Новая сестра - Мария Владимировна Воронова

– Так вот, – продолжал он, сделав несколько аппетитных затяжек, – вы захотите восстановиться в институте, и мне надо будет, чтобы у меня был проверенный человек в студсреде. Наши интересы, Катюша, будут полностью совпадать, но только, вот незадача, я один такие вопросы не решаю. Мне придется подать рапорт по начальству, чтобы оно заставило руководство института принять вас назад. А родное начальство, вы представляете, прежде чем звонить ректору, спросит меня, а кто такая эта Екатерина Холоденко? Почему ты за нее просишь? Ах, она твой агент? Да? А где это написано? А может быть, она твоя любовница? Или того хуже, дала тебе взятку за восстановление в институте, и ты сам преступление совершаешь, и меня подводишь под монастырь! А так я молча прикладываю к рапорту вашу расписку, и никаких вопросов.

– А если я ни о чем вас не попрошу?

Он покачал головой:

– Катя, Катя, мы ведь бережем своих сотрудников, которые честно выполняют свой долг, и наша партийная совесть требует поощрять и продвигать по службе именно тех людей, которые делом доказали свою преданность советской власти. Гарантирую вам, что вы спокойно получите диплом врача, устроитесь на хорошее место, быстро будете расти по служебной лестнице. Потом, Катюша, вы женщина, у вас будет семья, пойдут дети, с ними тоже поможем.

Катя хмыкнула от двусмысленности последних его слов, и он тоже засмеялся:

– Как приятно с вами общаться, вы такой легкий человек… Я имею в виду, что образование у нас, конечно, всеобщее, но школы разные. И как будто нет давно закона о кухаркиных детях, но как будто кое-где и есть… Понимаете меня?

«Послушать его, так одни сплошные плюсы и не видно, в чем подвох», – вздохнула Катя и кивнула.

– Ну вот… Я к вам со всей душой и хочу, чтобы вы тоже со мной работали искренне, а не из-под палки. Лады? Тогда берите перышко, пишите, – приоткрыв бювар, он выудил оттуда затрепанный листик с машинописным текстом, – вот образец. Сейчас подберем вам псевдоним… Вы какой хотите? Можно цветок, можно по специальности, можно любимую героиню, если книжки читаете.

Катя взяла в руки перо и положила перед собой многострадальный, явно не один десяток раз списанный образец. От волнения перед глазами плыло, и блеклые машинописные буквы с черными, будто простреленными, точками никак не складывались в слова.

Вдруг в памяти всплыло лицо Элеоноры Сергеевны, и Катя почти наяву услышала ее слова: «Не хочешь – не делай!» Только ли плотскую любовь имела в виду Воинова?

Ей вдруг стало весело от сознания того, как все просто. Со всеми этими бесконечными «долг, долг, долг, должен, должен, должен» она как-то подзабыла, что существуют в мире вещи, которых человек может просто не хотеть.

Как минимум имеет право не делать эти вещи, если чувствует, что они для него хуже смерти.

Катя отложила перо.

– Что такое? Не пишет? – спросил хозяин с участием.

– Не пишет, – Катя встала со стула, – простите, пожалуйста, но я не могу.

– Простите?

– Не могу сделать то, о чем вы меня просите. Я честный советский человек, но все эти тайны, скрытность, это не для меня.

Он тоже поднялся, вышел к ней и пристально посмотрел в глаза, и снова Кате привиделось в его лице человеческое.

– Я должен спросить, вы хорошо понимаете, от чего отказываетесь и какие могут быть последствия?

Катя кивнула и убрала руки за спину, боясь, что если он снова сунет ей перо, то мужество изменит.

Но чекист молчал.

Наконец он отвел от нее взгляд, подошел к вешалке и взял ее пальто.

– В таком случае, как говорится, не смею задерживать, – он развернул перед ней пальто, – не буду вас больше агитировать, ибо силой правду не добудешь. Ну заставлю я вас, запугаю, переломлю, и что дальше? Вы станете врать и изворачиваться, а это не то, чего я жду от своего агента.

Катя молча надела пальто.

– Что ж, остается пожелать, чтобы идеалы ложного благородства, которые вам внушили в детстве, не разрушили вашу жизнь, – сказал он тихо и с сочувствием, – но гарантировать ничего не могу.

Катя выбежала из Большого дома как в тумане. Ее мутило, сердце колотилось, ноги подгибались, но не от страха, а от острой радости. Где-то на задворках сознания она понимала, что это всего лишь эйфория оттого, что решение принято, кончились терзания и раздумья и много раз ей еще придется пожалеть, что не выбрала другой путь.

Но сейчас, сию секунду, она жадно пила морозный воздух и чувствовала себя живой.

Она любила мир, и человека, от которого только что вышла, тоже любила. Он подарил ей еще несколько глотков воздуха, не так уж мало по нынешним временам.

Из-за переполняющих душу чувств Катя совершенно забыла, что Владик должен ее ждать, и опомнилась, только выйдя на Литейный, и то потому, что он ее окликнул.

– А, ты ждешь? – спросила она.

– Конечно, Катенька! Я ведь обещал. – Владик взял ее под руку, и они двинулись в сторону Воскресенской набережной, причем Кате все время хотелось ускорить шаг, а он шел степенно, и приходилось тормозить. – Не спрашиваю, как прошло, ведь тебе теперь нельзя делиться секретной информацией с такими дилетантами, как я.

Катя засмеялась:

– Можно, Владик. Я ничего не подписала.

– Что? – он встал как вкопанный.

Катя потянула его за рукав:

– Пойдем, пойдем…

– Нет, что? Ты, верно, шутишь?

– Нет. Я отказалась на него работать.

Лицо Владика совершенно изменилось, превратившись в настоящую гримасу отвращения, будто Катя в одночасье покрылась гнойными язвами или сифилитической сыпью.

– Да как это? Я же… – Он закусил губу и нахмурился: – Ладно, нет времени причитать, надо исправить эту чудовищную ошибку. Вернись немедленно и скажи, что передумала. Что напугалась в незнакомой обстановке, а сейчас все осознала.

– Владик, но меня не пустят. Это же Большой дом, туда нельзя просто так входить и выходить.

– Ничего, скажешь дежурному, что тебя только что вызывали и ты забыла сказать одну важную вещь. Попросишь соединить тебя по внутреннему телефону с сотрудником, у которого была.

– Он не согласится.

– Поплачешь, согласится. Ну, иди!

Владик развернулся и легонько толкнул ее в сторону Большого дома. «Будто я лошадь, в самом деле!» – некстати подумала Катя.

– Давай, давай! – видя, что она не двигается с места, Владик шагнул вперед и за руку потянул ее за собой.

«Совсем как лошадь», – хмыкнула Катя и вырвала руку.

Редкие прохожие проходили мимо них, отворачиваясь и ускоряя шаг. Не хотели