Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

в понимании. Лишь в самом начале я слышал разговор: «Сколько тебе лет?» Женя: «Какой билет?» Но это от страха, от загнанности. Когда Федя произнес тираду о курице и яйцах, Женя попытался уклониться (его вполне устраивала роль курицы), а Федя стал гоняться за ним по комнате. Женя убегал от преследования, как будто танцевал на ножах.

– Смотри, – сказал я, – он тебя догонит.

– Я знаю, – обреченно ответил Женя, – я очень плохо бегаю.

А ведь он был на год старше Феди и оказался в несложной ситуации (рядом родители), но войну проиграл до первого выстрела. Все же они занимались какое-то время конструктором – каждый со своими кубиками. Потом был ужин, много шоколада и прочих вредных вещей. Мы расстались чуть ли не за полночь, и ясно было, что контакт между детьми возник.

Я ликовал. Женя, проживший шесть лет из девяти в Америке, мог на равных общаться со своим говорливым московским сверстником. Кто не пробовал добиться подобного успеха сам, кто не видел, как через полгода после приезда даже подростки, дети эмигрантов, с трудом составляют русскую фразу, не поймет моей радости. «Ишь как ваш парень чешет!» – однажды завистливо сказала мать двух детей (москвичка замужем за исландцем).

Вторая встреча произошла через неделю у нас, и Женя повел Федю в кино. Рейкьявик, по крайней мере в то время, был, наверно, единственной столицей в мире, в которой можно было отпустить детей через дорогу одних. В кинотеатрах Рейкьявика по воскресеньям показывали детский сеанс. Мы жили около университетского кино и сразу же пошли узнать, что слышно. Оказалось, «Тарзан», но не старый, довоенный: события те же, персонажи те же, но актеры другие. В этом фильме восьмилетний ребенок остается в джунглях после гибели отца, вырастает до подросткового состояния в обществе прирученных им обезьяны и леопарда, то есть плагиат из «Маугли», а потом его находит специальная экспедиция и возвращает к людям. Действие развивается на фоне вражды двух местных племен и подвигов Тарзана. Дрянь жуткая.

Женя не все понимал с ходу, и кое-что приходилось ему объяснять, но ему очень понравилось. Через неделю мы снова пошли в кино. К нашему изумлению, показывали того же «Тарзана», но, что еще более удивительно, зал был опять на две трети полон. Женя в восторге посмотрел фильм еще раз (сам) и заявил, что готов ходить на этого «Тарзана» все шесть воскресений, которые мы пробудем в Исландии. Но потом каждый раз что-нибудь мешало осуществлению этого героического замысла, а когда через месяц возник Федя, картину все-таки сменили на «Красный томагавк». Федя, как сказано, ни английским, ни исландским не владел, но оба вернулись довольные. Выяснить у Жени, в чем там дело, не удалось: кто-то с кем-то сражался.

За короткое время, оставшееся нам в Рейкьявике, дети очень подружились. Я писал когда-то, что, несмотря на ежедневное общение со всеми нами, Женин русский очень книжный. То же было видно при сравнении его с Федей. «Хорошее мероприятие», – сказал по какому-то поводу Федя. «Что такое мероприятие?» – спросил Женя. Подобное мерзкое слово никогда не слетает с наших уст. Кстати, при Феде я процитировал свою любимую фразу из газеты 1975 года: «Пусть уезжают. Мы никого не держим. (!) Но зачем калечат жизнь детям? Зачем они лишили близнецов счастья носить красный галстук?» Федя вдруг заплакал: «Я уже никогда не увижу красного знамени», – и точно, не увидел.

Однажды на очень далеком рейде остановились корабли «Максим Горький» и «Александр Пушкин»: туристы с Запада, а команда советская. На матросов с «Максима Горького» Ника и Женя наткнулись во время какой-то прогулки (я все это знаю из их рассказа). «Смотри, какой херувимчик!» – сказал кто-то из них, и его совершенно серьезно пригласили в гости осмотреть корабль. Женя спросил меня, что я думаю по этому поводу. Я ответил: «Через мой труп», – и, так как раньше Ника сказала примерно то же, визит больше не обсуждался. Женя потом долго меня укорял: «Ну кто бы меня умыкнул? Ведь я американский гражданин!» Скорее всего, никто бы и не умыкнул, но я объяснил ему, что сапер ошибается только один раз. Заодно узнали новое слово «сапер». (Обычно я говорил: «Не будем рисковать. Ты у меня один».)

Федин отец рассказал о нас в двух семьях, где исландцы были женаты на русских. Приглашения посыпались градом, и Женина мечта сбылась: обеды, ужины, десерты. О Феде я вспоминаю с нежностью. В нем не было ни капли той расчетливости, которая переполняла наших малолетних соседей. Один: «Сегодня я расчистил снег. И знаешь зачем? Потому что старенькие люди могут поскользнуться и упасть. Папа дал мне за это 25 центов». Другой – юный делец, который обещал преданному ему по гроб жизни Жене (это тот, который вырыл яму и брал деньги за вход) бесплатно поправить переднее колесо на велосипеде. Кем стал в Америке Федя, я не знаю. Дети наших соседей вершин не покорили. У Феди мы взяли на несколько дней массу русских книг, и что-то я выгреб из университетской библиотеки (там этот хлам стоял некаталогизированным) и сэкономил стремительно тающие домашние запасы. Перед отъездом Женя рыдал в три ручья – ритуальный плач при расставании, как на озере. На озеро мы вскоре после возвращения в Америку и отправились.

После того как я приходил домой из библиотеки, мы с Женей садились за занятия. Это была моя вторая смена, но в ней-то и состояло мое спасение. Дети на каникулах, – хотя и своя, но тяжкая ноша, и недаром их распихивают по лагерям. С самых ранних времен я взял на себя обязанности учителя, и мы с Женей никогда не страдали от безделья, а ведь в неуютном чужом городе чем заняться? Холод, туман, дождь, горячие сосиски, прожорливые утки – с ума можно сойти. В выходные я был дома, но и втроем какие «мероприятия» мог я изобрести? Вечерами же все шло чин по чину, причем в Рейкьявике впервые на первый план вместо русского вышла арифметика.

Прошедший школьный год с бездарным учителем имел катастрофические последствия. Нам вручили истинную развалину, и я вспомнил первые занятия плаванием. Если бы не перевели мы его из тех жутких групп, не было бы ни кроля, ни брасса, а нечто, именуемое работой с группой. Девять месяцев проходили площади, а он не мог ответить, как измерить площадь прямоугольника, и полагал, что 5 в степени 2 – это пять, помноженное на два. В табеле было сказано, что именно в математике Женя преуспел. Чему же научились непреуспевшие? Он, как мы узнали из комментария, усвоил понятие