Письма Плиния Младшего. Панегирик Траяну. - Гай Плиний Младший

(89) Как велика должна быть твоя радость, о божественный Нерва, когда ты ныне видишь, что действительно наилучшим оказался и был назван тот, кого ты сам избрал! Как должно быть тебе приятно, что при сравнении тебя с твоим приемным сыном последний оказался твоим победителем! Ничто другое не может доказать величие твоей души, как то, что ты, сам будучи наилучшим, смог избрать такого, какой оказался еще лучше тебя. Да и ты, родной отец Траяна1591 (ибо и ты занимаешь место, если не на самых звездах, то в непосредственной близости от них), какое ты получаешь удовлетворение, когда видишь своего сына, когда-то трибуна, когда-то простого солдата, то полководцем, то, наконец, государем и дружественно вступаешь с тем, кто его усыновил, в спор, в чем больше славы: в том ли, чтобы родить такого человека, или чтобы избрать его. Пусть величайшая заслуга государству будет признана за вами двоими. Ведь вы оба принесли ему столько блага. Если доблесть вашего сына доставила одному из вас триумф, а другому — место на небесах, то ваша слава не становится меньше от того, что она дана вам по заслугам сына, а не по вашим собственным заслугам.

(90) Я знаю, сенаторы, что как другим гражданам, так особенно консулам следует сознавать себя более связанными общественными обязательствами, нежели частными. Поэтому, как ненависть к дурным государям бывает вызвана больше их несправедливостями по отношению ко всему обществу, нежели в их частной жизни, так и добрые правители особенно заслуживают нашей любви за то хорошее, что они делают для всего рода человеческого, а не для отдельных лиц. А так как вошло уже в обыкновение, чтобы консулы, высказав государю свою благодарность от имени всего общества, после этого выражали еще и все, чем они обязаны государю сами лично, то разрешите мне исполнить этот долг не столько от своего имени, сколько от имени коллеги, достоуважаемого Корнута Тертулла. Почему бы мне, в самом деле, не высказать благодарность за того, за кого я чувствую себя не менее обязанным, чем за самого себя? В особенности, когда император по своей крайней снисходительности, при полном нашем единомыслии предоставил нам обоим столько почета, что если бы даже он был предоставлен только кому-нибудь одному из нас, мы оба чувствовали бы себя в одинаковой мере ему обязанными. А ведь тот гонитель и палач всех добропорядочных людей [Домициан] опалил обоих нас, осыпая своими перунами все пространство вокруг нас и сражая наших друзей. Ведь мы хвалились одними и теми же друзьями, оплакивали потерю одних и тех же людей и как теперь у нас общие надежды и радости, так тогда общие были страхи и горе. Божественный Нерва обратил такое внимание на пережитые нами гонения, что захотел выдвинуть нас, хоть и вовсе не из-за наших выдающихся качеств. Но ведь признаком новых времен было, между прочим, также и то, что стали процветать такие люди, самым сильным желанием которых в прежнее время было остаться незамеченными государем. (91) Не прошло еще полного двухлетия со времени исполнения нами труднейшей и ответственнейшей обязанности претора, как ты, лучший из государей, отважнейший император, предоставил нам и консульство, чтобы к высокому почету прибавилась еще и быстрота нашей карьеры. Так велико различие между тобою и теми государями, которые старались придать ценность своим милостям из сравнения их с тягостью положения граждан и считали, что почести будут тем приятнее для лиц, удостоенных их, чем больше было перед тем их отчаяние, безнадежность и долгое ожидание почести, равносильное отказу в ней, что могло навлечь на них нарекание со стороны цензоров и наложить пятно позора. Скромность наша не позволяет нам перечислить, какими отзывами ты украсил нас обоих, когда сравнивал в отношении любви к отечеству с древними консулами. Мы не можем сказать, по заслугам это нам досталось или нет, потому что, с одной стороны, недозволено нам опровергать сказанного тобою, а с другой стороны, тягостно нам самим признать справедливыми все высказанные тобою по отношению к нам похвалы. Но это свидетельствует о твоем собственном достоинстве, что ты выбираешь в консулы таких людей, о которых можешь сказать нечто подобное. Не взыщи с нас за то, что среди всех твоих благодеяний самым для нас приятным является то, что ты снова разрешил нам быть товарищами по службе.

Этого требовало наше взаимное уважение, одинаковый распорядок жизни, одинаковые наши стремления, сила которых такова, что сходство наших характеров уменьшает заслугу нашего взаимного во всем согласия. Ведь если бы один из нас стал противоречить своему товарищу, это было бы так же удивительно, как если бы мы стали противоречить самим себе. Это не случайность, это не неожиданность, что каждый из нас радуется назначению своего коллеги в консулы, как если бы это было вторичное назначение его самого, с тем, однако, только различием, что тот, кто вторично становится консулом, чувствует себя по крайней мере дважды обязанным, но в различные сроки, мы уже удостоены двух консульских должностей одновременно, вместе исполняем эти должности, и каждый из нас является консулом в своем лице и в лице другого и вторично и одновременно.

(92) Также и то является выдающимся обстоятельством, что ты предоставил нам консульство, когда мы оба были начальниками государственного казначейства, и даже прежде, чем назначил нам преемников по той должности. К одному достоинству прибавилось другое, и почетные наши должности не только последовали друг за другом без перерыва, но удвоились и, словно мало чести в том, чтобы одна должность сменила другую, новая опередила окончание прежней. Так велико было твое доверие к нашей честности, что ты не сомневался в том, что не нарушишь никаких планов твоей бдительности, если не допустишь, чтобы мы после исполнения столь важной должности сделались бы частными лицами. А какое это имеет значение, что ты приурочил наше консульство к одному году с тобой? Это означает, что имена наши будут написаны на той же странице истории, как и твое имя, и будут внесены в те же фасты, во главе которых записан и ты. Ты удостоил нас председательствовать на наших комициях, читать нам священные слова присяги; по твоему предложению мы были избраны в консулы, твоим голосом были провозглашены после избрания, так что ты же подавал за нас голос в курии, ты же объявлял наши имена на Марсовом поле. Какое для нас украшение, что ты назначил нас именно в тот месяц, который украшен днем твоего рождения1592. Ведь нам выпадает на долю прославить декретом и зрелищем тот день, который ознаменован тройной радостью: тем, что он унес наихудшего принцепса, дал нам наилучшего и, наконец, наилучшего сделал еще прекраснейшим. Перед твоими глазами нас примет колесница, более торжественная, чем обычно, и нас повезут при добрых предзнаменованиях и пожеланиях, наперебой произносимых в твоем присутствии в честь тебя, так что мы в радости своей не сможем даже разобрать, с какой стороны до слуха нашего доходит больше кликов.

(93) Но выше всего, кажется, надо поставить то, что ты позволяешь быть настоящими консулами тем, кого ты сам сделал таковыми. Ведь не существует никаких опасностей для консулов нашего времени, нет никакого страха перед государем, который мог бы подавить и сломить их дух. Им не приходится ничего выслушивать против своей воли, не приходится принимать никаких решений по принуждению. Эта почетная должность сохраняет и навсегда сохранит подобающее ей уважение, и благодаря нашему авторитету не будет утрачена и наша безопасность. А если в чем-нибудь и будет нанесен ущерб высоте консульского авторитета, то это будет наша вина, а не вина нашего века. Что касается нашего государя, то он допускает, чтобы консулы в наше время вели себя так, как они вели себя до появления принцепсов. Сможем ли мы когда-нибудь воздать тебе благодарность, соответствующую твоим заслугам, цезарь? Разве только тем, что всегда будем помнить, что мы были консулами, и именно твоими консулами, будем так думать и выносить такие решения, которые достойны нас как бывших консулов, так будем отдаваться нашему государству, как это соответствует нашему убеждению, что у нас есть наше государство, наша республика, не будем отказывать ей ни в совете, ни в усердной службе, не будем считать себя освобожденными и как бы отставленными от должности консулов, но, наоборот, как бы неразрывно связанными с ней всеми нашими интересами, будем относиться к труду и заботам так же, как относимся к своей почетной и авторитетной должности.

(94) В конце своей речи я как консул обращаюсь с молитвой о наших людских делах к богам покровителям и хранителям нашего государства, особенно к тебе, о Юпитер Капитолийский, чтобы ты не оставил нас твоей милостью и придал бы вечность своим благодеяниям. Ты раньше слышал, как мы молились за своих дурных государей, выслушай же теперь, чего мы просим для наилучшего, совсем на них не похожего. Мы не затрудняем тебя своими обетами. Мы не просим ни мира, ни согласия, ни безопасности, ни богатств, ни почестей. Наша молитва от имени всех проста и охватывает все это, мы молимся о благополучии нашего государя. Ты уже тогда взял его под свою защиту, когда вырвал его из пасти алчного разбойника1593. Ведь не без твоей помощи остался он невредимым, когда потряслось и рушилось все самое возвышенное, хотя он и выделялся над всеми своей высотой. Остался незамеченным для дурного принцепса тот, кого не мог не заметить наилучший. Ты явил ясные признаки твоего попечения о нем, когда сопутствовал ему, отправлявшемуся к войску, своим именем, своим высоким покровительством. Ты, выражая свое желание устами императора, избрал ему сына, нам отца, себе великого понтифика. Поэтому с тем большей уверенностью я прошу и молю в той молитве, которой он сам приказал молиться о нем, что если он правит нашим государством во благо, на общую нашу пользу, то чтобы прежде всего ты сохранил его для наших внуков и правнуков, затем, чтобы ты послал ему наконец преемника, рожденного им самим, им же воспитанного, уподобленного ему через усыновление, или, если уже судьба в этом откажет, чтобы ты помог ему советом при выборе, указал бы ему, кого ему усыновить себе в святынях Капитолия.