Новая сестра - Мария Владимировна Воронова

Катин чекист был обычный человек, совсем не похожий на кровожадного убийцу. Может быть, он пожалел ее, решил не дожимать, не ломать, а завербовать тех, кто этого сам хочет. Может, просто забыл, или бумажка с ее данными затерялась… Ах, как хорошо бы…

И вот когда Катя уже почти поверила в счастливое будущее, не омраченное сделками с совестью, ей позвонили.

Голос, в котором она, несмотря на треск в телефонной трубке, узнала своего недавнего знакомца, очень любезно и весело, будто речь шла о любовном свидании, предложил ей зайти к нему на Литейный завтра часика в четыре вечера. Пропуск он оставит у дежурного.

Положив трубку, Катя отправилась в ванную, благо та была свободна, пустила воду, и долго сидела, умывая лицо и глядя в зеркало, не имея сил заплакать.

Надо было пережить остроту момента в одиночестве, чтобы Таточка ничего не заподозрила. Ничего, отдышалась, успокоилась, и вечер прошел довольно сносно, несмотря на то, что это был последний вечер Кати с чистой совестью.

К счастью, у Константина Георгиевича на следующий день не было запланировано больших операций, вены они сделали за сорок минут, и Воинов, поблагодарив Катю за «как всегда, блестящую ассистенцию», побежал в библиотеку, ибо от флебэктомий он почему-то тупеет, и надо срочно восполнять интеллектуальный багаж.

Пользуясь этим, Катя отпросилась у Татьяны Павловны пораньше. Операции Константина Георгиевича часто были сложными и долгими, к тому же он брал экстренные случаи во внеслужебное время, и Катя всегда оставалась ему помогать, таким образом, у нее накопилось сверхурочных на неделю отгулов, и старшая была только рада списать ей пару часов, когда все равно работы нет.

Освободившись, Катя поехала в институт к Владику, предупредить его. Втайне она надеялась, что он попросит ее не соглашаться, а лучше возьмет за руку и уведет с собою, спрячет от этого ужаса где-нибудь, где никто не найдет. Это были, конечно, несбыточные мечты, потому что от органов спрятаться негде. Нет такого места.

И все равно, трясясь в трамвае, Катя со всей силой души молилась, чтобы Владик что-нибудь сделал. Защитил бы ее если не от закона, то хотя бы от предательства.

Со дня исключения она не была в институте, и теперь очень странно было ходить по родным местам в качестве посторонней. Оттого, что она встретила несколько знакомых ребят и они прошли мимо, даже не повернув головы в ее сторону, Катя почувствовала себя привидением.

В деканате, куда она зашла посмотреть расписание, тоже сделали вид, будто ее нет. Даже не попросили покинуть помещение. «И ради таких идти на плаху?» – хмыкнула Катя, поводив пальцем по большому разлинованному листу оберточной бумаги и выяснив, что бывшая ее группа, а теперь только группа Владика, в третьей аудитории слушает лекцию по микробиологии.

Опустив глаза, она шла мимо знакомых и незнакомых ребят, слышала обрывки разговоров, смех, проклятия, знакомые клички преподавателей. Небольшая толпа стояла возле столовой, кто-то бежал, раскидывая вокруг себя брызги снежной каши, кто-то выскочил в перерыве покурить и стоял теперь без пальто, быстро затягиваясь и зябко ежась.

Все это был знакомый беззаботный студенческий мир, такой уютный и родной, из которого ее безжалостно изгнали. И куда она осенью вернется, если постарается…

Дождавшись перерыва в лекции, Катя вошла в аудиторию и сразу замахала Владику, чтобы с ним не разминуться. Наверное, ей показалось из-за большого расстояния, но в первую секунду он поморщился, увидев ее, а когда спустился со ступеней амфитеатра, то улыбался уже своей обычной ласковой улыбкой.

– Катя! Какой сюрприз! – и снова ей померещилось в его словах и жестах что-то театральное.

«Показалось от волнения», – решила она и, отведя Владика к подоконнику, тихонько сказала, что к четырем ее вызвали в Большой дом.

– О, это серьезно, – Владик нахмурился, – но, раз вызвали по телефону, значит, ничего плохого тебя там не ждет. Выполняй все, что тебе скажут, не волнуйся, не говори лишнего, и все пройдет отлично.

– Ты думаешь?

– Ну конечно, Катенька! – шепнул он. – Знаешь что, я буду тебя ждать.

– В каком смысле? – отшатнулась она. – Из лагеря?

– Тсс! Ты что, вслух такие вещи! Сегодня буду ждать. Ты когда там будешь, думай, что я тебя жду на улице и верю, что ты вернешься целой и невредимой.

– Правда, Владик?

Он кивнул и улыбнулся:

– Я бы очень хотел пойти вместе с тобой, но этого нельзя, поэтому буду рядом только душой, а телом – на улице.

– Спасибо!

Поглядев на часы, он вздохнул, и Катя заторопилась. Она знала, что этот профессор очень строг и не пускает в аудиторию опоздавших.

Было еще время проводить ее до выхода, но Владик не рискнул, и простился с нею, как с товарищем, не обнял, не поцеловал. Впрочем, такое поведение прилично для «расхристанной», по выражению Татьяны Павловны, молодежи, а благородные люди не показывают на публике своих чувств.

Катя побрела к трамвайной остановке, гадая, почему от обещания Владика ей не легче. Должно бы стать, а нет… Странно.

До назначенного часа оставалось еще слишком много времени, чтобы болтаться по улице, и Катя поехала домой, решив вымыться и одеться в чистое, как перед боем.

Больше всего хотелось использовать оставшиеся часы для того, чтобы сбежать подальше. Уехать на пригородном поезде или на попутке, затеряться где-нибудь. Только сделать это было невозможно, и не потому, что для бродячей жизни Катя была слишком брезглива. Наверное, привыкла бы она к грязи, но только если она скроется, то Тату затаскают в НКВД.

Катя надеялась, что Таточка ушла в библиотеку или гулять, но та была дома и затеяла генеральную уборку. Обычно они делали ее вместе, весело и с удовольствием, но теперь Тата решила, что раз больше не служит, то должна делать всю домашнюю работу. Катя охрипла, убеждая Таточку, что это ложная теория и надо жить как жили, но стоило внучке уйти на службу, как бабушка тут же принималась за дело.

Сегодня Катя застала уборку на стадии вытирания пыли с книг, каковая стадия у них всегда затягивалась надолго. Работа кипела-кипела, пока не попадался под руку какой-нибудь особо интересный томик, и брался в руки буквально на одну секунду. Просто посмотреть любимую картинку, уточнить цитату… И тряпка летела на пол, и перелистывались страницы одна за другой, пока под ногами не начинала шататься табуретка, или та, что не успевала нырнуть в книжный омут, не окликала пропавшую.

Тата, кажется,