Идущий сквозь миры - Владимир Лещенко

В одном месте путь нам пересекла церковная процессия, впереди которой несли статую какого-то святого, украшенную золотом и самоцветами. Я заметил, как при виде золота у Рихарда в глазах блеснул азартный огонек. Смешавшись с шумной толпой, мы прошли по мосту, переброшенному через мелеющий, затянутый зеленой ряской канал, благополучно миновали стражников, куда больше озабоченных заигрыванием с дородной прачкой, нежели надзором за порядком, и оказались на просторной площади. В центре искрился радужными брызгами фонтан в виде бронзового кита, выбрасывавшего из позеленевшего дыхала струю воды. Фонтан этот был в свое время построен на деньги Гильдии Китобоев, когда-то одной из самых богатых в Роттердаме.

Шесть широких улиц расходились во все стороны от площади, официально называвшейся площадью Морской Биржи, а неофициально получившей у горожан прозвище – площадь Кита. Постепенно состав прохожих менялся. Матросы в просмоленных куртках, рыбаки в своих в длинных плащах и висящих за спиной зюйдвестках свиной кожи, плотники и конопатчики с верфей. Мы оказались в небогатом квартале, населенном в основном мастеровым людом. Кривые грязные улицы, немощеные, залитые помоями, пахнущие нечистотами и гнилью. Дорогу преграждали кучи мусора и зловонные зеленые лужи, над которыми вились мухи. В узких переулках, зажатых глухими стенами и покосившимися высокими домами, дневной свет становился сумеречным. Мы довольно долго шли затененными пустынными улочками, грязноватыми тесными проулками, ныряли в узкие щели между старыми домами, буквально протискиваясь между потрескавшимися стенами, пересекали какие-то подозрительные, заваленные хламом дворы. А день уже клонился к вечеру, и все меньше людей встречалось на улицах. На глаза нам попался красноносый фонарщик, безуспешно пытавшийся разжечь позеленевший масляный фонарь с мутным стеклом.

– Ты вот говорил, что родом из Беловодья, – вдруг спросил Рихард.

Я кивнул. Беловодье – государство, занимающее почти всю Среднюю Сибирь, часть Монголии и Алтай, основанное четыреста с лишним лет назад новгородскими ушкуйниками и торговцами. Кроме него, тут существует еще пять русских государств, все княжества, с десятком деревянных городов каждое, почти сплошь заросшие лесами – такими же, какие росли при каком-нибудь Рюрике и Святославе.

По нашей легенде, мы трое, вместе с Голицыным и Таисией, происходили именно оттуда.

– Интересно бы побывать у вас, посмотреть, как там люди живут.

– Я на родине уже сколько лет не был, – на этот раз я сказал чистую правду. – Даже не знаю, как там сейчас и что. Может, уже все изменилось.

– Нет, твоих земляков встречать не приходилось, – сообщил Рихард, приложившись к фляге с водкой. – Новгородцев видал – что было, то было. А вот беловодских… А ваш этот, как его… Трунг, что ли? Он откуда? – продолжил он разговор. – Занятно лопочет, никогда я такого языка не слышал, хоть пять лет плавал. Как вы только его понимаете? Индусы, правда, как будто похоже кулдычут, только он на индуса не смахивает ни на полдюйма.

– Он издалека… – уклончиво ответил я.

Рихард понимающе усмехнулся.

Странно, но уже не первый раз каким-то шестым или двенадцатым чувством в нас интуитивно угадывают чужаков, может, даже не осознавая как следует, в чем тут дело. А ведь раньше я этого вроде не замечал. Быть может, дело в том, что прежде нас каким-то образом прикрывали маги? В конце концов, чем они там занимались, сидя на стоянках в своих каютах, – неизвестно. Или просто дело в том, что мы нигде долго не задерживались?

Почему-то этот аспект проблемы при подготовке к бегству мы совершенно упустили.

Ведь прежде мы ходили в те миры, о которых все, что надо знать, было хорошо известно.

Прежде чем торговцы начинали посещать мир, его детально, иногда даже не один год обследовали разведчики.

А теперь нам пришлось идти наобум, совершенно не зная – куда. И еще повезло, что не влезли в самый разгар жесточайшей войны или куда-нибудь, где имеют привычку приносить всякого чужеземца в жертву своим богам. Или в мир, где живут, например, только негры. Вот номер – приплываешь ты к берегу, а тебя хватают и, как белого демона из местного ада, – и на костер.

Или, по крайней мере, в мир, где именно чернокожие – доминирующая раса, согнувшая европейцев в бараний рог, – пара таких ответвлений, кстати, есть на границах зоны влияния Хэолики.

Удивительней всего, что мы не подумали об этом раньше, еще до того, как отправились в свое путешествие.

А ведь все мы были людьми бывалыми и, за исключением Дмитрия, да еще меня, повидавшие кое-что и в прежней жизни.

Как велика все же инерция мышления!

Наверное, в наших странствиях нас выручало еще и то, что ни на пиратов, ни на кого-нибудь еще в этом роде мы не походили, и поэтому за нас еще ни разу не взялись всерьез. Правда была слишком невероятна, чтобы кто-то мог хотя бы представить что-либо подобное, не говоря уж – заподозрить.

Вот разве что Рихард… Его вопросы становятся довольно странными.

Встреча с Рихардом была для нас весьма счастливым обстоятельством. Впрочем, для него она была несравненно большей удачей. Дело было так.

В ту ночь мы втроем вышли на одну из первых рекогносцировок к городской тюрьме; тогда мы еще активно искали способы отбить наших женщин силой.

Перед этим мы едва ли не целый день провели в спорах: что делать и как выручить Мидару и Таю?

Было предложено: немедленно явиться в полном вооружении в тюрьму, перестрелять всех, кто окажется на пути, освободить женщин, а потом прорываться к кораблю (Ингольф и Орминис); сегодня же ночью явиться домой к кому-нибудь из представителей городской власти и предложить все наличное золото и драгоценности в обмен на свободу наших подруг (Секер, я и Дмитрий); подождать некоторое время, разнюхать, что к чему, и подкупить тюремщика или судью (это Тронк).

В итоге ни до чего не договорились и решили – выждать и выяснить все.

Ночной Роттердам – наверное, самый мрачный город из тех, куда заносила меня судьба. Словно бы что-то разлито в этом воздухе и привычном мелком дожде, за пеленой которого как будто что-то (или кто-то) таится.

Это, впрочем, совсем не значит, что жизнь вольного города замирает. Даже напротив. Правда, главным образом активность почтенных обывателей выражается в пьянстве – почти единственном доступном им развлечении.

Лавочники и приказчики, весь день с хмурым видом сидевшие за прилавками, теперь весьма оживленно спешат в таверны и кабачки. Подмастерья, которым уставами всех цехов запрещается посещать питейные заведения, тоже устремляются в кабачок. От них не отстают поденщики, а вернувшиеся из рейсов матросы, просаживающие свой заработок, и так не отличают дня от ночи. Влажный мрак разгоняют уличные фонари, кое-где газовые, но по большей части – на конопляном масле и ворвани. Сияют большие светильники с разноцветными стеклами над дверьми дорогих кабаков и увеселительных заведений. Из настежь распахнутых дверей многочисленных питейных заведений слышаться веселые песни. Иногда, правда, оттуда доносится треск ломаемой мебели и характерные звуки мордобоя. Каждую минуту навстречу попадаются нагрузившиеся сверх меры поклонники Бахуса, бредущие домой на заплетающихся ногах. Квартальные стражники громко храпят в своих деревянных будках на перекрестках, не проявляя склонности во что-либо вмешиваться. Даже дождь – частый в этих краях – не может помешать этой жизни. Главное отличие от прочих виденных мною миров – здесь не увидишь продажных женщин. Подобные удовольствия тут можно получить только в сугубо тайных притонах, жестоко преследующихся властями по старой памяти, восходящей еще ко временам Великого Мора. Однако выглядят так «весело» – пусть и веселье это мрачное – только припортовые районы и важный, богатый центр. Но стоит отойти ближе к окраинам, и картина меняется. Улочки с наступлением темноты становятся тесней. Наглухо заперты двери трактиров, и лишь отдельные лучики света пробиваются из щелей. Кое-где неярко светятся окошки и доносится веселый шум и музыка. Но не следует обманываться – это живут своей подозрительной жизнью те самые увеселительные заведения самого дурного пошиба, про которые говорят всякое… И над всем этим нависает мрачной громадой уходящий в небо роттердамский собор Святого Николауса – покровителя мореходов и воров. Ночь тут, как и в большинстве миров, принадлежит греху и пороку.