Весь Роберт Шекли в двух томах. Том 1. Рассказы и повести - Роберт Шекли

Главный Учёный. — Мои помощники, как и положено последователям научного метода, всю ночь следили за рекой. И я с уверенностью могу сказать, что в ответ на неслыханные холода воды реки свернулись — хотя это, наверное, неточный термин. В любом случае вода затвердела. Мы давно знали о теоретической возможности подобной, как мы говорим, трансформации, но в первый раз получили экспериментальное подтверждение.

— Так это не ведовство? — разочарованно спросил царь.

— Конечно, нет. Мы просто открыли новый закон природы. Вода, подвергнутая сверхнизким температурам, твердеет.

Орды варваров вступали на блестящую белую поверхность — поначалу осторожно, потом, обнаружив, что она выдерживает их вес, — всё увереннее. А царские корабли, накрепко вмёрзшие в реку, стояли как отдельные форты, не в силах помешать обтекавшему их могучему потоку вооружённых дикарей. И глянул царь на пересекающие реку полчища воинов, и увидел, как бегут его солдаты, и понял он, что всё кончено.

— Ты обманул меня! — вскричал он, оборачиваясь к Главному Учёному. — Ты говорил, что можешь предсказать всё! Гляди же, что из этого вышло!

— Мой господин, — возразил Главный Учёный, — я скорблю о случившемся не меньше вас. Но не вините науку за эти неожиданные события. В научном лексиконе, мой господин, есть слово, которое прекрасно описывает то, что произошло с нами.

— И что это за слово?

— Такие происшествия обычно называют аномалиями. Аномалия — это абсолютно естественное событие, которое нельзя предсказать на основании того, что случалось раньше.

— Ты никогда не говорил об аномалиях, — простонал царь.

— Зачем мне было утруждать ваше величество непознаваемым, когда столь многое нам доступно?

Варвары уже приближались; царь с учёными подошли к коням, намереваясь ускакать во спасение своих жизней.

— Это конец света, — печально произнёс царь, садясь на коня.

— Отнюдь нет, сир, — возразил учёный, забираясь на другого коня. — Великое горе — потерять царство. Но пусть утешит вас, что в ваше царствование началось беспрецедентное в истории Атлантиды событие.

— Какое же? — спросил царь.

— Мы присвоили белому веществу временное название «лёд», — ответил учёный. — И, если я не ошибаюсь, мы стали свидетелями начала первого на Земле ледникового периода.

— Тоже мне утешение, — фыркнул царь и ускакал искать новое царство с более благоприятным климатом.

Врата Времени

(Цикл)

Машина воскрешения

The Resurrection Machine — Цикл: Time Gate 1989/12; перевод: Елена Кисленкова

2135 г. н. э.

Симмс нажал кнопку, и в недрах голографической кабины без промедления возникло миниатюрное сияющее изображение Марка Туллия Цицерона. Крохотная фигурка, облачённая в тогу, принялась осматривать своё облачное царство, и Симмс позвал Мерчисона:

— Он готов.

Сидевший в другом конце комнаты человек отложил газету, подошёл и встал за спиной у Симмса. Фигурка в тоге бродила по туманному пейзажу внутри затемнённой голокабины.

— Так вот, значит, он какой, Цицерон. — Мерчисон отвлёкся от созерцания кукольного человечка в древнеримских одеждах и посмотрел на Симмса. — Не совсем то я задумывал.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Симмс. — Симулякр безупречен.

— Я говорил не о качестве вашего моделирования, — сказал Мерчисон. — Я имел в виду, что с точки зрения бизнеса было бы лучше выбрать кого-то поизвестнее — скажем, Шекспира или какую-нибудь звезду из прошлого, ну там, Джима Моррисона. Доктор, вы знаете, кто такой Моррисон?

Симмс пожал плечами:

— Припоминаю: кажется, было такое имя в курсе культурологии.

— Вот бы продавать творчество симулякра Джима Моррисона! Как считаете, ваша учёная братия способна воспроизвести его вокал?

— Нам бы для этого и Моррисон не потребовался.

— Так или иначе, у нас его нет. Есть Цицерон и этот, второй, русский. Имечко тоже не на слуху. А я, видите ли, теперь должен заработать на них деньги для инвесторов.

— Цицерона можно пригласить на телешоу, — сказал Симмс.

Мерчисон задумался.

— Может быть, вы правы. Эта технология даёт массу возможностей для получения прибыли, помимо общения один на один. Надо будет прикинуть.

Симмс вдел руки в цифровые перчатки и увеличил изображение. Лицо Цицерона было спокойным, почти бесстрастным. Подобрав тогу, римлянин сидел на облакоподобном объекте — из таких состояло первичное окружающее пространство.

— Пора, — сказал Мерчисон. — Подключите меня.

— Сразу голос и изображение?

— Пока в режиме «только голос».

Цицерон всегда гордился умением пробуждаться от сна, разом обретая в полной мере живость всех своих способностей, готовый к любым превратностям судьбы. Он утверждал, что человеку, искушённому в философии, в особенности римлянину, исполненному добродетели, не подобает ничему удивляться, ибо возможности вещей простираются далеко за узкие рамки человеческого познания. Лишь богам доступно совершенное восприятие. Античность давала множество примеров подобного мироощущения, которое стоики именовали «апатейя».

Проснувшись, он обнаружил, что, став почти иллюзорным, парит в пространстве, в некоем месте, которое не походило ни на что ранее им виденное. Или, если быть точным, в месте, подобного которому не видел ещё никто.

Вероятно, он находился в усеянных облаками пределах верхнего рая. Так должен выглядеть Олимп, обитель богов. По крайней мере, об этом говорили древние поэты. Но Цицерон никогда не верил в богов, ни в греческих, ни в латинских.

Олимп? Это место выглядело не столько олимпийским, сколько аристофановским. Может ли статься, что он наблюдает, а то и участвует в представлении аристофановых «Облаков»? Но как удалось добиться столь изумительных эффектов?

— Марк Туллий Цицерон!

Голос шёл ниоткуда и отовсюду,