Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

ты нашел десять крон, и ты дважды находил их на улице, немедленно превращая монету в сосиску?» По вечерам он, как заклинание, повторял: «Все будет хорошо». Действие происходило в октябре.

А через два месяца я съездил на очередную конференцию и, приехав, спросил, что слышно.

– Все в порядке, – ответила Ника, – мы прекрасно погуляли, не ссорились, а в воскресенье, пока тебя не было, сходили к родителям.

– Он там квартиру не обчистил?

– Вроде бы нет. Он даже сказал бабушке, что «завязал», полностью утратил интерес к деньгам и никогда без спросу ничего не возьмет.

Я возликовал и на Женин вопрос о снах признался, что в последние ночи кошмары мучают меня не так регулярно. Женя очень обрадовался, но почти тогда же сообщил бабушке, что, когда был в гостях у французов, помог им убрать листья и получил за это двадцать долларов. Я мгновенно понял, что все началось сначала. Никина мама, то есть бабушка, добавила, что в ее сумке вроде бы не досчитывается двадцати долларов, но абсолютной уверенности у нее нет.

Зато уверенность обреченного была у меня, и, пока Женя развлекался с котом в доме напротив, я стал лихорадочно шарить по ящикам: в белье, в книгах, в игрушках. Двадцатидолларовая бумажка обнаружилась в коробке с шахматами. Место это было выбрано с тонким расчетом. Так как все мои попытки пристрастить Женю к шахматам потерпели фиаско, до той коробки я бы не добрался ни при каких обстоятельствах. Когда через несколько минут он вернулся домой, я, еще не дав ему переступить порога, сказал: «Ты просил меня найти твои дорожные шашки, и я стал перебирать ящики. У меня случайно рассыпались шахматы, и оттуда выпала эта бумажка. Откуда она? Если ты не скажешь, я немедленно вызову полицию, и пусть она разбирается». Женя сделался пунцовым и ответил: «Я взял ее у бабушки».

На сей раз (в противоположность дачной истории) скандала не было. Я даже почти ничего не почувствовал, кроме какой-то глухой боли или, пожалуй, тоски. Так, видимо, реагируют на несчастье люди, привыкшие к бедам и ничего другого от судьбы не ждущие. Я только сказал Жене, что он, в сущности, мне не сын, что он мне неприятен и что отныне я целовать его на ночь не буду: иди к себе и спи. Ночные целования были существенной частью жизни. Сначала после чтения я желал ему спокойной ночи и говорил ему что-нибудь вроде: «Спи, мой маленький, спи, мой родной». Потом он не очень ловко обнимал меня и тоже что-нибудь говорил, частично практическое («Где ты будешь, когда уйдешь?»). Вслед за этим приходила Ника, и следовал новый тур. Отказаться от такого ритуала было равносильно тому, чтобы сделать первый шаг не только из детства, но и из родного дома, ибо дом тем и отличается от учреждения, что в нем разыгрываются сценки подобного рода. «Я не мог удержаться», – объяснил он впоследствии бабушке, ссылаясь на то, что деньги лежали на поверхности. Но это была ложь: деньги он тащил из сумок.

Один наш знакомый произносил английское слово thief, «вор», как тиф. Вот я и говорил, что мы живем, как в тифозном бараке. «Тебе не стыдно красть у стариков, живущих на пенсию?» – спросил я Женю, и он, такой остроумный и находчивый, не нашелся, что ответить. Честный человек бессилен перед лицом преступления. Что мы могли сделать? Мудрые педагоги наверняка посоветовали бы давать ребенку карманные деньги, но Женя был не в силах копить, откладывать, ждать. Его испепеляло желание деньги потратить (когда мы ходили вместе на распродажу, слышался один и тот же вопль: «Купи мне хоть что-нибудь!» – сломанный пистолет, исчирканную книгу, ничтожную машинку – все равно), так что, сколько бы ему ни дали, он через час снова оказался бы без денег. Нет, «закон Макаренко» в нашем доме силы не имел.

Месяца через два после описанных здесь событий я читал ему «Тома Сойера». Перед бегством на остров компания захватила из дома кое-что из съестного, и мысль о таком преступлении не давала им покоя. Утащили из дома окорок! Дойдя до этого места, я сказал Жене: «Вот видишь, как мучаются мальчики, стянувшие из дому продукты». Женя даже не понял, о чем идет речь и в чем суть моей ассоциации. «Так ведь это у родителей», – бросил он равнодушно. Насколько мне известно, больше Женя никогда не воровал. Пойман, во всяком случае, не был.

2. Сумбур и музыка

Гениальные дети есть, но не у нас. Дневник и его герой. Школьные тайны и «Орегонская» хота. Морское свинство. Героем может сделаться любой, но не Женя. Правда и вымысел. Кому контрабас, а кому английский язык. Обожание кумиров. Кот Чарли и классическая музыка. Мистификация и вранье

У нас был знакомый. В его семье росло двое сыновей. Разговоры старшего родители в свое время записывали и в 1982 году, когда мальчику исполнилось, кажется, двенадцать лет, издали, естественно, за свой счет, в одном почтенном эмигрантском издательстве. Эти разговоры, судя по отзывам отца, были глубокими, метафизичными и не то трансцендентными, не то трансцедентальными. Я, конечно, позавидовал. В нашем доме метафизикой и не пахло.

Жениным любимым словом, вернее, воинственным кличем оставалось: «Распушистить!» С этим зычным воплем он подбегал к Нике и теребил ее волосы. Все нравившиеся ему в школе девочки становились жертвами той же операции, но, как правило, в обиду себя не давали. Самый старший мальчик в группе, ничем не походивший на славного, обходительного Джона, Женины поползновения пресек с самого начала и заявил на еженедельном классном собрании, что распушистиваться не желает.

Потом стали пропадать Женины туфли, и найти их не удалось, то есть злоумышленник не обнаружился, хотя все были уверены, что виноват именно тот мальчик (сходного мнения придерживалась и учительница). Решили, что туфли окончили свой путь в мусоре, но спустя месяц они таинственно обнаружились на своем месте. Я предположил, что они погуляли по городу и вернулись.

Отца трансцедентального сына я спросил, как мальчик относится к выходу книги: «Смущен и горд». Ему было лучше, чем мне: он верил в исключительность своей персоны и всех, кто с ним связан: старший (герой книги) гениален, но не очень активен, а младший – ловкач, но не гениален. Однако главное, что каждый выражает хотя бы какое-нибудь качество в превосходной степени. Его жена (автор сочинения) тоже была не лыком шита и нашла единственно верный тон: она гениально скомпоновала речи ребенка. Художник, как выяснилось, – лучший иллюстратор в Америке; переводчик на английский (книга вышла на двух языках) – воплощение тонкости, а издатель жестоко отбирает присылаемые материалы и, раз взял, значит, книга