Город и псы - Марио Варгас Льоса

Альберто внезапно вспомнилось крещение псов. Три года спустя он вновь ощутил те же безграничные беспомощность и униженность, которые познал, поступив в училище. Только сейчас было еще хуже: тогда крестили, по крайней мере, не его одного.

– Я сказал, читайте, – повторил полковник.

Альберто сделал усилие и начал читать. Слабый голос временами прерывался: «Ноги у нее были толстенные и очень волосатые, а ягодицы такие огромные, что она напоминала, скорее, животное, чем женщину, но все равно оставалась самой популярной шлюхой в четвертом квартале, потому что к ней ходили все извращенцы». Он замолчал. Напряженно ждал, когда полковник велит продолжать. Но полковник тоже молчал. На Альберто вдруг навалилась страшная усталость. Как во время соревнований в закутке у Паулино, унижение физически изматывало его, высасывало силу из мышц, затемняло рассудок.

– Верните бумаги, – сказал полковник. Альберто отдал. Полковник принялся медленно их листать. Время от времени он двигал губами и что-то бормотал. Альберто слышал обрывки заглавий, которые едва помнил – некоторые он написал год назад: «Лула, неисправимая потаскуха», «Озабоченная и осел», «Сукин сын и сукина дочь».

– Знаете, что мне следует сделать в связи с этими бумагами? – спросил полковник. Он прикрыл глаза, словно тяжкий, но непреложный долг обременял его. В голосе слышались отвращение и некоторая горечь, – Даже не созвать Совет офицеров, кадет. Просто вышвырнуть вас на улицу как извращенца. И вызвать вашего отца, чтобы сдал вас в клинику, – может, психиатры (психиатры, понимаете?) помогут. Вот это действительно скандал, кадет. Только человек с болезненным, уродливым образом мыслей может заниматься подобной писаниной. Только отребье. Эти бумаги пятнают честь училища, нашу честь. У вас есть что сказать? Говорите же.

– Нет, господин полковник.

– Естественно, – сказал полковник, – что вы можете сказать перед лицом этих бумаг, говорящих сами за себя? Ни слова. Ответьте мне прямо, как мужчина мужчине. Вы заслуживаете, чтобы вас исключили и поведали вашей семье, что вы больной и совратитель умов? Да или нет?

– Да, господин полковник.

– Эти бумаги могут вас погубить, кадет. Думаете, хоть одна школа вас примет после исключения отсюда по причине порочности, духовной дефективности? Погубить окончательно. Да или нет?

– Да, господин полковник.

– Как бы вы поступили на моем месте, кадет?

– Не знаю, господин полковник.

– А я знаю, кадет. Я должен исполнить свой долг, – он сделал паузу. Выражение лица перестало быть воинственным, смягчилось. Все тело сжалось и вдвинулось в глубину кресла; живот при этом утратил часть объема и стал казаться более человеческим. Полковник почесывал подбородок и, казалось, был погружен в противоречивые мысли; взгляд его блуждал по комнате. Комендант и лейтенант сидели неподвижно. Пока полковник раздумывал, Альберто сосредотачивался на ступне, стоявшей пяткой на вощеном полу, и страстно желал, чтобы носок тоже опустился и начал мерно стучать.

– Кадет Фернандес Темпле, – мрачно сказал полковник. Альберто поднял голову, – Вы раскаиваетесь?

– Так точно, господин полковник, – не колеблясь, сказал Альберто.

– Я человек чувствительный, – сказал полковник, – и за эти бумаги мне стыдно. Это неслыханное кощунство по отношению к училищу. Посмотрите на меня, кадет. Вы получаете не абы какое, а военное образование. Ведите себя как мужчина. Понимаете, что я хочу сказать?

– Так точно, господин полковник.

– Вы сделаете все возможное, чтобы исправиться? Постараетесь стать образцовым кадетом?

– Так точно, господин полковник.

– Виданое ли дело? – сказал полковник. – Я иду против правил – долг предписывает мне вышвырнуть вас вон немедленно. Но не ради вас, а ради этих священных стен, ради нашей большой семьи леонсиопрадовцев, я дам вам последний шанс. Я спрячу эти бумаги и стану за вами наблюдать. Если в конце года офицеры сообщат мне, что вы оправдали мое доверие и замечаний к вашему поведению нет, я сожгу бумаги и забуду об этой возмутительной истории. В противном случае, если вы совершите нарушение (хоть одно-единственное, понятно?) я без всякой жалости буду действовать согласно уставу. Ясно?

– Так точно, господин полковник, – Альберто потупился и добавил. – Спасибо, господин полковник.

– Вы понимаете, как я иду вам навстречу?

– Да, господин полковник.

– Ни слова больше. Возвращайтесь в казарму и ведите себя как следует. Будьте истинным леонсиопрадовцем, дисциплинированным и ответственным. Можете идти.

Альберто вытянулся в струнку и развернулся. Он сделал три шага к двери, и тут голос полковника остановил его:

– Минуточку, кадет. Разумеется, все, о чем мы здесь говорили, вы сохраните в строжайшей тайне. Историю с этими бумажками, нелепую выдумку насчет убийства, вообще все. И впредь не делайте из мухи слона. В следующий раз, прежде чем играть в детектива, вспомните, что вы в армии, где старшие по званию сами следят, чтобы все было надлежащим образом расследовано и наказано. Свободны.

Альберто щелкнул каблуками и вышел. Штатский не удостоил его взглядом. На лифте не поехал, спустился по лестнице, – как и во всем здании, ступени сверкали, словно зеркала.

На улице, перед статуей героя, он вспомнил, что оставил в камере портфель и выходную форму. Медленно побрел к гауптвахте. Дежурный лейтенант кивнул ему.

– Я за вещами, господин лейтенант.

– С чего бы это? Вы сидите по распоряжению Гамбоа.

– Мне приказали возвращаться в казарму.

– Вот еще, – сказал лейтенант. – Вы что, устава не знаете? Вам положено оставаться тут, пока лейтенант Гамбоа не известит меня в письменном виде, что вы свободны. Пожалуйте в камеру.

– Есть, господин лейтенант.

– Сержант, – сказал лейтенант, – посадите его к тому кадету, его еще привели из арестантской у стадиона. Мне некуда девать солдат, которых отправил сюда капитан Бесада. – Он почесал голову. – Тюрьму тут развели. Иначе не скажешь.

Сержант, грузный раскосый мужчина, взял под козырек. Отпер камеру и толкнул дверь ногой.

– Заходим, кадет, – сказал он, – Сидите тихо. Когда он сменится, занесу вам курнуть.

Альберто зашел. Ягуар сидел на раскладушке и смотрел на него.

Тощий Игерас в тот раз даже не хотел идти, против воли пошел, будто чуял, что все плохо кончится. За пару месяцев до этого Щербатый передал ему: «Либо работаешь со мной, либо больше в Кальяо ни ногой, если хочешь рожу в целости сохранить». Тощий мне тогда сказал: «Ну, вот оно, следовало ожидать». Он со Щербатым по молодости корешился, учился у него, как и мой брат. Потом Щербатого посадили, и они остались сами по себе. Через пять лет Щербатый вышел и собрал новую банду, а Тощий от него увиливал, пока в «Сокровищах порта» его не скрутили двое мордоворотов и силой к Щербатому не отвели. Тот, по словам Тощего, ничего ему не сделал – наоборот,