Весь Роберт Шекли в двух томах. Том 1. Рассказы и повести - Роберт Шекли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бакунин пожал плечами:
— У меня с античной литературой в детстве было плоховато. Так или иначе, всё это не имеет значения. Я основатель анархизма новейших времён. Даже Маркс это признавал. Возможно, тайные власти вернули меня потому, что я известен.
— Не хочу вас огорчать, — заметил Цицерон, — но вряд ли можно оспорить то, что я известен гораздо больше.
Бакунин вздохнул. Его воодушевление улетучилось.
— Наверное, вы правы. Но факт остаётся фактом: мы живём в русской усадьбе, а не на римской вилле. Как вы это объясните?
— Может быть, у них под рукой не оказалось других декораций, — сказал Цицерон.
В безмолвной русской усадьбе времени было не определить. Цицерон и Бакунин, словно призраки, проплывали по коридорам, через спальни, через кухню, где не было съестных припасов. Порой Бакунин принимался рассказывать Цицерону о своих надеждах на будущее человечества, о сомнениях в Марксе, о восхищении Фихте и, самое главное, о преклонении перед великим Гегелем. Он говорил о неизбежности наступления анархизма, о необходимости упразднения аристократии, буржуазии и, наконец, пролетариата.
Цицерон не пытался полемизировать. Бакунин как будто не воспринимал взвешенных доводов. Чувство логики у него отсутствовало напрочь. И всё же Цицерон ощущал некий трагизм, цельность, детскость в этом измученном и отчаявшемся человеке. Но тем не менее тяготился его обществом. Бо́льшую часть времени он стал проводить в просторных комнатах второго этажа.
Бакунин нередко отправлялся в долгие прогулки по лесам. Вернувшись, он падал на кушетку и смотрел в окно на заснеженные берёзы.
На стене, обращённой к кушетке, висело длинное зеркало в вычурной позолоченной раме. Однажды, когда Бакунин, по своему обыкновению, лежал, зеркало затуманилось. Затем наполнилось светом, который постепенно угас и сменился чёрно-белым изображением мужского лица.
— Как у вас идут дела, Михаил? — спросил Мерчисон.
— Превосходно, превосходно, — сказал Бакунин. — Но не пора ли нам за работу?
— О чём вы?
— Я сделал выводы. Мне очевидно, что вы из будущего, которое наконец достигло зрелости и признало неоспоримость моей теории. Заверяю вас, что готов проводить консультации, но, во исполнение моих принципов, я отказываюсь возглавлять любое правительство и вообще принимать участие в его деятельности.
— Так вот, значит, что вы обо всём этом думаете.
У Бакунина засияли глаза.
— Я понял, что наконец получил признание! Моя грандиозная теория воплотилась в жизнь! Наконец-то она принята человечеством и восстановлена в правах!
— Боюсь, вы всё не так поняли, — сказал Мерчисон. — В качестве работоспособной политической теории ваш анархизм примерно так же полезен, как снегогенератор на Северном полюсе. Анархизм — это что-то из курса наших студентов-политологов. Может быть, слишком жестоко так вам говорить, но лучше сразу уяснить положение вещей.
— Если моя теория не пользуется влиянием, почему вы вернули меня к жизни?
Мерчисон не мог назвать Бакунину реальную причину. Симулякрам не понять причудливой смеси государственных и деловых соображений, которые определяют выбор конкретного персонажа.
— Вы представляете исторический интерес для ряда наших учёных, — сказал Мерчисон.
— Понятно. И что я должен делать?
— Ничего особенного. Просто побеседовать с некоторыми людьми.
Бакунин рассмеялся:
— Всем вам только этого и надо. Просто небольшая беседа. Расскажите нам кое-что. Но вопросы продолжаются и продолжаются, и они не кончатся, пока ты не предашь самого себя, не обвинишь друзей и не поступишься всеми своими принципами.
— Всё не так, — сказал Мерчисон. — Я говорю о нескольких непринуждённых разговорах в приятном обществе образованных мужчин и женщин.
— Конечно, они всегда используют именно этот типаж. Думаете, я не понимаю, о чём идёт речь?
— Кто эти «они», которых вы постоянно упоминаете?
— Разумеется, ЧК, тайную царскую полицию.
Мерчисон застонал:
— Послушайте, Михаил, вы всё понимаете неправильно. И вообще, все эти дела уже давно в прошлом.
— Это вы так говорите!
— Чёрт возьми, Михаил, вы знаете, что мы вернули вас к жизни. Любые интересующие нас секреты мы могли бы взять прямо из вашей головы. Вы это понимаете?
Бакунин поразмыслил:
— Да, похоже на правду.
— Тогда давайте сотрудничать?
— Нет, — сказал Бакунин.
— Почему?
— Потому что я Бакунин. Я указываю путь, я готов погибнуть, но я не вступаю в сговор.
— Отлично, — пробормотал Мерчисон. — Просто замечательно. Михаил, послушайте, это для меня очень важно. Если бы вы мне помогли, я бы сумел многое для вас сделать.
— Я понимаю, что вы сильны. Очевидно, в каком-то смысле способны возвращать к жизни мёртвых.
— Да.
— Я буду с вами сотрудничать, — сказал Бакунин.
— Спасибо, я знал, что вы…
— Если вернёте мою Антонию.
— Прошу прощения?
— Мою жену, Антонию. Вряд ли вы слышали об этой простой женщине родом из маленькой сибирской деревни.[79] Она примирила меня с жизнью.
— Я посмотрю, что можно сделать, — сказал Мартин. — Тем временем подготовьтесь к вашему первому интервью.
— Только когда здесь появится Антония.
Мерчисон потерял терпение:
— Михаил, я могу вас выключить так же легко, как включил. Для вас это будет равносильно смерти.
— Вы называете это жизнью? — вдруг
