Лавровый венок для смертника - Богдан Иванович Сушинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вам придется что-то предпринять.
— В чем миссис О’Ннолен очень скоро убедится.
— Мери О’Ннолен, эта болтуха, не показалась бы мне столь опасной. Вас предала леди Удайт.
При этом имени майор потянулся к талии Эллин — вот оно, молодое девичье тело: чистое, загоревшее, не подернутое ни мертвизной старения, ни складками перезрелой сытости! Но, заметив, как оно вздрогнуло, отдернул руки.
— Так это угрожала Удайт?!
— Уверен, что вскоре она явится сюда вместе со своим полицейским. Она пользуется подслушивающим устройством и знает о вас буквально все.
— А кого из полицейских она считает «своим»?
— Вряд ли кого-либо из рейдерских. Очевидно, этого каденского следователя, лейтенанта Вольфа. Не мое это дело, но, пригласив его сюда, вы поступили слишком опрометчиво.
— Еще более опрометчиво было бы оставлять его в Кадене, без присмотра. Откуда в любое время лейтенанта мог затребовать любой полицейский чин, заподозривший что-либо неладное в рейдерских событиях.
— За душой у вас много страшных преступлений, — угрюмо пробубнил майор. — И, может быть, есть высшая справедливость в том, что общество отречется от вас.
— Решившись на это, оно с удивлением узнает, что я от него отрешилась уже давным-давно.
Стив Колин помолчал, покряхтел. Тема была исчерпана, а вот как перейти к тому действию, ради которого он вошел сюда, в душевую, в которой омывается молодая женщина, — этого майор не знал.
— Тело у вас прекрасное, — решил начать с того, что казалось ему наиболее правдивым и неопровержимым. — К тому же я достаточно много сделал для вас, чтобы хоть несколько минут оно принадлежало мне.
— Уж кому-кому, а вам-то оно принадлежит, как никому другому, — загадочно как-то ответила Эллин, а затем не менее загадочно добавила: — Только поэтому впредь оно не может и никогда не должно принадлежать вам — вот в чем весь ужас, майор.
Коллину следовало бы прислушаться к ее словам, вдуматься в смысл, но он был слишком возбужден. Девичье тело пьянило его, как запах весенней сирени.
— Я сделаю для вас все, что смогу, — простонал он, забывая не только об обострившейся боли в подреберье, но и полностью забываясь. Руки легли ей на бедра и медленно поползли к талии и выше, к призывным округлостям груди. Эллин тянулась вверх вместе с этими руками, приподнимаясь на носках и словно бы стараясь уйти от них, выскользнуть, взметнуться ввысь…
Были мгновения, когда все естество ее вдруг воспротивилось мужским ласкам, она хотела отшвырнуть похотливого полумертвеца, вырваться из душевой, покинуть этот дом, остров… Но привыкшее к бесконечным сделкам и компромиссам здравомыслие женщины подсказывало ей, что время для бунта она упустила. Поссорившись с майором Коллином и уйдя из этого дома, она потеряет последнего своего сообщника и окажется предоставленной самой себе, одна — против стаи, которая собирается сейчас вокруг Валерии Удайт — влиятельной, богатой, содержащей газету и чиновных любовников и, что самое ужасное, удивительно красивой.
— Что нужно от меня леди Удайт? — опустошенно спросила она, чувствуя, что мужчина уже горячечно возбужден и тела их постепенно сливаются. Эллин не только хотелось отвлечь себя в эти минуты, но и воспользоваться тем, что сейчас Стив Коллин будет наиболее правдив и словоохотлив.
— Рукописей. Авторства. Славы. Проклятой славы. Отдайте ей все это, и, может быть, она успокоится… на какое-то время. И попридержит своего полицейского.
— Господи, — простонала Грей, — какая подлость! Еще недавно мы строили такие планы: совместное издательство, десятки книг, газета, отель, популярность… казалось, все: мой сценарий воплощался с непостижимым провидчеством…
Коллин не успокаивал ее. Воспользовавшись тем, что девушка поглощена страстью переживаний, он склонился над ней, покрывая поцелуями шею, плечи, ненасытно прощупывая пальцами каждый миллиметр ее тела. «Она моя, моя!..» — ликовала его душа. Он, уже отчаявшийся когда-либо обладать этой красавицей, вдруг допущен к ее телу, как смертельно уставший паломник — к мощам святой Варвары.
— Не получит она их, не получит! Все могу отдать, все, кроме рукописей! — в отчаянии проговорила Грей, чувствуя, как мужчина несмело, без ярости самца, овладевает ею одним из небиблейских способов, но, стараясь не замечать этого, словно уже сейчас, задолго до электрического стула, душа ее отделилась от тела, к которому она теперь была совершенно безразлична.
— Конечно же не получит, — едва слышно поддержал ее майор.
— За это я шла на самые тяжкие грехи. За это рисковала, за это страдала сама и заставляла страдать других.
Коллин чувствовал, что девушка в отчаянии, но действия его становились от этого еще нахрапистее и похотливее. Зная свою обреченность, он и с этой девицей вел себя, как с обреченной. И потоки чуть-чуть тепловатой воды потопно заливали два и без того холодных, так и не воспринявших друг друга тела.
Припав челом к холодному кафелю душевой, Эллин не то чтобы заплакала, а мстительно взвыла, не столько от стыда, которого в любовных делах давным-давно не знала, сколько от тоски по погубленной судьбе, к которой бравший ее мужчина имел самое непосредственное отношение.
23
Все утро Эллин просидела в кресле у телефонного столика, почти не сводя глаз с аппарата. Она была близка к отчаянию. Феерический сценарий величайшей из авантюр, которые она когда-либо сотворяла, мог провалиться в течение ближайшего часа.
Ее предали самым подлым образом, причем предательницей оказалась женщина, которой в будущем она отводила роль едва ли не главной героини. Заключив постельный союз с лейтенантом Вольфом, эта редактриса вместе с ее болтливо неуемной газетенкой становилась крайне опасной. Будь у Грей нервы послабее, она наверняка решила бы, что все рухнуло, партия проиграна и пора рвать когти, спасаясь за пределами Фриленда. На это, очевидно, и рассчитывала сейчас леди Удайт, будучи уверенной, что, при попытке оставить остров, адвокат Шеффилда будет арестована.
Грей действительно чувствовала себя так, словно ей в одночасье надели наручники, затолкали в тюремную клеть и, не ожидая приговора, набросили на шею петлю. Нужно было обладать дьявольской силой воли, чтобы, сидя сейчас вот так, в кресле, изображать аристократическую невозмутимость.
«Но ведь в этой клетке окажешься не только ты, — молвила себе Эллин в минуту того наивысшего напряжения, когда, казалось, обстоятельства окончательно загнали ее в безысходность. — За тобой стоят карьеры и головы… Большие карьеры и отчаянные головы — вот чего не учли леди Удайт и этот „отельный развратник“, оказавшийся в ее жалких любовниках».
Хищно рассмеявшись своей спасительной идее, она направилась к выходу,
