были разноцветными юбками ее платья.

— Что ты сделал? Правда? Старик тебе заплатил? Ты принес манго? Ну а я разве тебе не сказала: принеси манго? Хорошо. Не надо его колотить! Ты меня не слышишь? А теперь скажите, какой грубиян назвал меня Дез’ре, как будто мы одного возраста? Конечно, я вас накормлю, а вы как думали? Ты в порядке? Я же сказала: не дерись!

Он отвернулся, не желая вмешиваться в их семейные дела. Ему надо было только снять свою сумку с гибкой вешалки и уйти.

— О, тебе тоже что-то приснилось? Ты врешь! Как, вам всем? Это был дурной сон? Поросенок? Вы же знаете, я не потерплю свиней в этом доме! Сайрусу приснилась его подружка? Что ж, это неплохо. Сайрус, что ты говоришь? Тебе не снятся дрянные девчонки? Как ты можешь презирать девочек? Ведь твоя мама — девочка. Гидеон, я попрошу тебя сделать для меня одну вещь. Нет, фруктов больше не надо. Ты разве не видишь, что весь двор зарос физалисами? Да, дорогой, манго — это просто отлично! Мне физалисов хватит, чтобы стряпать целую неделю. О, я и не знала, что они невкусные, спасибо тебе! Значит, мы их просто сорвем. Нет, я не буду об этом просить дом, нам тоже надо что-то делать!

Да уж, она была прирожденная наставница!

Он почувствовал, как кто-то тронул его за рукав. Маленький мальчик с сверкающими зубами держал в руках его сумку, на фоне которой сам казался совсем малюткой. Он принюхался к сумке, и его личико приобрело, в точности как у его матери, выражение любопытства. Завьер отобрал сумку и натужно улыбнулся. Если бы он вынул мотылька из сумки и отправил прямиком себе в рот, мальчишка ничего бы не заподозрил. Но от дурмана Завьер сразу бы расправил спину, и вкус на языке заставил бы его задрожать. Он мог даже рухнуть на землю.

— Привет!

— Ты радетель?

— Да.

— Важнее мамочки?

— Нет, не важнее. Чуть меньше.

Мальчишка удивленно вытаращил глаза.

— Тебе грустно?

Завьер задумался, как ответить на вопрос ребенка. Он напомнил ему Романзу.

— Да.

— Меня зовут Гидеон. Можешь взять манго, если хочешь.

Пухлый спелый плод с красным пятном на зеленом боку.

— Спасибо тебе, Гидеон, сын Дез’ре.

Он обернулся, чтобы попрощаться с хозяйкой, но она уже вихрем унеслась в дом, крутя талией и серебряными косичками, размахивая куклами перед мальчишескими носами, и ее голос почти потонул в детском гвалте.

— Мамочка! Мамочка! Кто-то принес нам этих кукол?

— Нет! Они мои! Все для меня-я-я!

Взрыв обиженных криков. Дом словно осветился изнутри. Ну и шум!

— Мамочка попросила меня отвести тебя к Данду, — сказал Гидеон.

Вот упрямая!

— Тебе необязательно.

— Мамочка сказала, чтобы я отвел тебя, а если ты откажешься, все равно отвести.

Завьер опустил манго в сумку и вытащил мешочек с мотыльком. Шнурок зацепился за что-то внутри сумки, и он дернул посильнее. Шнурок не поддался. Мальчишка с интересом наблюдал за ним, почесывая голой ступней голую икру, и его ноготь оставлял на сухой коже белые царапинки. В воздухе витали ароматы лука, имбиря и зеленых перцев. Завьер заглянул в окно. Дез’ре стояла у плиты. Он бы не смог ее разговорить, когда она оказалась в таком окружении.

И это было правильно и уместно.

Шнурок мешочка лопнул. Он зажал его в кулаке.

— А это что? — спросил Гидеон.

— Да ничего, — ответил Завьер и зашвырнул мешочек через забор в долину Лукии, как можно дальше; от сильного броска у него заломило плечо.

26

Анис снится, что она дерево: стоит на руках, пальцы вросли в почву, превратились в корни, кутикулы высасывают влагу из земли, по сосудам течет холодная вода, заменившая кровь. Она задыхается и ловит губами воздух, когда вода загустевает, превращаясь в