Линка (СИ) - Смехова Ольга

В дверь стучат — настойчиво, дерзко, грубовато, а я не могу усидеть на месте. Вскочить — прямо сейчас, юркнуть под стол, пробежать крохотным ураганом по ногам родственников, забыться — в сладостном ожидании долгожданных свертков. Что там будет? Только бы не платье, платье дарили уже и совсем недавно, с одёжкой особо-то не поиграешь…

Бабушка пошла открывать дверь в тот самый миг, когда стук прекратился. Страх — детский и настоящий на миг поселился в моей душе — а что, если заяц устал ждать? Плюнул на нерасторопную девчонку и решил, что если уж ей лень вставать и открыть ему дверь, то и…

Бабушка открыла дверь — все страхи взвыли скрипом давно несмазанных ставень и сгинули прочь. Большущий, пушистый, черный нос лоснится от налипшего снега. Не человек в костюме зайца, как говаривали в садике, а настоящий! Хочется броситься в душноту его меха, обхватить обоими руками, увлечь в свою горницу. Сказать — останься со мной — и увидеть, как он отрицательно качает головой. Мол, другие детишки только ждут.

Он смотрит на меня с ожиданием, не торопясь расчехлять заветные свертки. Нетерпеливо притоптывает не по размеру большая нога. Стишок, подсказывает кто-то — и противно хихикает. Я не помню стишка — словно и никогда не учила их. Лопоухий ждёт и благодушное выражение на мордочке сменяется сначала досадой, а потом и злостью. Сердится, того гляди зарычит.

Я оглядываюсь на взрослых — им в который раз всё равно. Гордо восседает бабушка, забыв про меня, никто не смотрит в нашу с зайцем сторону.

Не знаешь стишка, спрашивают сузившиеся глазки, а мне становится стыдно. Ведь он так старался, шёл по снегу, чтобы мне подарить — что-то там. Я старательно и безуспешно пыталась заглянуть в мешок. Он старался, а я, такая дрянная девчонка, даже самого простого не смогла сделать?

Разрыдаюсь. Что бы ни сдерживало, а вот прямо сейчас зальюсь слезами.

Лицо зайца мрачнее тучи. Он уже не сердится, откровенно злится на непутевую девчонку. Да как она вообще посмела не выучить стиха? Разве это не положенная плата за его труды? Разве обновление бывает вот так — бесплатным?

Герой сказок делает шаг по направлению ко мне. Ему нечего бояться, потому что всем всё равно. Я оглядываюсь — какая плохая девочка, говорят осуждающие взгляды. Такая чудная зима, такой прекрасный праздник, даже сказка сегодня — и та стала былью. А ты всё испортила.

Дряная девчонка. Совсем негодная. Съем.

Съест, вдруг с ужасом осознаю я, в самом деле, съест. Я здесь чужая, ненужное звено в цепи, лишняя деталь. И за это меня накажут.

Меня накажут? Спокойствие неожиданной волной влилось в меня, заставив почувствовать новые силы.

— Тебя накажут? — интересовался голубой единорог в колдовской шляпе и накидке. Моргаю глазами от удивления, а изнутри растёт — нет, не детский восторг, а радость, будто я увидела старого друга. Так и есть, что-то подсказывает мне изнутри.

Взрослые, наконец, оглянулись. Застыл недонесённый до рта огурец, соскользнул с вилки гриб. Страшно разевались беззубые рты, шамкали, словно выкрикивая ругательства.

Ты не маленькая девочка, говорил единорог. Ты маленькая куколка. Ты Линка.

Зайцу не понравилось. Растопырились могучие лапы, обнажили десяток острейших когтей. Смертельная перчатка, где-то когда-то мы это уже проходили.

Я- Линка, повторила я про себя. Кажется, помогло…

Глава 29

Лестница не собиралась кончаться. Когда мы вошли в многоэтажку, мне казалось, что там всего семь или восемь этажей. Ноги разменяли тринадцатый пролёт, а ступеньки и не собирались заканчиваться. Я старательно вглядывалась в надписи на стенах — порой вычурные и нецензурные, порой — исполненные красивой вязью, аккуратные, замысловатые. Но нигде среди них не попадалось обозначение этажа.

Мне поначалу казалось, что лошадь, умело перебирающая ногами по ступенькам, мерно поднимающаяся ввысь — фантастика, но Трюка усердно доказывала, что нет ничего невозможного.

Молчание угнетало, молчание скорбным хвостом тянулось за нами, а в его чреве рождались вопросы. Они вились надо мной, требовали прямо сейчас разжать сомкнутые губы, прервать бесконечный подъём, спросить…

Мы, наконец, остановились. Трюка, кажется, решила дать нам небольшую передышку. Я остановилась у стены — моя спутница наслаждалась видом из окна. Лениво, словно только что проснулся, пролетал самолёт, оставляя за собой шлейф белого следа. Я уже забыла, когда в последний раз сама смотрела в окно.

Очередная надпись украшала стену — в ней говорилось о свидании в двадцать ноль-ноль. Писавшая, казалось, была непомерно счастлива. Я задумалась, почему именно «писавшая» и не смогла ответить на этот вопрос. Потому что.

— Мы ведь не в Лексе, верно?

Трюка кивнула.

Когда мы высвободились из плена заячьего мешка, хозяин оного хранилища подарков обратился скучным снеговиком — с большущими, снежными усами и черным угольком носа. Успел когда-то подтаять — неизвестно откуда взявшееся солнце нещадно пожирало снег. Свинцовые тучи, на миг выглянувшие из-за крыши соседнего дома сверкнули молнией, погрозили громом, и спрятались обратно. Зима, казалось, получила удар под дых и медленно оправлялось от него. Точнее сказать — представление о идеальной зиме.

Я шмыгнула носом и сделала шаг по направлению туда, где мне в прошлый раз показался край — истинный край земли. Сделай шаг и провалишься в небытие, ухнешь с головой в космос. А ещё говорят, будто бы земля круглая…

По ту сторону виднелся иной остров — не забитый снегом, забитый могучими машинами, блеском стали, вязкостью масла и деталями, деталями, деталями. Они выстраивались в ряд, словно норовя перейти в атаку. Вот-вот обрушатся всей лавиной на недоделанный механизм и, ознаменую победу, окрестят его готовым, обновленным.

Тусклый свет ламп притягивал — подойди к нам поближе, разгляди всё получше, мы же ничего не прячем. Ну? И лишь хваткие объятия искры Трюки, вовремя остановившие меня не дали этого сделать.

Это другой мир, это непривычный мир, это не замок с садами, это… какая-то однобокость.

Замеченная однобокость виделась во всём. В качелях, раскрашенных, не ржавых, готовых прямо сейчас к тому, чтобы принять детские крепкие зады. Выражалась в горящих вывесках соседних домов — ярких, украшенных вязью гирлянд и елочных игрушек. В снеговиках… словно кто-то собрал воедино всё то, что хорошего в зиме и бухнул в единую кучу. А общая картина уже сложилась потом.

— Мы ведь не в Лексе, правда? — повторила я свой вопрос. Трюка вздохнула. Нет, мы не в писателе, говорили её глаза. Взгляд — молчаливый и в то же время красноречивее всяких слов пробирал меня до костей, а я продолжала строить догадки.

Трюка спасла меня. Могла привести сюда и бросить, оставить навсегда в сладком забытьи. Но вытащила из плена мешка, жертвуя собой.

Мир мешка дрогнул на пару с зайцем. Представления о идеальной зиме пошатнулись, когда Трюка явилась передо мной и обновила мои воспоминания. Не маленькая девочка, что не помнит своего имени, а кукла Линка.

Куклы не бывают живыми, говорили глаза сидящих за столом людей. Они менялись прямо на глазах, всё больше теряя человеческий облик. Безликие болванки, картонные люди — и лишь заяц, как представление о истинном празднике Обновления.

Он тебя запутал, кратко потом пояснила Трюка, вдыхая свежий морозный воздух. Запутал, и ты сама бы отдалась ему на съедение. Потому что виновата, тебе так казалось.

Мне так казалось. Маленькой девочкой я ощущала целый океан собственной вины за то, что поленилась выучить стишок. Пускай ест, казалось мне тогда.

Осколки серебряного сна падали рядом с нами, а между мной и зайцем стояла Трюка. Злом и неподдельной ненавистью сверкали черные зенки. Загляни, требовали они, посмотри в нас — и ты утонешь, ты познаешь, ты прочувствуешь. Хотелось попятиться, но стояла на одном месте. Белая грива голубой волшебницы, чародейская шляпа с широкими полями, несколько вышитых звездочек. Заяц мялся, словно боясь подойти ближе. Переминался с ноги на ногу, рычал что-то нечленораздельное, размахивал лапами. Пряли белые уши, лоснилась драная шерсть, скалились громадные клыки.