Идущий сквозь миры - Владимир Лещенко

Я выпила, еле удержавшись, чтобы меня не вывернуло наизнанку, – настолько мерзким на вкус было пойло.

– А вина не найдется? – полушепотом спросила я, отдышавшись.

Та хохотнула:

– Не-ет, милочка, много хочешь! Винцо ты будешь получать потом. А сегодня, будь любезна, будь трезвой! Сегодня придется потерпеть!

И вот появился солдат. Грубо взяв за локоть, он повел меня через двор к офицерским домикам.

«Спокойнее, Мидара, – твердила я про себя. – Спокойнее, от этого не умирают…»

Меня втолкнули внутрь, предварительно грубо сорвав плащ.

Я подавила в себе желание прикрыть грудь руками – мне уже объяснили, что это лишь распалит насильников.

Их тут было пять человек. Все офицеры в маленьких званиях – только один был выше меня чином. Простонародные грубые лица – все из выслужившихся солдат, в расстегнутых засаленных мундирах, уже навеселе, глаза горят похотью.

Трое уже не первой молодости младших лейтенантов, тощий, белобрысый, похожий на крысу лейтенант и здоровяк с нашивками старшего лейтенанта.

«Хорошо, что нет денщиков, – спокойно, словно речь шла не обо мне, подумала я. – Но может, они появятся после…»

– Ты повязочку-то сними, – с ленивой угрозой бросил белобрысый.

Я подчинилась. Нагая, я стояла перед ними, обреченно опустив руки по швам и повторяя себе, что происходящее не имеет ко мне никакого отношения.

Они гоготнули, пожирая меня взглядами.

– А ничего бабец!

– Попробуем, сталбыть, свежатинки!

– Девка хоть куда!

– Точно – хоть куда!

– А вот куда ее лучше сначала?

– А какая разница: все равно будет она теперь девица – на все дыры мастерица!

– Ну чего? Пусть сначала спляшет или, там, споет, или, может, сразу по кругу пустим… ха-ха… «сосуд любви»?

Я подумала, что если я сейчас кинусь к грязному столу, где среди объедков и пустых бутылок валялся нож, то смогу успеть убить кого-нибудь из них, и тогда меня ждет обычная смертная казнь.

Но тут же вновь вспомнила слышанное мной по дороге, как именно умирают проститутки, посмевшие поднять руку на солдата, не говоря уже об офицере, и прежняя апатия вернулась в душу. Только одно было у меня на уме – скорее бы все кончилось.

Еще мелькнула мысль о самоубийстве, но, словно уловив ее, кто-то из них встал, загораживая стол.

Громила принялся сбрасывать одежду. Через минуту-другую он предстал передо мной во всей своей омерзительной «красе». Голый, волосатый, грузный. Он остался в сапогах, и в ту минуту это больше всего потрясло меня.

– Прикажи ей снять с тебя сапоги, – пробормотал, пуская слюни, альбинос.

– Зачем? Для нее я и так буду хорош!

Вновь они засмеялись, и на их лицах я смогла прочесть то, что полностью занимало их проспиртованные мозги.

Сейчас они, серые гарнизонные крысы, будут делать все, что захотят, с той, о которой еще за два года до того и помыслить не могли, которая, даже оставшись нищей, не взглянула бы в их сторону и которая каких-то три месяца назад могла отправить любого из них на виселицу.

– Никогда еще не трахался с офицером! – загоготал, лениво, вразвалочку приблизившись, здоровяк. – Ты подумай, телочка: будь ты мужиком, тебя бы на кол насадили или в каменоломни загнали. А так ты и жива, и принесешь куда больше пользы! Теперь твоя работа будет, конечно, не такая легкая, как гноить по тюрьмам безвинных людей, но зато тебя ожидает море удовольствия, и к тому же бесплатного!

Они опять заржали.

– Точно – пусть баб тоже в армию берут! Хорошо бы нам в помощь сюда женский полк прислали, – визгливо хохоча, захлопал себя по бокам мозгляк.

Грубо обхватив за бедра, громила рывком посадил меня к себе на колени.

Вновь гогот. Вскочив с мест, они обступили нас, чтобы лучше видеть то, что сейчас будет происходить.

– Ну как – тебе приятно?

Его рука грубо шарила по моему телу, другой он до боли стискивал мне грудь. Еле сдерживая гримасу боли и отвращения, я изо всех сил старалась, чтобы лицо мое осталось таким же спокойным, словно ничего не происходит.

Это его разъярило.

– Ну, улыбайся! Что же ты не улыбаешься? Разве тебе не хорошо? – проревел он, обдав меня вонью изо рта. – Тебе ведь, сучка, всегда было хорошо! Ты жила в свое удовольствие, пока я надрывался за кусок хлеба. Если бы не эта война, не видать бы мне этих нашивок, а вам, дворянским выродкам, все за так достается!

Я хотела что-то сказать в ответ. Что – уже не помню…

Он сильно и со злобой ударил меня в живот. Задохнувшись, я рухнула перед ним на колени.

– Я тебе не разрешал говорить, сука знатная! – рявкнул он. – Твой рот вообще не для этого!

Потом, зло оскалясь, он с силой швырнул меня прямо на пол, лицом вниз, и всей тяжестью рухнул сверху, придавив к кое-как струганным доскам.

Я беспомощно распростерлась под навалившейся на меня тушей.

«Спокойнее, – повторяла я, чувствуя нарастающую боль внизу живота, – это не ты, а всего лишь твое тело…»

Прошло несколько минут, показавшихся мне бесконечно долгими, наполненных мучительными страданиями и желанием немедленно умереть.

– Ладно, – он поднялся, – на сегодня я доволен. Давайте ребята, повеселитесь. Она ваша.

Они обступили меня и тут же кинули жребий, кому за кем, при этом поругавшись и помирившись, пока я лежала, про себя призывая смерть. Потом меня грубым рывком подняли с пола.

– Ты как – уже развлекалась разом с двумя, кошечка? А с тремя? – спросил белобрысый лейтенант.

– Конечно, – расхохотался другой, – они же все развратницы, все аристократки – шлюхи первостатейные. Помню, в Арзоре познакомился я с одной…

Остатков гордости у меня хватило, чтобы попробовать плюнуть ему в лицо, но рот пересох начисто. Но мою попытку сопротивляться они заметили. Удар в бок заставил меня забыть обо всем, кроме дикой боли.

И началось…

Я давно уже не была наивной девчонкой – полгода работы в тюрьме кое-что значат. Но если бы я была способна удивляться тогда, я бы удивилась: какую мерзость может измыслить человек!

Но и этого им было мало. Они еще заставляли меня изображать страсть и удовольствие, говорить им ласковые слова, восхищаться их мужской силой…

В промежутках между развлечениями они били меня – так, чтобы не повредить ничего серьезного, а только заставить корчиться от боли, – меня тоже учили таким приемам. В конце концов я не выдержала и стала просить, чтобы они не делали мне больно, что я согласна на все и сделаю все, что они хотят, но только пусть не бьют…

Их ржание еще долго слышалось мне в ночных кошмарах, заставляя просыпаться.

В нашу тюрьму меня тащили почти волоком двое солдат. С сальными шуточками они грубо лапали меня, но их рук я почти не ощущала. Я даже не реагировала на их слова, что вот, когда я надоем господам офицерам, они тоже вдоволь повеселятся со мной.