Хороший тон. Разговоры запросто, записанные Ириной Кленской - Михаил Борисович Пиотровский

и великий своей преданности тому делу, в котором он видел свою миссию, возложенную на него Провидением, можно сказать, что Николай I был донкихотом самодержавия, донкихотом страшным и зловредным, потому что обладал всемогуществом, позволявшим ему подчинять всё своей фанатической и устарелой теории и попирать ногами самые законные стремления и права своего века» – эта точка зрения, высказанная фрейлиной Анной Тютчевой, имела много сторонников. Николай – сложная личность и требует сложного, глубокого отношения. Он был красивым человеком, его голос и обхождение чрезвычайно обаятельны. «Никто не обладал более императора Николая высоким даром действовать не только на воображение, на рассудок, но и на чувство. В этом отношении его искусство было волшебным». Он умел обворожить любезностью, но иногда мог своим громовым голосом так обложить своих подчинённых «трёхэтажным непечатным словцом», что даже закалённые суровые военные слушались, а обожавшая императора Александра Смирнова-Россет писала: «Да, наш Николенька как посмотрит, так душа в пятки уходит, а как прикрикнет, то колени подкашиваются и делается в коленках дрожь».

Но император, если чувствовал, что обидел кого-то или чересчур погорячился, всегда извинялся сердечно и искренне. «Странная моя судьба. Мне говорят, что я один из самых могущественных государей в мире, и надо бы сказать, что всё, то есть всё, что позволительно, должно быть для меня возможным и я могу делать всё, что мне хочется. На деле для меня справедливо обратное. А если меня спросят о причине этой аномалии, есть только один ответ: долг! Да, это не пустое слово для меня. Это слово имеет священный смысл, перед которым отступает всякое личное побуждение, всё должно умолкнуть перед этим одним чувством и уступать ему, пока не исчезнем в могиле. Таков мой лозунг. Он жёсткий, признаюсь, мне под ним мучительно, но я создан, чтобы мучиться. Компасом для меня служит моя совесть. Я иду своим путём, как я его понимаю: говорю открыто и хорошее, и плохое… в остальном же полагаюсь на Бога».

В Эрмитаже есть торжественный портрет Николая I, выполненный художником Францем Крюгером. Другой взгляд на императора. «Огромного роста, прекрасно сложенный, великолепный ездок, он был воплощением силы, энергии и решимости. Глаза – проницательные, как бы заглядывающие в душу, но в гневе становились какого-то свинцового цвета. Голос у него был необыкновенный, – вспоминал генерал Павел Андреевич Крыжановский, – такого я не слыхал во всё продолжение моей долгой жизни. Когда государь командовал, команду было слышно, как выражаются, за версту». Николай Павлович был храбрым и решительным человеком – в дни холерного бунта 1831 года он вошёл в бунтующую толпу и усмирил людей. «В отчаянии от холерной эпидемии, уносившей ежедневно до 300 жертв, чернь восстала против врачей и начала избивать их, уверяя, что они отравляют больных. Папа сейчас же сел в свою коляску и поехал прямо к рынку на Сенной площади. Его неожиданное появление оказало магнетическое действие. “Дети! – воскликнул он своим низким звучным голосом. – Дети, что вы делаете? На колени – и просите у Господа прощения!” И толпа, только что бунтовавшая, встала на колени. С этого дня порядок больше не нарушался».

Высокий человек, рост его был более двух метров, гордый, спокойный. «У императора Николая греческий профиль, высокий лоб, прямой правильной формы нос, очень красивый рот, благородное, несколько продолговатое лицо, военный и скорее немецкий, чем славянский, вид. Его походка, манеры непринуждённые и внушительные, но, с другой стороны, – замечает маркиз де Кюстин, – обычное выражение строгости придаёт ему строгий и непреклонный вид, и, к сожалению, он вечно позирует, и поэтому никогда не бывает естественным, даже когда кажется искренним. Император всегда в своей роли, которую он исполняет как большой актёр. Масок у него много».

Баронесса Мария Фредерика вспоминала: «К себе самому император Николай I был в высшей степени строг, вёл жизнь самую воздержанную, ел всегда мало, большей частью овощи, ничего не пил, кроме воды, разве иногда рюмку вина, никогда не курил, но и не любил, чтобы другие курили. Прохаживался два раза в день пешком обязательно – рано утром перед завтраком и занятиями и после обеда, днём никогда не отдыхал».

Современники говорили, что император спал на узкой жёсткой армейской кровати, укрывшись поношенной шинелью, но, как вспоминает его дочь Ольга, он «отличался исключительной чистоплотностью – каждый день менял бельё, перчатки и шёлковые носки». В штатской одежде почти никогда не появлялся. Мундир – его рабочая и парадная одежда, и мундиров у него было очень много. Утром и перед сном Николай всегда долго и страстно молился, на коленях, стоя на коврике, который вышила для него императрица. Василий Андреевич Жуковский вспоминал: «Ничего не могло быть трогательнее видеть его в домашнем быту. Лишь только он переступал к себе за порог, как угрюмость вдруг исчезала, уступая место громкому радостному смеху, откровенным речам и самому ласковому обхождению».

Он был счастлив с «верной и прекрасной подругой, с которой он жил душа в душу». Фредерика Луиза Шарлотта Вильгельмина Прусская (в православии – Александра Фёдоровна) была очень хороша собой. Жуковский назвал её «гений чистой красоты».

Всё в ней было без искусства

Неописанной красой!

Василий Жуковский

«Провидением назначено было решиться счастию всей моей будущности – я увидел ту, которая с первого взгляда возбудила во мне желание принадлежать ей всю жизнь», – говорил Николай.

«Я чувствовала себя очень счастливой, когда наши руки соединились: с полным доверием я отдавала свою жизнь в руки моего Николая, и он никогда не обманул моей надежды». Он поклялся: «На всю жизнь я останусь вашим верным Николаем». «Мне немного требовалось, чтобы быть довольной. Раз я могла быть с моим мужем, мне не нужно было ни празднеств, ни развлечений; я любила жизнь тихую, однообразную, я любила простоту и была домоседкою. Но когда нужно было выехать в свет, то я предпочитала уж скорее веселиться, чем скучать. Многие отзывались обо мне, будто моя жизнь прошла в танцах, хотя я предпочитала хороший летний выезд всем балам в мире, а задушевную беседу осенью у камина – всем зимним нарядам».

Император питал к своей жене, этому хрупкому, изящному созданию, страстное и деспотическое обожание. Он страшно ревновал её – лично утверждал список тех, с кем императрица должна танцевать на балах, и строго следил, чтобы никто не танцевал с Александрой Фёдоровной чаще чем один раз в год. Она обожала танцы и танцевала очаровательно, её прозвали за лёгкость и нежность – Птичкой, а за любовь к белому цвету и розам – Белой розой. «Мне прощали маленькие отступления от этикета за врождённую грацию, изящество и живость».

Пушкин был пленён императрицей: «Я люблю императрицу». Нащокин рассказывал Бартеневу: «Императрица удивительно как нравилась Пушкину. Он благоволил перед нею, даже имел к ней какое-то чувственное влечение. Он называл её “души неясный идеал”».

Как величавая луна

Средь жён и дев блестит одна.

С какою гордостью небесной

Земли касается она!

* * *

В ней всё гармония, всё – диво,

Всё выше мира и страстей.

Александр Пушкин

«Я знаю, – писала великая княжна Александра Николаевна, – самое большое удовольствие для папа состоит в том, чтобы делать удовольствие мама». Так и было много лет в этой семье – «какой глубокий пример давал всем Николай Павлович своим глубоким почтением к жене, и как он искренне любил её и берёг».

После рождения сына Михаила, весёлого ребёнка, врачи запретили супругам интимные отношения – они опасались за жизнь императрицы. 36-летний император согласился и смирился. Потом случилось несчастье – умерла любимая дочь Александра Николаевна. Через несколько лет