Письма Плиния Младшего. Панегирик Траяну. - Гай Плиний Младший

(80) А что сказать о той мягкости и вместе строгости, о том мудром снисхождении, которые видны во всех твоих судебных разбирательствах? Ты заседаешь в суде не для обогащения своей казны, и нет для тебя другой награды за произнесение приговора, как собственное сознание, что ты правильно рассудил дело. И тяжущиеся стороны стоят перед твоим трибуналом, беспокоясь не столько о своем имуществе, сколько о том, какое ты вынесешь о них мнение, и не так боясь твоего приговора, как твоей оценки их нравственности. Поистине почетным долгом государя и даже консула является примирять враждующие между собой государства и усмирять возгордившиеся народы не столько силой власти, сколько доводами разума, препятствовать несправедливости должностных лиц, задерживать исполнение того, чему не следует совершаться; им подобает, наконец, с быстротой небесного светила все самим осматривать, ко всему прислушиваться и куда бы ни позвали — тотчас же, подобно какому-нибудь божеству, являться лично и оказывать помощь. Мне думается, что именно так разрешает все дела своей божественной волей сам отец мира, когда обращает взоры свои на землю и удостаивает судьбы людей считать наравне с небесными делами. Теперь же, избавленный от этих забот, на свободе он заботится только о небесном, после того как поставил тебя исполнять свои обязанности по отношению к человеческому роду. И ты исполняешь этот долг и удовлетворяешь поручителя, так как каждый день твой ознаменован каким-нибудь полезным для нас делом и приносит тебе величайшую славу.

(81) И если ты когда-нибудь исполняешь все, что накопится из государственных дел, ты считаешь отдыхом для себя перемену вида труда. Нет для тебя других развлечений, как исследовать лесные дебри, выбивать диких зверей из берлог, переходить через высочайшие горные хребты, подниматься на устрашающие своей высотой утесы, и притом не пользуясь для помощи ничьей рукой, ничьими следами, и между этими занятиями благочестиво посещать священные рощи, вступать в общение с божеством. Когда-то в этом состояли упражнения юношей, это доставляло им удовольствие, на этих занятиях вырабатывались будущие полководцы: они состязались в беге с быстроногими зверями, в силе — со смелыми и нападающими на человека, в хитрости — с лукавыми. И немалой считалось заслугой в мирное время обезопасить поля от нападения хищных зверей и освободить труд земледельца как бы от какой-то враждебной осады. Эту славу незаконно присваивали себе те государи, которые не могли сами ее заслужить; и присваивали они ее себе тем, что зверей, уже раньше укрощенных и усмиренных в клетках, выпускали для своей забавы и гонялись за ними, притворяясь настоящими охотниками. А для тебя одинаковое удовольствие доставляют как выслеживание, так и поимка зверя, а самым приятным, хотя и самым трудным занятием является для тебя самому найти зверя. А если когда-нибудь этому человеку захочется обратить свои силы на стихию моря, то он не довольствуется тем, чтобы только глазами или движениями рук следить за надувающимися парусами, но он то подсаживается к рулю, то состязается с сильнейшими из своих спутников в рассекании волн, или в борьбе с бушующим ветром, или в том, чтобы, напирая на весла, преодолеть высокие морские валы.

(82) Как не похож он на того [Домициана], который не мог спокойно переносить плавание по тихому Албанскому озеру и даже по заснувшему в тишине Байянскому, не мог слышать ни удара, ни всплеска весел без того, чтобы каждый раз не содрогаться в постыдном страхе. Изолированный от всех звуков и предохраненный от всех толчков, он, находясь в полной неподвижности, ездил на корабле, крепко привязанном к другому кораблю, точно это везли какую-нибудь искупительную жертву. Позорное это было зрелище, когда повелитель римского народа следовал за другим судном, подчинялся другому кормчему, точно корабль его был захвачен в плен неприятелем. Не остались чуждыми этому безобразию и реки: даже Дунай и Рейн тешились тем, что на их волнах видно было такое посрамление римского имени. Не столько приходилось стыдиться за нашу империю потому, что это видели римские орлы, римские знамена, наконец, римские берега, сколько потому, что это наблюдали и берега врагов, тех врагов, у которых вошло в привычку разъезжать по этим же рекам, как по студеным от мороза, так и по широко разлившимся по полям, и по быстро текущим в своих берегах, на простых челнах, а подчас и просто вплавь. Я бы не стал чрезмерно восхвалять самое по себе выносливость тела и крепость рук; но если ими управляет дух, которого не смягчит ни снисходительная судьба, не соблазнит к бездействию и к роскоши обилие средств у государя, тогда я стану сам восхищаться и полным жизни телом, окрепшим от трудов и развившимися от упражнения членами, содействовали ли тому восхождения на горы или плавания по морям. Отсюда мне становится ясно, что и издревле супруги богинь и дети богов1588... не столько славились своими браками, сколько именно таким искусством. Вместе с тем я думаю, что если таковы развлечения и забавы нашего государя... то как же должны быть серьезны и напряженны его труды, после которых он обращается к такого рода отдыху?! А ведь именно удовольствия и наслаждения лучше всего позволяют судить по их характеру о достоинстве, возвышенности и умеренности каждого человека. Кто же может быть настолько легкомыслен, чтобы в его занятиях не проявилось никакой доли серьезности? Нас выдает характер нашего отдыха. Разве большинство наших государей не сменяли серьезных своих занятий на увлечения пороками, отдавая все свое время азартной игре, сладострастию и роскоши?

(83) Признаком высокого положения является прежде всего то, что оно не допускает ничего скрытного, ничего тайного, а высокое положение государей делает доступным молве не только то, что находится в их доме, но и все тайное, что происходит даже в спальне и в самых интимных уголках. Но для твоей, цезарь, славы нет ничего лучше, как чтобы тебя можно было наблюдать со всех сторон и до конца. Правда, достаточно славно и то, чтó ты делаешь перед всеми, но не менее значительно то, чтó ты сохраняешь за дверями своего дома. Велика твоя заслуга, что ты сам себя удерживаешь от соприкосновения со всем порочным; но еще больше значения имеет то, что ты так же оберегаешь своих домашних. Насколько труднее отстаивать других, нежели самого себя, настолько больше заслуги в том, что ты, сам безупречный, заставил и всех окружающих тебя приблизиться в этом отношении к тебе. Многим славным людям служило к позору то, что они или слишком опрометчиво выбрали себе супругу, или слишком снисходительно терпели ее в своем доме. Таким образом людей, прославившихся вне дома, позорили неурядицы личной семейной жизни, и не позволяло им стать действительно великими гражданами то, что они были слишком слабыми супругами. Твоя же, цезарь, жена1589 хорошо подходит к твоей славе и служит тебе украшением. Можно ли быть чище и целомудреннее ее? Или более достойно вечности? Если бы великий понтифик должен был выбрать себе супругу, разве не на ней остановился бы его взор или на какой-нибудь другой, но во всем ей подобной, если бы только можно было найти такую? Ведь твоя жена из всей твоей судьбы и славы берет на свою долю только личное счастье! Она с удивительным постоянством любит и уважает тебя самого и твое могущество! Ваши взаимные отношения все те же, как и раньше, вы в равной степени заслуживаете уважения, и ваша счастливая судьба прибавила только то новое, что вы стали понимать, с каким достоинством вы оба умеете переносить свое счастье. Как бережлива твоя жена в частной жизни, как скромна в окружении свиты, как проста в своем обращении! И это тоже заслуга мужа! Ведь это он так наставил, так направил ее, а ведь для супруги достаточная заслуга и повиновение. Разве она сама придерживается скромности и молчания не потому, что видит, что вокруг тебя нет никакого страха, ни честолюбия, и разве не старается подражать ходящему пешком мужу, насколько ей позволяют делать это ее женские силы. Но это ей пристало бы, если бы даже ты поступал по-другому. При такой скромности мужа сколько уважения оказывает ему жена, сколько в этой женщине уважения и к самой себе!

(84) Такова же и сестра твоя1590! Она никогда не забывает своего положения сестры. Как легко признать в ней твою простоту, твою правдивость, твою прямоту. А если кто-нибудь начнет сравнивать ее с твоей супругой, у того сейчас же возникает сомнение: что лучше для добродетельной жизни — счастливое происхождение или хорошее руководство. Ничто так не порождает вражду, как соперничество, особенно среди женщин. А соперничество возникает чаще всего на почве близких отношений, поддерживается сходностью положения, разгорается от зависти, которая обычно приводит к ненависти. Тем более приходится считать удивительным, что между двумя женщинами, живущими в одном доме и на равном положении, не происходит никаких столкновений, никаких ссор. Они взаимно уважают друг друга, взаимно во всем уступают одна другой, и в то же время как обе тебя горячо любят и уважают, не задаются вопросом, какую из них ты больше любишь. У обеих одинаковые стремления, одинаковый образ жизни, между ними нет ничего такого, что бы позволило считать их за двоих. Ведь они стараются подражать тебе, приноравливаться к тебе. Потому и характер и нравы у них одинаковые, что они у той и другой твои. Поэтому они обе так скромны, так спокойны. Не бывает опасности стать простыми женщинами для тех, которые никогда не переставали быть таковыми. Сенат предложил им титул август, но они отклонили его, поскольку ты отказался от титула отца отечества, или потому, что считали более для себя почетным называться твоими женой и сестрой, нежели августами. Но каково бы ни было то соображение, которое привело их к такой скромности, они тем более кажутся нам достойными, что в сознании нашем они и действительно являются августами и почитаются за таковых, хотя и не носят этого титула. А что может быть более похвально для женщин, как полагать истинный почет не в пышных титулах, но в одобрениях людей, и оказываться достойными великих титулов, даже отказываясь от них?