Идущий сквозь миры - Владимир Лещенко

Пожалуй, немало можно было найти среди тех, кто сейчас пил за вечную дружбу, людей, сходившихся в схватках в диких ничейных водах: почему бы не прихватить отставший от своего каравана корабль и не проучить растяп?

Все они давно были своими людьми в роттердамских портовых кабаках. Кабаки эти, кстати, вполне оправдывали свое название – портовые, ибо располагались не просто в порту, а прямо на пристанях, и, сойдя на берег, изголодавшийся матрос имел возможность сразу «причаститься». И даже если кто-то был в плавании год, то по возвращении его вспомнят и нальют ему именно то, что он любит больше всего. Теперь вот кораблей было особенно много, и, чтобы насытить всю эту ораву, столы вынесли на пирсы…

И конечно, никто из гуляк не обращал внимания на скромно приткнувшуюся в углу гавани, возле кладбища кораблей, одномачтовую рыбачью шхуну, старую и дряхлую, которой вскоре впору будет отправиться на это кладбище. Она, конечно, не совсем обычно выглядела, и оснастка ее не была похожа на принятую у местных рыбаков, но что с того? Мало ли всякого плавает по морям?

На палубе появился Мустафа, присел рядом со мной на корточки.

Поглядел с плохо скрытым презрением на пляшущих пьяниц.

– Когда пойдем отбивать ханум? – спросил он вполголоса.

Мидару он именовал ханум, меня, по старой памяти, навхуд (капитан по-арабски). Остальных звал по имени, кроме Тронка, к которому обращался неизменно «эй, ты!».

– Это ведь не от нас зависит, – ответил я.

– Меня, конечно, не возьмете? – спросил он немного погодя.

– Ты же понимаешь… – Я грустно пожал плечами.

Лицо Мустафы отразило неподдельную тоску и досаду на судьбу. Ангронская отрава все-таки не обошлась без последствий. По крайней мере для одного из нас. Как-то Мустафа посреди обычного разговора внезапно посинел, исходя пеной, и рухнул на палубу, корчась в конвульсиях. С тех пор с ним это случалось один-два раза в неделю в самые неподходящие моменты. Оставалось надеяться, что это когда-нибудь пройдет, хотя, честно говоря, в таких случаях следует молиться, чтобы не стало хуже.

С момента нашего достопамятного бегства из Ангрона мы прошли семь миров, не считая того, в котором едва не поубивали друг друга и где невольно прикоснулись к великой тайне.

И вот оказались здесь.

Мир этот, пожалуй, заслуживал того, чтобы написать о нем подробно.

В данный момент, когда я сижу и смотрю на Амстердам, в этом мире идет 2004 год от Рождества Христова.

Тут изобрели огнестрельное оружие двести лет назад, а книгопечатание – сто пятьдесят. Университетов тут нет уже шесть веков – во время Великого Мора все закрыли, да так с тех пор и не озаботились вновь открыть.

Есть и крепостные, и рабы, и торговля людьми, и «право первой ночи», и еще много чего. А причина все та же – Великий Мор.

Все миры страдали то от чумы, то от холеры, то от оспы. Но на этот мир обрушилось бедствие многократно худшее. Уж не знаю как и почему, но СПИД появился тут на семь веков раньше, чем у меня дома.

Тут его именовали «лихорадкой святого Иоанна» (должно быть, с намеком на Апокалипсис), «красной немочью» либо «пятнистой смертью» – из-за красных пятен саркомы, выступающих на теле перед кончиной.

Самое начало пандемии, погубившей цивилизацию и отбросившей выживших как минимум на тысячу лет назад, остается неизвестным. Но я думаю, что СПИД, как и у нас, тихо и незаметно существовал себе где-то в африканских джунглях, истребляя зеленых мартышек да прореживая мелкие племена чернокожих охотников.

Так длилось до двенадцатого века, когда кто-то – я подозреваю, что вездесущие работорговцы – занес болезнь в Египет. Уже через тридцать лет у египетского султана некому было служить в войске, и крестоносцы легко взяли Каир. Но еще до того болезнь быстро распространилась по северу Африки и на Ближнем Востоке, попала в Иран, а оттуда – в Индию. Вместе с вернувшимися из Палестины крестоносцами и пленниками СПИД оказался в Европе, где принялся с удвоенной силой делать свое дело, что и неудивительно, учитывая, что в то время на три десятка мужчин приходилась, в среднем, одна жрица любви. Монголы, в свою очередь, разнесли заразу едва ли не по всей Азии. Уже в середине четырнадцатого века Китай был буквально опустошен, подчистую вымирали целые провинции этой когда-то густонаселенной страны.

Вместе с переселенцами, а вернее, беженцами, СПИД пересек Атлантику: когда неведомая ужасная болезнь скосила уже каждого четвертого жителя Старого Света, кто-то вспомнил предания викингов о лежащей где-то за Гренландией и Исландией благодатной земле.

В Новом Свете он изрядно подсократил количество индейцев (раз этак в десять), при жизни одного поколения полностью уничтожил ацтекскую империю, чему немало способствовал местный обычай причащаться кровью людей, принесенных в жертву богам. Не пощадил он ни инков в долинах Анд, ни арауканов в их холодных пампасах, ни дикие племена в джунглях Амазонии (и до сей поры, говорят, искатели сокровищ натыкаются на заброшенные поселения и целые города, усыпанные истлевшими костями).

Последними его жертвами пали любвеобильные полинезийцы Океании – это случилось уже в позапрошлом веке.

Недуг этот оказался куда коварнее и смертоноснее чумы, ибо чума убивала почти сразу, а заразившийся СПИДом успевал передать болезнь многим и многим.

Так что СПИД делал свое дело хотя и не так быстро, как все прочие эпидемии, но зато куда основательней и эффективнее.

Люди очень долго понятия не имели о способах, вернее, способе, которым зараза передается, и вообще не знали, что болезнь заразна. Да и неудивительно – считалось же, что чума происходит от гнилого воздуха, тем более что признаки болезни проявлялись спустя долгое время.

Знали, конечно, о том, что плотские грехи частенько влекут за собой смертельную хворь, но ведь, как известно, не согрешишь – не покаешься, а не покаешься – не спасешься… Тем более что от всех грехов избавляла купленная за небольшую сумму индульгенция.

Никогда бы не подумал, что знание латыни (я ведь все-таки два семестра проучился в мединституте) может когда-нибудь понадобиться мне в моей второй жизни.

Но тут на лотке бродячего книготорговца мне случайно попалась растрепанная, ветхая книга, представлявшая собой сочинение какого-то историка о временах Великого Мора, напечатанное лет сто назад и отданное мне за несколько медяков.

Кстати, именно по очень подробно описанным в книге симптомам я и догадался, что за бич обрушился на данный мир.

Сухим и холодным языком рассказывал ее безымянный автор о целых областях, вымиравших до последнего человека; о безумии, поражавшем уцелевших, которые бродили по дорогам, хлеща друг друга до крови плетьми, будто бы во искупление грехов человечества (и заражая друг друга).