Талтос - Энн Райс

— Но дом, Мэри-Джейн, дом! Он же клонится вбок!

— Милая, да он так стоит уже пятьдесят лет.

— Я знала, что ты так скажешь. Но что, если он утонет, Мэри-Джейн?! Боже, я не могу на него смотреть! Это ужасно, когда что-то такое огромное вот так наклоняется! Это как будто…

Новая вспышка боли, короткая, но глубокая, многозначительная при всей ее краткости.

— А ты на него не смотри! — заявила Мэри-Джейн. — Ты можешь мне не поверить, но я сама, лично, с помощью компаса и всего такого измерила угол наклона, и он меньше пяти градусов. Просто все эти колонны создают зрительную вертикаль, вот и кажется, что он вот-вот рухнет.

Она подняла шест, и плоскодонная лодка понеслась вперед по инерции. Сонная ночь сомкнулась вокруг них, шелестящая и мягкая, вьющиеся растения свисали с ветвей деревьев, которые выглядели так, словно тоже могли рухнуть.

Мэри-Джейн снова вонзила шест в болото и сильно оттолкнулась, заставляя лодку мчаться к огромной темной массе, нависшей над ними.

— О боже, это что, парадный вход?

— Ну да, дверь слетела с петель, если ты об этом, но мы туда и направляемся. Милая, я тебя подвезу прямо к внутренней лестнице. Мы привяжем лодку вон там, как всегда.

Они добрались до крыльца. Мона прижала ладони ко рту, хотя ей хотелось закрыть глаза, но она знала, что свалится в воду, если так сделает. Она смотрела прямо на путаницу вьющихся растений над ними. Везде, куда бы она ни бросила взгляд, Мона видела шипы. Должно быть, здесь когда-то росли розы, а может быть, и будут еще расти. А вон там, надо же, что-то цветет в темноте… Это глициния. Мона любила глицинию.

Почему бы этим большим колоннам не рухнуть прямо сейчас… Случалось ли ей когда-нибудь видеть такие широкие колонны? Боже, она и не думала, глядя на изображения этого дома, даже не думала, что он может быть такого размера, да, это было настоящее поместье в стиле греческого Возрождения. Но она на самом деле никогда и не знала тех, кто действительно жил здесь, по крайней мере тех, кто об этом помнил.

Резьба на потолке террасы сгнила, и огромная темная дыра разверзлась прямо над тем, что вполне могло бы быть гнездом гигантского питона или целого выводка тараканов. Может быть, тараканов едят лягушки? Лягушки все пели и пели, то был чудесный звук, сильный и громкий в сравнении с голосами садовых цикад.

— Мэри-Джейн, здесь ведь нет тараканов, а?

— Тараканы! Милая, здесь полно мокасиновых змей и болотных гадюк, а сейчас еще и уйма аллигаторов. Моя кошка ест тараканов.

Они вплыли в парадную дверь, и глазам открылся вестибюль, огромный, наполненный запахом отсыревшей штукатурки, клея от свисавших со стен обоев и, наверное, гниющего дерева. Колеблющаяся вода бросала зловещие блики на стены и потолок, по ней пробегала рябь, и от этого можно было одуреть.

Мона вдруг представила себе Офелию, плывущую вдаль по течению, с цветами в волосах…

Она бросила взгляд вперед. Сквозь большую дверь видна была разрушенная гостиная, и там, где свет танцевал на стенах, можно было рассмотреть мокрые остатки обивки, так потемневшие от воды, что цвета стали неразличимыми.

Маленькая лодка громко ударилась о лестницу. Мона схватилась за перила, уверенная, что они тут же рухнут. Но этого не случилось. И это было очень хорошо, потому что новый приступ боли пронесся изнутри и ударил в спину. Ей пришлось задержать дыхание.

— Мэри-Джейн, нам надо поспешить.

— Это ты мне говоришь? Мона Мэйфейр, я уже и без того напугана!

— Не надо бояться. Будь храброй. Морриган в тебе нуждается.

— Морриган!

Свет фонаря трепетал и добирался до высоких потолков второго этажа. Обои были расписаны маленькими букетами, поблекшими уже до того, что остались лишь их белые силуэты, светившиеся в темноте. Огромные дыры зияли в штукатурке, но сквозь них ничего не было видно.

— Стены здесь кирпичные, так что ни о чем не тревожься, все до единой стены, и внутренние, и внешние, из кирпича, как на Первой улице.

Мэри-Джейн уже привязывала лодку. Видимо, они причалили к чему-то надежному, и нужно было лишь сделать шаг. Мона цеплялась за перила, страшась выйти из маленькой лодки и боясь остаться в ней.

— Иди наверх, я принесу все барахло. Наверх и прямо в глубину. Поздоровайся с бабулей. Не беспокойся насчет обуви, у меня тут куча сухой. Я все принесу.

Осторожно, постанывая, Мона потянулась вперед, ухватилась за перила обеими руками и шагнула из лодки, неловко подтягивая собственное тело, пока не убедилась, что надежно стоит на ступеньке и перед ней сухая лестница.

Если бы не наклон, она бы чувствовала себя здесь прекрасно. Она как будто неожиданно для себя очутилась здесь, и одна ее рука лежала на перилах, а другая — на мягкой, влажной штукатурке слева. Она смотрела вверх и ощущала дом вокруг себя, чувствовала его гниение, его силу, его ожесточенное нежелание упасть в пожирающую все воду.

Это было массивное и крепкое строение, лишь постепенно сдающееся, а может быть, и остановившееся в таком виде навсегда. Но когда Мона думала об иле, она не понимала, почему он не засосал их уже сейчас, как в кино зыбучие пески засасывают плохих парней.

— Иди наверх, — повторила Мэри-Джейн, которая уже забросила одну из сумок на лестницу выше Моны.

Бах! Трах! Хлоп!.. Да, эта девушка была поворотливой.

Мона начала подниматься. Лестница и правда была крепкой и на удивление сухой. Она добралась до самого верха, где невероятно горячее весеннее солнце как будто поймали в ловушку, и оно выбелило доски так, что они выглядели как плавник, долго носившийся по волнам.

Наконец Мона остановилась на втором этаже. По ее оценке, угол наклона был даже меньше пяти градусов, но тут и другого хватало, чтобы довести до безумия, и Мона прищурилась, чтобы лучше рассмотреть дальний конец коридора. Там была еще одна широкая и красивая дверь с веерообразным окном над ней и электрическими лампочками, висевшими на перекрещенном проводе на потолке. Противомоскитная сетка там, что ли? Множество лампочек и мягкий электрический свет, приятный и ровный, льющийся сквозь сетку.

Мона прошла несколько шагов, все еще придерживаясь о стену, которая теперь и в самом деле была твердой и сухой, и вдруг услышала тихий смех в конце коридора, а когда Мэри-Джейн поднялась наверх с фонарем в руке и поставила его рядом с вещами, увидела малыша, стоявшего в проеме дальней двери.

Это был мальчик с очень темной кожей, с большими чернильно-черными глазами, мягкими черными волосами и лицом как у маленького индийского святого. Он всматривался в Мону.

— Эй, Бенджи, иди-ка помоги мне со всем этим! — крикнула Мэри-Джейн. — Ты должен мне помочь!

Мальчик не спеша двинулся вперед и, когда подошел ближе, оказался не таким уж маленьким. Он, пожалуй, был почти такого же роста, как Мона, хотя это, конечно, значило не слишком много, потому что Мона не доросла даже до пяти футов двух дюймов и, скорее всего, уже никогда не дорастет.

Это был один из тех прекрасных малышей, в которых таинственным образом смешалось множество кровей: африканская, индийская, испанская, французская, а может, и кровь Мэйфейров. Моне хотелось потрогать его, коснуться его щеки и проверить, в самом ли деле его кожа такова, какой кажется, — как кожа очень тонкой выделки. Мэри-Джейн что-то говорила о нем, припомнила Мона, о том, что он продает себя в городе, и в короткой вспышке мистического света Мона увидела комнату с пурпурными стенами, бахромчатые абажуры, развратных джентльменов, похожих на дядю Джулиена, в белых костюмах и в довершение всего себя саму на бронзовой кровати с этим восхитительным мальчиком!

Безумие. Боль опять остановила ее. Она едва не упала. Но Мона весьма сосредоточенно переставила одну ногу, потом другую. Отлично, здесь были кошки. Ведьмовские кошки, большие, длиннохвостые, пушистые, с демоническими глазами. Должно быть, штук пять. Они стремительно пробегали вдоль стен.

Прекрасный мальчик с сияющими черными волосами шел впереди по коридору и нес две сумки с продуктами. Здесь было даже вроде как чисто, как будто мальчик тут подметал и протирал полы.

Легкие туфли Моны пропитались водой. Она едва держалась на ногах.

— Это ты, Мэри-Джейн? Бенджи, это моя девочка? Мэри-Джейн!

— Иду, бабуля, иду! Как ты там, бабуля?

Мэри-Джейн пробежала мимо Моны. Неловко растопырив локти, она держала в руках ящик со льдом. Длинные льняные волосы развевались.

— Эй, бабуля! — Мэри-Джейн исчезла за поворотом коридора. — Что ты там делаешь?

— Ем крекеры с отрубями и сыр. Хочешь немножко?

— Нет, не сейчас. Поцелуй-ка меня. Телевизор что, сломался?

— Нет, просто он мне надоел до жути. Бенджи записывал мои песни. Я ему пела. Бенджи!

— Послушай, бабуля, я сейчас уйду. Я привезла с собой Мону Мэйфейр. Я ее отведу на чердак. Там по-настоящему тепло и сухо.