Европейская поэзия XIX века - Антология

ПЕСНЬ ПИРАТА

Перевод П. Грушко

На бортах — по десять пушек,паруса под ветром свежимнад морским царят безбрежьембригантину вдаль несут.

На носу — корсар суровый,нареченный кличкой «Дьявол»,нет морей, где он не плавал,правя свой пиратский суд!

За кормой луна мерцаетсеребром на зыбкой сини,стонет ветер в парусине,беспокоен волн разгул,

слева берег европейский,азиатский берег справа,и поет разбойник браво,грозно глядя на Стамбул:

«Парус мой, пари в лазуриголубой!В море ни враги, ни бури,ни томительные штилипуть тебе не преградили,верх не взяли над тобой!

Двадцать бриговмы отбилиу флотильиангличан,мне неслисвои знаменадля поклонасотни стран.

Мне корабль — дороже злата,грозный ветер — мне судья,воля — божество пирата,в море — родина моя.

За клочок земли далекойкоролив битве сходятся жестокой.Я — владею невозбранновсею ширью океана,где бессильна власть земли.

Не найтитакого порта,замка, форта,где бы врагстал палитьсебе на горе,видя в моречерный флаг.

Мне корабль — дороже злата,грозный ветер — мне судья,воля — божество пирата,в море — родина моя.

Только крик раздастся: „Судно!“видит бог,от корсара скрыться трудно:я — монарх державы этой,убегаешь — не посетуй:приговор мой будет строг.

Все добытоена местечесть по честия делю,лишь красавицейделитьсяне годитсякоролю.

Мне корабль — дороже злата,грозный ветер — мне судья,воля — божество пирата,в море — родина моя.

Присужден властями втунея к петле.Верю я моей фортуне!А судью — не пожалею,вздерну я его на реюу него на корабле.

Не страшитсясмертной доли,кто в неволепожил всласть,кто однаждысбросил путы,казни лютойне боясь.

Мне корабль — дороже злата,грозный ветер — мне судья,воля — божество пирата,в море — родина моя.

Всех напевов мне милеенорда рев,треск снастей и скрежет реи,завывание стихии,черных волн грома глухие,грозный гул моих стволов!

Что мне грохотнебывалый,буря, шквалы,ветра стон,—под тайфунасвист разбойныйя спокойныйвижу сон.

Мне корабль — дороже злата,грозный ветер — мне судья,воля — божество пирата,в море — родина моя».

ХОСЕ СОРРИЛЬЯ

Хосе Соррилья (полное имя Хосе Соррилья-и-Мораль, 1817–1893). — Поэт и драматург. Учился медицине в университетах Толедо и Вальядолида, по врачебной практикой не занимался. Начал публиковать стихи в 1836 году («К Эльвире»); несмотря на популярность (в 1889 г. он был даже увенчан лавровым венком национального поэта), Соррилья всю жизнь бедствовал. Наследие его обширно и, помимо лирики, включает драмы, эпические поэмы («Мария», 1849; «Легенда о Сиде», 1882) и мемуары. В 1846 году Соррилья отправился во Францию, где завязал дружеские отношения с Гюго, Жорж Санд, Мюссе и Готье. Позднее он предпринял длительное путешествие в Латинскую Америку. Большая часть лирических стихотворений Соррильи вошла в сборники «Стихи» (т. 1–8, 1837–1840) и «Песни трубадура» (т. 1–3, 1840–1841). Романтическая направленность его поэзии предопределила основную тематику творчества — историческое прошлое и слава страны. Обычно выделяют так называемые «восточные» стихотворения Соррильи, посвященные периоду реконкисты (отвоевания у мавров захваченных ими испанских земель), как наиболее интересную часть его наследия.

«Долиною скачут рысью…»

Перевод Б. Слуцкого

Долиною скачут рысьюк воротам Гранады прямочетыре десятка всадниковво главе с капитаном.

Едва только въехав в город,с коня не спешившись даже,он к женщине обратился,в его объятьях рыдавшей:

«Вытри глаза, христианка,не мучь меня, говорю я,тебе, моей султанше,новый Эдем подарю я.

Дворец мой здешний в Гранадесады окружают с цветами,и сотня бьет водометовиз золотого фонтана.

Над Хенилем[147] башни взлетели —моя цитадель другая,что все превзойдет цитадели,твою красоту сберегая.

На все берега морскиевладенья мои простерты.Ни в Кордове, ни в Севильенет парка, моих просторней.

Там вместе с горящим гранатомИ горы и дол осеняютсмоковницы с пальмой рядом,что тихо плоды роняет.

И там же тутовник тенистыйс орехами вместе стальнымирастут над речушкой чистойпод стенами крепостными.

Там вязовая аллея,что кронами твердь пробивает;там, в шелковых сетках белея,мне птицы мои распевают.

Дворец тебе будет не тесенс его покоями всеми.Как скучно ушам без песен,без женщин скучно в гареме.

О, будь твоя добрая воля,о, если султаншей ты будешь,восточные благовонья,кашмирские шали получишь.

Я дам тебе белые перья —чело ты ими украсишь,они белее пеныморей восточных наших.

Ты жемчуг в волосы вденешь,ты в банях будешь греться.Колье ты получишь на шею,любовь ты получишь для сердца».

«Мне тошно с твоими дарами,—ответила христианка,—с отцом разлучил, с друзьями,увез из родимого замка.

Верни мне семейное лоно,друзья ведь меня не забыли;дороже мне башни Леона,чем гранадское изобилье».

Слеза покатилась из глаза,мавр затеребил бородкуи медленно и не сразусказал спокойно и кротко:

«Дороже тебе твои замкивсех наших дворцов доныне,цветы твои наших душистейлишь потому, что родные.

Из множества выбирая,ты рыцарю сердце вручила.Не плачь же, гурия рая,тебя удержать я не в силах».

Он половину гвардейцевс конем своим вместе ей отдали, отошедши в сторонку,ни слова больше не молвил.

«Делать нечего, Диего…»

Перевод А. Голембы

«Делать нечего, Диего,мой отец узнал, что в домепобывал мужчина, значит,честь мою вы замарализдесь, в моей опочивальне.Но бесчестье лечат честью:станьте мне законным мужемиль забудьте обо мне».И взглянул тогда Диегоей Мартинес прямо в очии, отбросив все увертки,произнес слова такие:«Через месяц, дорогая,я во Фландрию отправлюсь,—через год, с войны вернувшись,под венец с тобой пойду.Чести ты, Инес, лишилась,но пятно я смою честью,ибо честные идальговозвращают честь за честь».«Поклянись!» — вскричала дева.«Мое слово стоит больше,чем любые в свете клятвы».«Ах, Диего, слово — ветер!»«До чего же ты упряма!Клятву я даю — и хватит!»«Ну а мне не хватит: клятвуты во Фландрии забудешь».«Господи! Чего ж ты хочешь?»«Я хочу, чтобы смиреннопред распятьем дал ты клятву,перед образом Христовым».Побледнел тогда Мартинес,но Инее, не уступая,отвела его в господеньхрам, что посреди долины.В божьем храме том распятье,Иисус в венце терновом,бледный, слабый, изможденный,исходящий темной кровью.Пред распятьем этим, в древнемхраме посреди долиныгорести свои и бедывсе толедцы изливают.И к святым стопам Христовымподошли идальго с девой,и она ему велелаприкоснуться к пальцам божьими спросила: «Ты клянешься,что меня возьмешь ты в жены,как вернешься из похода?»«Да, клянусь!» — ответил воин.Дни и месяцы проходят,пронеслось уж больше года,но Диего не приходит…Путь в Толедо не приводитиз фламандского похода.Плачет бедная Инес,возвратиться молит тщетно,у распятья ждет чудес,где повеса из повесприкоснулся неприметно.В час закатного багрянцавсё она приходит в храми у бога просит тамвозвращения испанца,—пусть с войны вернется сам!Тщетно у духовникадева просит исцеленья,ведь разлука ей горька…Глохнут речи старика,от любви же нет спасенья!В золотистости картиннойтихий час, приятный вид:меркнет небо над долиной,вьется Тахо лентой длинной,со стены Инес глядит.Увидала — вдалеке,в буром мареве тревогииль в туманном молоке,парни, — и не налегке,—пыль взметают на дороге.Вот Инее спустилась с башни,взор ее насторожен;и, в смятенье невсегдашнем,мчится в платьице домашнемвдаль, к воротам Дель-Камброн.Там, надменней всех вдвойне,краше всех в проеме узком,всадник на лихом коне,на арабском скакуне,иноходце андалузском.«Дьего!» — крикнула Инес,в стремя впившись и рыдая;но повеса из повесмолвил: «Я тебя не знаю!Кой тебя попутал бес?!»Услыхав такие речи,чувств и чести лишена,наземь рухнула она:не могла дождаться встречи,а теперь опять одна!Но в те времена в Толедопо монаршему веленьюгубернаторскую должностьисправлял старик Дон Педро,справедливый и отважный,многоопытный правитель,сам Руис де Аларкон.Много лет сей добрый старецза отечество сражался,пусть рука как плеть повисла,сердце целое зато!В гулкой зале — стол судейский,за столом седые судьи,слева — адвокат и сыщик,справа — пристав с булавой.На ковре под балдахином,президентом трибунала,сам Дон Педро, сам правитель,сам Руис де Аларкон;слушает он терпеливо,как одышливый писака,скучный писарь-меланхоликапелляцью оглашает.В зале публика зевает,убаюканная чтеньем;судьи дремлют, уминаяскладки скатерти камчатой,и на солнце сушат актыписаря второй руки.Вдруг, в смятении великом,в залу женщина вбегает,горестна, простоволоса,очи красные от слез.Голосом, от стона хриплым,к справедливости взывает,—прямо в ноги к Дону Педро:«Справедливости, сеньор!»Обнимает ноги старца,молит выслушать. Зевакив любопытстве возбужденномсобираются вокруг.И учтиво ее поднялсам правитель королевский,сам Дон Педро, и промолвил,усмиряя праздный гомон:«Женщина, чего ты хочешь?»«Справедливости, сеньор!»«Но какой?» — «Большую ценностьу меня украли!» — «Ценность?Но какую?» — «Очень просто:сердце бедное мое!»«Отдала его ты?» — «Простоодолжила!» — «И должникне вернул его?» — «Конечно!»«А свидетелей имеешь?»«Нет, увы, ни одного!»«Ну, а было ль обещанье?»«Было ль?! Господи! Конечно:уезжая из Толедо, клятвумне принес должник».«Кто же он?» — «Мартинес, Дьего»,«Дворянин?» — «Всенепременно,и к тому же капитан».«Приведите капитана:дворянин, он сдержит слово,если клялся». Все затихло,только вскоре в коридорестук сапог раздался. Шпорызабренчали в такт шагам.Тут привратник, вздернув полог,возвестил прегромогласно:«Это капитан Дон Дьего!»И вошел Диего в залу,и глаза его пылаливечной гордостью и гневом.«Вы ли капитан Дон Дьего?» —у него спросил Дон Педро.И, в спокойствии надменном,произнес Диего: «Я!»«Эта девушка знакомавам?» — «О да, почти три года,ежели не ошибаюсь,мы знакомы». — «Вы клялисьвзять сию девицу в жены?»«Нет!» — «Так, стало быть, клянетесь,что и вправду не клялись?»«Да, клянусь!» — «Ступайте с богом!»«Лжет!» — воскликнула Инес,плача от негодованьяи стыда. — «Подумай, право,что твердишь ты?» — «Я твержу,что он лжет! Ведь он поклялся!»«А свидетелей имеешь?»«Нет, увы, ни одного!»«Капитан, ступайте с богоми простите нас за то, чтомы, облыжно обвинив вас,усомнились в вашей чести».Повернулся тут Мартинесс грубым удовлетвореньем,а Инее повесе в спинузакричала вдруг отважно:«Позовите вновь Диего,вновь его вы призовите,—вспомнила я, есть свидетель.есть свидетель у меня!»Капитан вернулся в залу;н опять уселся в креслоДон Руне де Аларкон;и улегся в зале ропот,и, в сознанье прав своих,дочь де Варгаса сказала:«У меня свидетель есть,он правдив, и он разумен,и во всем и вечно прав».«Кто?» — «Да тот, кто издалекакаждое словечко нашеслышал, с высоты взирая!»«Значит, был свидетель этотна каком-нибудь балконе?»«Нет, он там был, где когда-тоиспустил свой дух в мученьях!»«Значит, мертв он?» — «Нет, он жив!»«Спятила ты, боже правый!Кто ж такой свидетель этот?»«То Христос из Де-ла-Веги,тот, пред чьим пресветлым ликомнекогда Дон Дьего клялся».И, услышав имя божье,судьи встали, с удивленьемвнемля в зале приутихшемапелляции такой.Изумление и ужасстыли в тишине глубокой,и глаза потупил Дьегоот смущенья и стыда.Пошептался тут Дон Педрос судьями. Затем, поднявшись,произнес суровым тоном:«Что ж! Закон — для всех закон.Твой свидетель самый лучший,но лишь трибунал небесныйможет выслушать признаньеот свидетеля такого.Сделаем, что сможем. Писарь,в час закатный у Христа,что находится в долине,отберешь ты показанья».Вот Христос из Де-ла-Вегина кресте своем высоком,—от земли до стоп пронзенныхчуть поменее аршина.Подошел к нему судейскийтак, что нос его и бровиоказалися примерносупротив святой груди.Справа от него — Дон Дьего,слева же — Инее де Варгас,—а поодаль встал правительДон Руис де Аларкон,за его ж спиною — судьи,стряпчие и альгвазилы.Прочитав не раз, а дваждыжалобу Инее де Варгас,молвил писарь Иисусугромким голосом своим:«Иисусе, сын Марин,перед нами нынче утромвыступил ты как свидетельжалобы Инес де Варгас.Ты клянешься ли, что вправдунекогда у стоп твоихей принес Диего клятвув жены взять ее, венчатьсяс ней, с де Варгас, по закону?»И, отстав от деревяннойперекладины, на акты,на судейские решенья,на пергаменты — спокойно,в отрешенности легчайшей,вдруг легла ладонь худая,пожелтевшая, сухая;и, в безмерной вышине:«Да, клянусь!» — раздался внятныйголос Богочеловека.И тогда прильнули взоры,отуманены испугом,к образу святому… Губысловно бы зашевелились,и рука еще дрожала,оторвавшись от распятья,избывая боль гвоздя.

РОСАЛИА ДЕ КАСТРО