Ричард Длинные Руки — гроссфюрст - Гай Орловский

Я велел уменьшить количество стражей во дворце, а тех, кто останется, переодеть в одежду прежних часовых: пышные красно-оранжевые одеяния, не стесняющие движений, а под них можно незаметно надевать кольчуги, хоть мелкоячеистые, хоть так называемые пластинчатые доспехи, что те же кольчуги, но пластинки идут внахлест, как рыбья чешуя.

Сэр Вайтхолд поморщился.

— Ваша светлость, — спросил он с укором, — это же одежда побежденных!

Я перекрестился и сказал благочестиво:

— Для Господа нашего все люди — его дети. А кто побежден… о том уже можно и забыть, сейчас это наши сограждане.

Он посмотрел, сперва слегка опешив, потом покрутил головой, на лице проступило непонятное выражение.

— Ваша светлость… Другому бы хватило на всю жизнь помнить, ликовать и праздновать, а вы уже эту победу оставляете за спиной?

Я сказал еще лицемернее:

— Господь велел не останавливаться, а крокодилить вперед и вперед, ибо для строительства Храма Небесного на земле и для живых ох как много еще работать…

Он поклонился.

— Да, ваша светлость!.. Но откуда набирать людей, чтобы удерживали власть на местах? Из Сен-Мари?

Я покачал головой.

— Какое Сен-Мари, там тоже все еще шатко, от любого ветерка может рухнуть. Из-за пиратов, Гандерсгейма и этого чертового Кейдана… Разве что из армландцев, что не пошли за мной в Сен-Мари? Это они туда не пошли, а сюда не придут, а прибегут со свирепой радостью и повизгиванием!..

Он подошел к окну, присмотрелся, я услышал бодрый стук колес, повозка явно полупустая, а сэр Вайтхолд обернулся ко мне со счастливой улыбкой на лице.

— Что, — спросил я с подозрением, — женщина приехала?

Он кивнул, с самым довольным видом потер руки, словно перещупал всех женщин во дворце и около, у него всегда такое выражение, в то время как вот сэр Клемент если и потирает когда ладони, то словно скатывает или соскребывает с них местную грязь.

— Ваша светлость!

— Да, сэр Вайхолд?

— Вам пора провести прием во дворце, — сообщил он с блестящими глазами и довольной рожей.

Я изумился.

— Вместо пира?

Он отшатнулся в праведном испуге.

— Как это вместо пира? Пир — это святое! Пир ничем заменить нельзя. Но вот после пира…

Я спросил в сомнении:

— Полагаете, уже пора?

Он кивнул, глаза заблестели еще больше, а рот пошел в стороны.

— Король убит, — объяснил он, — все это знают. И понимают, что освободилось много разных вакансий… Уже и так понаехали из ближних земель, а когда всем станет известно о гибели их короля, поспешат из остальных.

— А уже едут? В смысле, самцы, а не только женщины на разведку?

Он подтвердил:

— Как плотину прорвало, ваша светлость! Пока король был жив… то ли боялись, то ли верность все-таки блюли, но теперь ваш дворец не узнать.

Я спросил с недоверием:

— Что, так быстро?

Он пояснил:

— Так не все же в своих замках хрюкают! У многих в столице свои дома. Эти сразу поспешили, как только узнали о судьбе Гиллеберда. Теперь они свободны, ваша светлость!

Пир в честь великой победы, который я велел называть в честь окончания войны, продлился сутки. Мы приглашали и местных лордов, но те предпочли отказаться под благовидными предлогами, что и понятно, пир — похвальба победителей над побежденными. Другое дело — прием, присутствие на нем ни к чему не обязывает, можно вообще постоять под стенкой и уйти, а дома долго разбирать каждый момент: кто что сказал, как смотрел, с кем стоял рядом, кто был и кто отсутствовал, в каком направлении следует ожидать развития событий…

Я работал в кабинете Гиллеберда, уже вроде бы очищенном и переочищенном от всех ловушек. Вообще-то можно бы выбрать себе другую комнату под кабинет, но это как бы отступление, а вот так всякому ясно: власть сохранена, только изменилось имя повелителя, но он все так же работает в своем кабинете и все так же держит все в своем кулаке.

Сэр Вайтхолд вошел, весь сияющий, в лучшем из костюмов, золотое шитье горит огнем, глаза сияют.

— Ваша светлость, — сказал он с церемонным поклоном, — прошу вас на первый в истории Турнедо прием, когда на трон сядет не король, а тот, кто вышвырнул его оттуда!

Я подумал, сказал с некоторой неловкостью:

— Гиллеберд мертв. Давайте… не то чтобы проявлять уважение к такому человеку, но просто… не пинать его лишний раз. Это умаляет нашу победу. Мы не должны гордиться победами!

Он в удивлении широко раскрыл глаза.

— Не должны гордиться? Почему?

— Потому, — сказал я и поднялся из-за стола, — что мы гордо и с поднятыми головами идем от победы к победе, это наша судьба, это наше бремя, эта наша ноша. Пойдемте, сэр Вайтхолд!

Он сперва вытаращил глаза, потом широко заулыбался.

— Да, мой лорд!.. Но я не отказываюсь от такой ноши, еще как не отказываюсь!

Мы вошли в центральный корпус с задней части, где охраняемыми коридорами и через перекинутый между башнями мост проникли в головную часть, а там через анфиладу небольших залов и зальцев попали уже к парадному для больших приемов, только с внутренней стороны.

Я остановился у распахнутой двери, отсюда можно хорошо рассмотреть весь зал, оставаясь вне поля зрения, и я ощутил, что да, впечатлен. Огромный зал, расцвеченный огнями огромных люстр, заполнен почти весь и выглядит роскошным розарием, где все цвета и оттенки, дорогие украшения на изысканных одеждах, величественные и дородные мужчины с лицами, исполненными всяческих достоинств, красивые гордые женщины, а при них их юные дочери, впервые вывезенные в свет, уже созревшие для замужества или только-только созревающие.

Сэр Вайтхолд и барон Саммерсет ждут за моей спиной, я слышал, как приподнимаются на цыпочки, чтобы заглянуть через плечо, дышат жарко и взволнованно.

— Женщин уже много, — сказал сэр Вайтхолд мечтательно. Вздохнул почему-то и уточнил торопливо: — Нет, еще маловато, но прибывают…

Я сказал ворчливо:

— Мерзкая дилемма. Те, кто нам больше всего нравится — любящие и верные! — остались в родовых поместьях и во дворец без прямого вызова короля не поедут, а всякие охотницы на мужей тут как тут. Сразу раздвинут ноги, а дальше опомниться не успеете, как уже окольцованы, женаты, вы же благородные, обязаны жениться…

Сэр Вайтхолд даже побледнел, отшатнулся, перекрестился, а барон Саммерсет опасливо поплевал через плечо.

— Ведьмы?

— Все женщины ведьмы, — сказал я мудро. — Но есть наши ведьмы, а есть не наши. Вы же знаете, мир разделен на Добро и Зло, так вот все, что наше — Добро, все, что против нас — Зло. Это ликбез для сэра Вайтхолда, а то у него какая-то расплывчатая идеология, местами даже соглашательская, а это для нас неприемлемо, мы же рыцари церкви, крестоносцы! Вон смотрите, уже глазками стреляют, пробные такие выстрелы… Даже по оруженосцам бьют, как по чучелам.