Новая сестра - Мария Владимировна Воронова

«Убили бы сейчас Сталина, – мечтала она, – сразу они бы там забегали, и стало не до меня. Меня бы и не впустили в святая святых, сказали бы, иди, девочка, отсюда! Но куда там, Сталин это не Киров. Тот ходил с одним охранником, из которого песок сыпался, а Иосиф Виссарионович тройным кольцом отгородился от обожающего его народа. Комар не пролетит, так что на это нечего надеяться».

Катя не знала, что ждет ее в стенах тяжелого и таинственного здания, подавляющего город своей мощью. Рисовались в воображении мрачные коридоры и подземные ходы, замшелая каменная кладка, крысы и железные цепи, косматые узники в ветхих окровавленных рубахах, но Катя понимала, что в реальности все не так, и не ошиблась. Пройдя массивные дубовые двери и миновав турникет с любезным дежурным, который добросовестно, с усердием малограмотного человека сличил ее фамилию в паспорте со списком и любезно сказал, что ей на третий этаж, пятая дверь налево, – Катя оказалась в обычном советском учреждении, разве что обстановка была чуть побогаче и подобротнее обычного.

Так же сновали туда-сюда сотрудники, люди в форме, вершители судеб, торопились по коридорам с совершенно обычными хлопотливыми лицами, девушки в нарядных кофточках и туфельках бегали с папками под мышкой, как везде. И посетители тоже были как везде, бродили растерянные, не умея сразу найти нужный кабинет, задерживались возле табличек на дверях, кто на секунду, а кто надолго, читая по складам и шевеля губами.

Обычное, как говорили в прежние времена, «присутствие», куда нельзя свободно войти, но, по крайней мере, кажется, откуда можно свободно выйти.

На полу лежала ковровая дорожка, ярко светили лампы, а стены были не выкрашены в сиротский зелененький или тоскливый синий, как в школах и больницах, а обиты деревом почти до потолка. Наверное, это должно было подчеркнуть солидность учреждения, но Кате почему-то пришло на ум сравнение с респектабельным публичным домом, который посещают серьезные люди и куда просто так с улицы тоже не попадешь.

Добравшись наконец до нужного кабинета, Катя на секунду остановилась, по методу Таточки вдохнула-выдохнула и постучала.

Услышав «входите», она толкнула дверь.

Удовлетворившись номером кабинета, Катя не стала читать красную табличку, поэтому так и не знала, как зовут ее нового знакомого и в каком он чине, но, судя по крохотным размерам кабинета и разномастной мебели, занимал он совсем невысокий пост. Однако в форме выглядел гораздо солиднее и авантажнее, чем при первой встрече.

– Катюша, – воскликнул он, будто приход ее был полной неожиданностью, и легко вскочил из-за стола, – рад, душевно рад! Ну, не стойте же на пороге, проходите…

Подойдя к ней, хозяин кабинета помог снять пальто и аккуратно убрал его на вешалку в углу, затем, взяв Катю под локоток, видно, это было у него привычкой, подвел ее к стулу для посетителей и не без галантности усадил.

Помолчал, с удовольствием наблюдая, как она садится на самый краешек, выпрямляет спину и сцепляет руки на коленях, – покаянная поза примерной ученицы, вызванной к директору.

– Итак, Катюша, вы пришли и готовы сотрудничать, – сказал он ласково и достал чистый лист из роскошного кожаного бювара, совершенно не гармонирующего с дровами, исполняющими тут роль стола.

– Мне все-таки кажется, что это ошибка, – пробормотала она.

– Что, простите? Недослышал.

Катя откашлялась.

– Водички?

Взглянув на стеклянный графин с мутным желтым налетом, Катя отказалась:

– Я говорю, что не сумею быть полезной, – сказала она чуть громче.

– Ай-ай-ай, Катюша, что вы такое говорите, – хозяин кабинета добродушно улыбнулся и покачал головой, как бы мило удивляясь Катиной глупости. – Каждый советский человек полезен советской власти и советскому народу. Это вы бросьте у меня такие настроения!

– Послушайте, но у меня правда очень узкий круг знакомых, и за всех я ручаюсь головой, что это честные советские люди. После нашей с вами беседы я специально прислушивалась…

Добродушная улыбка вдруг сползла с его лица, и в глазах промелькнула тень чего-то человеческого:

– Не те выводы, вы, Катя, сделали после нашей беседы, – сказал он жестко, – ну да теперь что ж… Продолжайте.

– Я говорю, что с тех пор не слышала ни одного худого слова в адрес власти.

– Да?

– Да. Ни слова, ни полслова. Зачем вам такой агент?

– Ах, Катюша, Катюша… Что нам болтовня, все болтают. Настоящий враг молча делает свое черное дело. Самый опасный человек это кто?

Он сделал длинную паузу, и Катя сказала:

– Троцкий?

Он улыбнулся:

– Тот, кто, прикрываясь нашими лозунгами, молча творит зло. Поэтому, Катюша, вы смотрите внимательно, примечайте, кто с кем дружит, в гости ходит, кто допоздна на службе сидит, кто наоборот… Глядите в оба, а мы уж найдем, что вас спросить.

– У меня плохая память.

– Начинается, – он поморщился, – в институте учиться хорошая, а помогать органам изобличать врагов сразу плохая. Ничего, строение черепа как-то запомнили, запомните и это. Блокнотик заведите. Это ваш долг, Катя, в конце концов. Долг настоящего советского человека, каковым, я надеюсь, вы себя считаете.

Она кивнула.

– Ну вот и хорошо, – разгладив лист бумаги, он взял чернильницу и любовно, точными движениями заправил автоматическую ручку с, кажется, золотым пером.

На Катином углу стола стояла обычная баночка чернил и стаканчик со старомодными железными перьями.

На отдельном столике красовалась портативная пишущая машинка, легкая, черная, с высокими круглыми клавишами, предмет мечтаний Таточки. Можно было на такой машинке печатать монографии и статьи о том, чтобы люди выздоравливали и жили дольше, но она стояла тут и служила для печати приговоров.

– Сейчас мы с вами все оформим, подпишем форму о сотрудничестве, и на сегодня, пожалуй, будет с вас достаточно.

– А это обязательно?

– Что именно?

– Подписывать обязательно? Я и так могу вам все рассказывать.

Он засмеялся, кажется, искренне:

– Катюша, дорогая вы моя, конечно, можете, в этом я не сомневаюсь ни секунды.

– Ну вот… Зачем формальности?

– Эта формальность делается исключительно для вашей пользы, – он посерьезнел, но не удержался, фыркнул: – Нет, надо же, зачем формальности. А вы сами подумайте, Катя, что я буду делать, когда вы попросите меня восстановить вас в институте? И я ведь захочу пойти вам навстречу, потому что вижу, что вы человек серьезный и добросовестный, стало быть, сотрудничать со мной будете честно. Я сейчас желаю вам добра, а через три месяца буду желать еще больше, ибо я в вас верю, Катя.

– Спасибо, – сказала она, потому что он снова сделал длинную паузу, воспользовавшись которой достал папиросы.

– Угоститесь? – Когда она отрицательно покачала головой, он буркнул «ну