Друид - Клауде Куени

— Похоже, вы не особо жалуете своих честолюбивых соплеменников, галл. Я знаком с одним кельтом знатного происхождения из племени арвернов. Его зовут Верцингеториг. Его отца тоже убили за непомерную жажду власти и стремление стать царем.

— Ты знаком с Верцингеторигом? — с удивлением спросил я.

— Конечно, — Цезарь снова самодовольно ухмыльнулся, — этот арверн — один из лучших офицеров моей кавалерии. Он надеется, что однажды получит из моих рук корону, которая даст ему право безраздельно властвовать во всей Галлии. Но он слишком нетерпелив. Верцингеториг торопит события.

Цезарь со скучающим видом смотрел перед собой и почесывал ногтем мизинца правую ноздрю своего костлявого носа. Если честно, то меня очень удивил тот факт, что проконсул считал совершенно нормальной открытую демонстрацию своей заносчивости, ограниченности и надменности и нисколько не стеснялся вести себя подобным образом. Все мы, сидевшие в той палатке, значили для него не больше, чем три песчинки в огромной пустыне. Цезарь бегло просмотрел корреспонденцию, которую ему молча протянул Гай Оппий, и совершенно неожиданно для нас рассмеялся:

— Подумать только! Молодой Требатий Теста просит взять его в мой штаб на какую-нибудь должность. Разве мог кто-нибудь хотя бы три месяца тому назад подумать, что случится нечто подобное?

— Вот видишь, — усмехнулся Гай Оппий, — наши усилия оказались не напрасны. Если уж такой тщеславный человек, как Требатий Теста, предпочитает службу в твоих войсках карьере в Риме, то можно с полной уверенностью заявить, что римляне доверяют твоей политике в Галлии.

— Требатий Теста очень способный, молодой и честолюбивый патриций. Он образован и умен. Однако кое в чем я с тобой не согласен! Раз кроме Требатия Тесты больше никто не просит меня предоставить ему какую-нибудь должность, то это значит, что моя канцелярия работает из рук вон плохо! Только в тот день, когда все сенаторы Рима будут просить меня взять своих благородных отпрысков на службу, я смогу не сомневаться, что имя Цезаря у всех на устах!

Улыбка исчезла с лица Гая Оппия. Проконсул обратился ко мне:

— Я слышал, будто эдуи и секваны тоже хотели выбрать себе царя и заключили тайный союз с вашим Оргеторигом. Скажи, галл, это правда?

— Да, эдуй Думнориг и секван Кастикус хотели вместе с нашим князем Оргеторигом поделить всю Галлию на сферы влияния, чтобы каждый правил своей частью земель. Но вскоре об этом тайном сговоре стало известно всем. На самом деле сговор был таким же тайным, как союз Красса и Помпея.

Цезарь улыбнулся, не сводя с меня глаз. Похоже, ему пришлось по душе мое ироничное сравнение, но он не хотел открыто показывать это, поскольку считал такое проявление эмоций ниже своего достоинства.

— Ответь мне, галл, ты знаешь эдуя по имени Дивитиак?

Я чувствовал, что Цезарь пытается проверить меня и задает вопросы, ответы на которые ему известны.

— Да, и более того, мне приходилось лично встречаться с ним. Но я не галл, Цезарь, я кельт из племени рауриков. До того как германцы разрушили мою деревню, я жил там, где Ренус на севере образует огромный изгиб.

— Кто же такие галлы?

— Галлов не существует. Ты можешь отправиться на север или на запад, доехать до самого океана, но не встретишь по пути ни одного галла. Все племена, живущие на этой обширной территории, называют себя кельтами. Вы же, римляне, придумали странное слово «галлы», которое в действительности чуждо нам. Кельтов, живущих на севере, вы называете бельгийцами, кельтов, которые осели у побережья Атлантикуса — аквитанцами[45], а все остальные кельтские племена — галлами.

Проконсул нетерпеливо кивнул.

— Тем не менее можно сказать, что Галлия, являясь единым целым, может быть условно разделена на три части…

— Это вы называете эту территорию Галлией, Цезарь.

— И все вы отличаетесь друг от друга языком, на котором говорите, общественным устройством и законами, — добавил Цезарь едва слышно.

Я утвердительно кивнул. По лицу проконсула можно было понять, что он несколько мгновений назад сделал вывод, который помог ему почувствовать определенную уверенность. Очевидно, решив озадачить нас и подшутить, Цезарь начал водить кончиком языка по губам, всем своим видом показывая, что наши ошеломленные и сосредоточенные взгляды доставляют ему удовольствие. Некоторое время мы внимательно следили за этим странным представлением. Вдруг Цезарь вскочил на ноги так резко, словно его укусил тарантул, три раза хлопнул в ладоши и пригласил всех присоединиться к вечерней трапезе, которая должна была вот-вот начаться в большой офицерской палатке.

— Кельт же пусть остается здесь! — добавил проконсул. — Если галл знает так много, то он наверняка друид.

Рустиканус был префектом лагеря. Это означало, что он занимал наивысшую должность, до которой мог дослужиться простой солдат. Наверняка каждый, кто служил в римской армии, мечтал стать префектом. Благодаря своей отваге и решительности Рустиканус прошел путь от простого легионера до примипила и после многократного продления срока своей службы был, наконец, назначен префектом лагеря. Как praefectus castrorum, он мог занимать эту должность еще три года, продолжая служить в армии, однако по истечении этого срока его военная карьера должна была закончиться. Значит, предстоящая война была для Рустикануса последним шансом захватить богатую добычу, которой хватило бы на то, чтобы обеспечить себе безбедную старость.

Рустиканусу наверняка уже исполнилось пятьдесят лет. Будучи praefectus castrorum, он отвечал за все, что происходило в лагере. Рустиканус был обязан следить за строительством и за поддержанием лагеря в должном состоянии, за охрану вверенной ему территории и за назначение часовых. Он также нес ответственность за изготовление оружия и своевременный уход за ним.

Лагерь десятого легиона можно было назвать городом, в котором правил Рустиканус. Здесь царили его законы. Все подчинялись правилам, установленным префектом лагеря.

По воинскому званию praefectus castrorum следовал сразу за легатом Лабиэном и сенатским трибуном. Ниже его на этой иерархической лестнице стоял Урсул, примипил десятого легиона. То есть каждый, кто, например, не хотел чистить отхожие места, должен был заплатить несколько сестерциев оптиону Затем этот офицер давал взятку своему непосредственному командиру — центуриону, который, в свою очередь, передавал часть денег примипилу. Примипил, получив взятку, должен был вручить определенную сумму префекту лагеря, чтобы тот отдал распоряжение писарям изменить соответствующим образом очередность дежурств. В этих взятках не было ничего необычного или постыдного, они считались неотъемлемой частью воинской службы, и все легионеры, стоя на самой нижней ступени лестницы, являлись частью этой системы. Непосредственные командиры до тех пор придирались к каждому шагу новичка и преследовали его, пока тот не соглашался заплатить взятку, после чего легионер понимал, что взятки на самом деле являются обязательными. Получалось следующее: рано или поздно каждый солдат пытался освободиться от неприятной обязанности чистить отхожие места, поэтому график дежурств изменялся соответствующим образом, и в конечном итоге все легионеры все равно по очереди, но через разные промежутки времени убирали туалеты. Только что я описал одну из причин, по которой легионеру, заканчивавшему свою службу в армии, очень редко удавалось скопить какую-нибудь достойную упоминания сумму. Да, солдаты получали свое законное жалование — двести двадцать пять денариев в год, но шестьдесят из них легионер тратил на питание, еще шестьдесят на солому — вряд ли кому-то понравится спать на голой земле! — одежду, обувь, снаряжение, устраиваемые в лагере праздники и взносы на погребение погибших. Поэтому на взятки оставалось около ста денариев в год. Те семьдесят пять денариев, которые получал каждый солдат, вступивший в легион, он тут же отдавал за униформу, экипировку и оружие. Ничего не поделаешь, таковы были порядки. Римская армия напоминала заботливую, но жадную мать, которая как могла заботилась о своих сыновьях. Рустиканус был довольно уравновешенным человеком. Никто и ничто не могло вывести его из себя, только мысль о том, что он в скором времени будет вынужден закончить свою службу в армии. Однако у него имелось отменное лекарство от мрачных дум: каждый вечер префект лагеря прописывал сам себе кубок фалернского, которым запивал вкуснейшие галльские колбаски и воздушный белый хлеб. Рустиканус предоставил в мое распоряжение офицерскую палатку, расположенную неподалеку от тех палаток, в которых жили Авл Гирт и Гай Оппий.