Идущий сквозь миры - Владимир Лещенко

Память услужливо подбросила мне картину. Двое специально отобранных голых палача волокут истошно кричащую, изо всех сил упирающуюся женщину в лохмотьях разодранного платья в особую камеру – и такой способ сломить волю жертвы был в нашем арсенале. «Боги, что я делала! – застонала я про себя, хотя уж к этому причастна не была. – Это кара… Лучше бы мне утонуть вместе с мамой и отцом!»

До койки я дошла на подгибающихся ногах и свалилась на нее, желая одного – заснуть и больше не просыпаться. Несколько часов я провалялась в полузабытьи и даже стала чувствовать себя получше. Ведь по-настоящему за меня не брались, несмотря на все, что со мной сделали. Глупо было бы ухайдакать девку для удовольствий в первый же раз, лишив себя развлечений на будущее.

Но вот наше обиталище наполнилось голосами – с «работы» вернулись десятка два моих новых товарок. Я даже не обернулась – мне все было безразлично, – но тут меня кто-то грубо схватил за плечо и посадил на кровать. Передо мной стояла Кобыла, уперев руки в бока.

– Ну что, дворяночка, как отдохнула? – издевательски спросила она. – В чем дело: разве тебе не понравилось? Рассказывай, кто и как. И поспешай – девочкам интересно послушать. Скажи: сколько их было? Я вот сегодня пятнадцать подняла – ну, тебе, ясный пень, такого не осилить, но хоть семерых-то обслужила?

Мне стало необыкновенно противно – я еще не разучилась воспринимать себя дочерью знатных людей, чьи пращуры издревле повелевали Йоораной, а передо мной была всего лишь солдатская шлюха.

Я не сказала в ответ ничего – любое усилие вызывало во мне отвращение, просто сбросила ее руку и опять попыталась лечь.

Она ударила меня в лицо. Я не успела закрыться, а может быть, уже и не захотела – настолько мне было все равно.

Затем последовала оплеуха, после которой я оказалась на полу. Кобыла уселась мне на грудь и с силой сдавила мне шею.

Я даже не попыталась оторвать впившиеся мне в горло пальцы.

«Вот и хорошо, – отстраненно подумала я, – вот все и закончится…»

Душила она меня неумело. Я бы справилась с этим куда лучше и быстрее, переломив гортань или пережав яремную вену. В глазах уже потемнело, когда хватка резко ослабла.

– Надеешься, дворяночка, что прикончу? – хихикнула Кобыла. – Не надейся – очень надо подыхать из-за тебя. Ты мне просто все вылижешь как следует. А будешь рыпаться, я тебе, для начала, глазик выдавлю. За это мне ничего не будет – трахают-то нас не в глаза! – Она истерически и зло расхохоталась, запрокинув голову. – Вон, Каро так вообще слепая, и ниче! Ну давай, работай языком, не то… – Ладонь легла мне на лицо, слегка вдавив глаза.

Я готова была умереть, но ублажать эту дрянь было выше моих сил. Рывком сбросив ее с себя, я изо всех сил ударила ее коленом в живот.

Не ожидавшая отпора Кобыла опрокинулась на спину, но тут же вскочила, в самых отборных выражениях сообщив, что именно она со мной сделает.

В эти секунды даже боль во всем теле отступила куда-то, и сами собой вспомнились приемы, выученные за долгие тренировки. Наша схватка закончилась в несколько ударов сердца.

Я сбила ее подсечкой, прижала к полу, вдавливая коленом позвоночник между лопаток и одновременно заворачивая голову назад и влево. Мне достаточно было сделать одно движение, и Кобыла умерла бы со свернутой шеей.

Она несколько раз дернулась, злобно шипя, и вдруг обмякла в моих руках.

– Ну что же ты, давай ломай! – выкрикнула она. – Ну убей меня, убей, ведь все равно подыхать!

От неожиданности я чуть не выпустила ее из захвата.

– Давай, смелее, терять нечего! Я умру, а тебя просто вздернут – обе мучиться не будем! Ну, Мидарочка, я прошу тебя, убей! Убе-е-е-е-й!!

Завывая, она принялась биться головой о пол.

Лязгнул засов, и в дверь заглянула надсмотрщица.

– Эй, там, что еще за кошачий концерт?! Плетки попробовать охота?

Так прошел мой первый день тут… Первый из ста восьмидесяти с чем-то…

От тех дней у меня осталось три сломанных ребра, два шрама на лице и долголетняя неприязнь к общению с противоположным полом.

И память, за возможность стереть которую я, быть может, если и не продала, то заложила бы кому-нибудь душу. Только вот боюсь – и история с пленницей лишнее тому доказательство, – что моя душа и так после смерти перейдет в распоряжение одного из тех темных владык, которых любят поминать во всех мирах к месту и не к месту. Если они действительно есть на свете.

Часть четвертая. СВОБОДА И СМЕРТЬ

Василий

Время за полдень. Я сидел, свесив ноги с борта, и смотрел на Роттердам. Сейчас была моя вахта.

Дмитрий, Мустафа и Секер возились в трюме. Стараясь поменьше звякать металлом, они пытались приспособить к подобию гребного винта, вырубленному из железного листа, вспомогательный движок, снятый нами с адмиральской амфибии. Файтах на камбузе чистила рыбу – единственное, чему ее удалось научить. Орминис спал. Остальные находились на берегу. Кто где…

На набережной горели – их не гасили никогда – газовые фонари, питавшиеся даровым природным газом. Таких больше не было нигде в мире. Позади поднимались заостренные черепичные крыши с замысловатыми флюгерами и несоразмерно высокими печными трубами, зеленые от мха и непрерывных дождей.

Тут, у этих дощатых пирсов, швартовались большие океанские парусники, плававшие даже в Китай и Перу. Их имена я успел выучить наизусть за этот месяц с небольшим. «Морской конь», «Красный орел», «Дочь Нептуна»… Они были гордостью роттердамцев, названия их мог без запинки повторить каждый мальчишка, их капитанов выбирали в ратуше, на них заключались пари и ставились целые состояния…

Неподалеку от нас на пристани вовсю веселились матросы. Не какие-нибудь каботажники и не рыбаки, хотя и рыбаки тут, когда улов удачный, гуляют по-королевски. Нет, настоящие моряки с тех самых кораблей Индийской и Винландской Ганз, ходившие вокруг Африки в Индию, через Атлантику и вокруг мыса Горн.

Прямо на причалах были выставлены столы со снедью и выпивкой, играли музыканты, ветер доносил женский смех – между прочим, не потаскух, а почтенных женщин, пришедших сюда вместе с мужьями, женихами и братьями…

Да, ребята здесь собрались отличные – окажись я тут в качестве хэоликийского торговца, у меня, пожалуй, потекли бы слюнки, глядя на них. Таких моряков поискать!

Пестрые одеяния, длинные черные плащи, кокетливо перекинутые через левую руку, высокие кожаные башмаки, пестрые косынки вокруг головы. В ушах массивные серьги с искрами самоцветов. На поясах у многих болтаются кривые сабли и тяжелые пистолеты, именуемые тут ручницами. Те, что были попроще, носили добротные кожаные куртки и просмоленные штаны. Мышцы на их руках и ногах друг от друга отличались несильно. Кое-кто был босиком, но у каждого обязательно имелся абордажный топор или, на худой конец, нож. Больше всего они напоминали каких-нибудь пиратов на отдыхе. Хотя – почему напоминали?