Фашизофрения - Геннадий Сысоев

Таким образом, вопрос не в том, корректно или оскорбительно высказывание Н. Левченко, а в том, правдиво ли оно.

Для ответа на этот вопрос мы должны задуматься над тем, почему наши апологеты одноязычия (украинского) так боятся, что русский вытеснит украинский, и не боятся такого вытеснения со стороны, например, английского или польского языка.

Ответ будет неприятен как сторонникам монолингвизма, так и политкорректным их противникам, выступающим за «второй государственный», «языковую хартию», но при этом безоговорочно признающим «руководящую и направляющую» роль украинского языка.

Различия между украинским и польским, украинским и английским — языковые, тогда как различия между украинским и русским — диалектные. Этому суждению существует множество специальных доказательств, но есть одно, понятное любому человеку, неспециалисту: носители двух разных диалектов, в отличие от носителей двух разных языков, могут понимать друг друга без переводчика. Разумеется, при взаимном желании, потому что без него друг друга не поймут и люди, говорящие на одном языке{177}.

Именно поэтому человек, свободно владеющий русским и украинским языками, зачастую даже и не осознает, когда он переходит с одного языка на другой. Отсюда же — и суржик{178}, столь ненавистный тем же сторонникам украинского государственного монолингвизма. И ненавистный в силу вышеприведенной причины — потому что позволяет быть понятным.

И именно поэтому получил в свое время обширную аудиторию в Москве и Санкт-Петербурге Т.Г. Шевченко, как сегодня получает ее Верка Сердючка (при всей несопоставимости масштабов, впрочем, и дарований, А. Данилко не следует отрицать, помня о том, что в свое время и в терминах того времени и вальсы, и «оперетка» считались вульгарной попсой).

Давайте задумаемся, почему сегодня, когда так популярны различные репринтные издания, до сих пор массово не воспроизведено первоиздание шевченковского «Кобзаря»? Да потому что подавляющее большинство сегодняшних украинских книгоиздателей — это сторонники национальной доктрины в ее так называемом западенском прочтении.

Согласно этой доктрине следует всячески подчеркивать разность русского и украинского языков. А воспроизведение «Кобзаря», наоборот, подчеркнуло бы их единство. Потому что Шевченко писал все свои произведения (об этом свидетельствуют не только печатные книги, но и рукописные автографы Тараса Григорьевича) тем же «письмом» (по правилам той же орфографии), что и Пушкин «Онегина», а Гоголь «Ревизора».

То есть с используемыми в тогдашней русской азбуке «ы», «и», «i», с «ятями», «ерсами» и «ижицами». Но без известных в современном украинском правописании «і» с двумя точками и «є».

Это же элементарные вещи — почему мы о них забываем?

Точно так же до революции 1917 года издавались книги Котляревского, Панаса Мирного и всех прочих украинских писателей. Не только Шевченко, а все они издавались преимущественно в Санкт-Петербурге и Москве. Не потому, что на тогдашней Украине это будто бы было запрещено (тогда тем более было бы запрещено в столицах), а потому, что книги на украинском, выражаясь современным языком, были тогда проектами низкорентабельными и вследствие этого посильными только для крупных общеимперских издательств.

И для выпускника современной украинской школы, воспитанного в понятиях современной украинской доктрины, наиболее странным будет даже не это. А то, что книги не только издавались в двух столицах тогдашней империи, но там же по преимуществу и расходились. Не на Украине, а в России, такой вот парадокс. Их покупали в основном фрондирующая украинофильством интеллигенция крупных городов и выходцы с Полтавщины, Киевщины и Подолии, которые жили в этих городах и строили эту Империю.

Собственно, с древнейших времен украинский и русский языки двигались от общности ко все большему разделению. Первопечатник Иван Федоров мог работать и в Москве, и в Галиции (тогдашнем Русском воеводстве Речи Посполитой), и никаких вопросов не возникало о его дву- или одноязычии.

Богдан Хмельницкий писал свои письма царю и боярам на том же языке (правда, с вкраплениями польских слов), на каком бояре писали ему ответы. Аналогично — и гетман Иван Мазепа. Он, в отличие от оранжевых «урядников», умел общаться с посланцами из Москвы без переводчика.

Для доказательства взаимной понятности речи и письма в тогдашних Московщине и Гетьманщине достаточно привести отрывок из единственного стихотворения, написанного (по свидетельству генерального судьи Кочубея) Мазепой{179}.

Все покою щире прягнут,А не в оден гуж все тягнут,Той направо, той налево,А все братя: то-то диво!Не маш любви, не маш згоды,От Жовтой взявши Воды.През незгоду все пропали,Сами себе звоевали.……Жалься, боже, Украини!Що не вкупе мает сыни;Оден живет и с погани…………Други ляхом за грош служит……Третий Москве юж голдуетИ ей верно услугует.

…Лепше было пробувати,Вкупе лихо отбувати,Я сим бедный нездолаю,Хиба тилко заволаю.

Вполне понятно, даже несмотря на «юж голдует». Еще более понятен всем и тогдашним, и современным «русскоязычным» уроженец Восточной Украины Григорий Сковорода, у которого в речи полонизмов было меньше:

Всякому городу нрав и права;Всяка имеет свой ум голова;Всякому сердцу своя есть любовь,А мне одна только в свете дума,Как умереть бы мне не без ума.

Язык тогда изучали по грамматикам, составленным жившими в Москве выходцами из Киевской митрополии, а позже В.Г. Белинский возмущался, почему порядок написания отдельных русских слов должен определяться по «малороссийским правилам».

Первое серьезное (подчеркну, серьезное, ибо различные не приводящие к заметным результатам попытки делались и раньше) разграничение украинского и русского языков было произведено большевиками — реформой орфографии. Алфавит, а следовательно, правописание стало существенно различаться. Потому, например, сегодня мы сталкиваемся с таким очень частым явлением: не знающий украинского житель России не понимает текста, написанного по-украински. Но поймет почти без труда, если ему этот текст прочесть вслух.

Большевистская политика «украинизации» и «коренизации» гораздо больше, чем происки всех внешних врагов империи, способствовала разделению русских и украинцев. О том, какими методами проводилась украинизация в области административной, свидетельствует, например, принятое в июле 1930 года президиумом Сталинского (Донецк тогда назывался Сталино) окрисполкома решение «привлекать к уголовной ответственности руководителей организаций, формально относящихся к украинизации, не нашедших способов украинизировать подчиненных, нарушающих действующее законодательство в деле украинизации». Прокуратуре этим документом поручалось проводить показательные суды над «языковыми преступниками».

С момента образования СССР и до смерти Сталина язык обучения для всех школьников в УССР выбирали не родители, а партийные и советские органы власти. Выбирали, вопреки лжи современных националистов, в пользу не русского, а украинского языка. Да так выбирали, что к 1932 году в Мариуполе, где практически все жители говорили по-русски, не осталось ни одного русского класса.

Эту систему изменил только Никита Хрущев (пожалуй, единственное его полезное дело). Он «волюнтаристски продавил» реформу образования 1958 года. До этой реформы дети во всех национальных республиках обучались на родном языке, а родным для всех жителей Украины считался украинский. Русских школ было меньшинство. После реформы родители сами стали выбирать язык обучения, и через малое время русских школ в УССР стало большинство.

Вот что пишет об этом известный в диаспоре (а нынче и на Украине) историк Орест Субтельный: «Показушно либеральная хрущевская реформа предусматривала право родителей выбирать язык обучения для своих детей. На практике это означало, что можно учиться на Украине и не изучать украинского языка. С учетом целого ряда формальных и неформальных побуждений к изучению русского языка следовало ожидать, что многие родители отдадут детей в русские школы… Вопреки буре протестов, к которым присоединились даже украинские партийные чиновники, режим нанес этот удар по изучению национальных языков…»{180}.

Хороша форма, в которую облечены мысли историка. «Режим нанес этот удар», — прямо смесь стилистики совпартийных документов и голливудских боевиков.