Обнаженный меч - Джалал Баргушад

— Ничего, наглядимся, когда повесят.

— Так сначала же голову отрубят, а я хотел лицо его увидеть. А брата его, Абдуллу, я и не заметил.

— Абдуллу бросили в подземелье афшинского дворца. Говорят, его оттуда в Багдад повезут. Халиф повелел, чтобы для устрашения правитель Багдада Исхак ибн Ибрагим казнил Абдуллу, а тело его повесил на мосту Рас-аль-Чиср. И тело его будет висеть там, пока не сгниет и не рассыплется.

— Вот бы и на него глянуть!..

— Будем здоровы, выпадет дорога в Багдад, там и наглядимся на него.

— А что сделают с этим кяфиром Бабеком?

— Говорят, будет казнен в Самире, а тело повешено на окраине города. И его тело там останется, пока не высохнет и не раскрошится. Говорят, всех пойманных хуррамитов убьют и поволокут туда же. Все вместе покачаются на ветру. Говорят, в Табаристане есть еще Мазьяр, его тоже поймают и повесят с Бабеком рядышком.

— Наверно, окраину города затем и выбрали, что там проходят караваны кяфиров, пусть любуются.

— Да, ты угадал!

Дервиши до небес превозносили Афшина, который обманом завлек Бабека в западню.

Афшин себя в пламяРешился облечь,И разум блистал егоТак же, как меч.Светильник халифаБабек отвергал,Афшин же упрямоЕго воздвигал.Твердыню БабекаРазрушил Афшин:Там звери ютятсяТеперь меж руин.Там птицы пугалисьВ недавние дни,И перья ронялиСо страха они.Распался бесследноБабеков оплот,Светильник халифаСияет с высот.

Бабек находился уже во дворце халифа. Стражники разгоняли толпу, обступившую дворец. Многолюдность толпы смущала их "Вдруг здесь окажутся люди Бабека?!" Стражники орали на всех, кто пытался протиснуться вперед, и хлестали их длинными бичами.

— Назад!

— Осади!

— Что, рогов у верблюда не видели, что ли?

Халиф Мотасим величественно восседал на своем золотом троне. По привычке, закинув ногу на ногу, поигрывал зеленым платком — платком пощады. Рыжеватое лицо халифа расплылось в ухмылке, радости его не было границ. Синие глаза под редкими бровями от радости переливались, как ртуть. Поглаживая жидкую бороду, халиф время от времени бросал взгляды вокруг себя. Справа и слева от него расселись "золотые" и "серебряные" люди: визири, векилы, сановники, полководцы. Афшин с опаской смотрел на Мотасима. Скуластое лицо его, похожее на гриб, посерело от страха. Ему вдруг подумалось, что Бабек может раскрыть то, о чем они говорили между собой в тайной беседе, наедине. Он раскаивался, что доставил Бабека в Самиру живым.

Не по себе было и эмиру Багдада — Исхаку ибн Ибрагиму, и правителю Хорасана — Абдулле. Не по душе им были и полководческий венец на голове Афшина, украшенный красными яхонтами и зелеными изумрудами, и драгоценное его ожерелье, и пояс в разноцветных камнях. "Ишь, какие дорогие дары получил Афшин от халифа Мотасима! Может, в будущем подарит ему и наши земли. О, если бы слухи подтвердились и Бабек выложил все, как есть. Тогда халиф Мотасим узнал бы, что за птица этот Афшин и что он заслуживает четвертования".

Шейх Исмаил и философ аль-Кинди, сидящие слева от халифа Мотасима, о чем-то шепотом спорили. Философ, как обычно, защищал зындыгов, расхваливал мотазилитов и косвенно оправдывал борьбу Бабека. Вспомнил философ и неприятный разговор, состоявшийся между ним и Бабеком некогда в Хаштадсаре, и раскаивался. "Бабек никогда не приносил бедствий человечеству. Му-ганское вино слишком затуманило мне голову. Я сам не знал, что говорил". А шейх Исмаил, напротив, проклинал и зындыгов, и мотазилитов, и Бабека, называя его вором и разбойником.

Философ аль-Кинди не мог сказать халифу Мотасиму о своем расположении к Бабеку. Это требовало безумной смелости. Если бы философ не побоялся и вступил с халифом в разговор о Бабеке, может быть, ему удалось уговорить его не казнить Бабека. Хоть халиф Мотасим и был коварен и тщеславен, однако мнение ученых ставил выше, чем высказывания священнослужителей.

Халиф Мотасим, как и его отец Гарун, держал при себе черного кота. Его кот разлегся у ног двух свирепых негров, стоящих позади трона с обнаженными мечами и поигрывал хвостом, косо поглядывая на львов. Семь закованных в латы здоровенных черных рабов с серьгами-полумесяцами в волосатых ушах крепко держали на цепях приведенных к халифскому трону львов. Львы дергались и золотые попоны на них шуршали. Иногда львы скалили клыки на черного кота, который вел себя чересчур вольготно, и зубы их клацали. Черному же коту их кровожадность была известна. Аббасидские халифы немало кошек скормили львам.

В особом помещении кузнецы расковали кандалы на Бабеке и заменили цепи. Это была мера предосторожности — на всякий случай.

Через некоторое время Бабек должен был предстать перед халифом. У Афшина сердце чуть не лопалось. "Если Бабек только заикнется о тайной встрече, я тотчас же скажу: а для чего тогда я схватил этого кяфира? Халиф — хитрец, каких поискать, он и тогда найдется. Разве можно писать тайное на проточной воде? Где был мой ум?"

За черной занавесью Бабека поджидал главный палач Масрур с дамасским мечом в руке. "Всевышний не оставил мою мечту неисполненной. Я мечтал собственноручно отсечь голову Бабеку Хуррамиту. Сейчас приведут его, вынесут приговор, и я, даже не охнув, отсеку голову Бабеку так же, как покойному главному визирю халифа Гаруна — Гаджи Джафару ибн Яхья. И любовнице Гаджи Джафара, сестре халифа Гаруна — Аббасе, тоже я голову отрубил. И двум ее сыновьям от Джафара — Гасану и Гусейну. Жаль, что не мне было суждено обезглавить халифа Амина. Его брат, халиф Мамун, обезглавить его велел Тахиру, отцу Абдуллы — нынешнего правителя Хорасана. Халиф Мамун подарил Тахиру целую страну. А у меня не такой большой размах. На родину мне хочется, терпенья нет. Мечтаю, чтобы после того, как отправлю Бабека на тот свет, халиф Мотасим отпустил меня на волю. Эх, если б вырваться из этих проклятых дворцов, не умер бы! Сколько я с Афшином в горелки играл. Мы с шейхом Исмаилом чудом спаслись. Пусть теперь придет этот Бабек Хуррамит, разгляжу поближе, что он за дьявол. Так рубану его по шее, что и сам не заметит, как дух испустит. Где же этот нечестивец? Когда приведут его?"

Вдруг раздался звон цепей и кандалов. Бабек оставался Бабеком. Сановники, визири и векилы побледнели. Халиф Мотасим подобрался на троне. На сером лице его играли желваки. Нельзя было понять — от злобы или от радости.

Все взгляды были устремлены на дверь. Звон цепей становился все громче. Дверь отворилась. Сначала вошло семь стражников с мечами и щитами в руках, в доспехах с головы до пят и с повязками на лицах. Вслед за ними в таком же вооружении и обличье семь безобразных черных рабов с серьгами в ушах ввели закованного в цепи Бабека. Устрашающе подействовал он на всех присутствующих и все поневоле встали. Даже халиф Мотасим выпрямился на троне. Губы шептали: "Бисмиллах, рахмани рахим. О боже, проклятье шейтану!" Бабек как ни в чем не бывало, грозно разглядывал обступивших его. "Ишь, собрались людоеды! Жаль, что не удалось мне перебить их всех".

Бабек высоко держал голову и гордо стоял лицом к лицу с халифом. Бабек был приведен в воинском одеянии. От этого он выглядел внушительно и величаво. Руки его были скованы и потому обнаженный меч оставили у него на поясе. Ножны этого меча были брошены вместе с другими в огонь. Из трещины рассеченного шлема выбивались светлые волосы Бабека. Карие глаза его искрились так, словно вот-вот подожгут этот дворец.

Рыжеватое лицо халифа Мотасима исказилось, он и сам бы испугался себя, если глянул сейчас в зеркало. Он не мог отвести своих синих глаз от Бабека. Старался не выдать наследственной спеси и злобности. И не мог. От злости у него подрагивали губы. Он исподволь поглядывал и на Афшина. Того эти подозрительные взгляды пугали. Он прикусил кончики своих длинных усов. Каждая жилка на лице его трепетала.

Молчание… Никто не издал ни малейшего звука. Даже черный кот подтянулся. Все взгляды были устремлены на Бабека. Иногда львы натягивали золотые цепи, скалили клыки. Бабек и на львов не обращал внимания.

Халифа Мотасима поразило молчание Бабека, его нежелание просить пощады. "Он — истинный воин. Закован в цепи и опять же держится, как полководец".

Халиф Мотасим осторожно приблизился к Бабеку, кичливо оглядел его с головы до пят и резко спросил:

— Почему, войдя, ты не произнес приветствия?

Бабек небрежно бросил:

— Я — гость незваный. Потому и вошел без приветствия.

— Гм… Незваный? Если ты так везде соблюдаешь правила приличия, все обдумываешь и взвешиваешь, то почему же хотел завоевать мои законные земли, завладеть ими?

— Я не преследовал захватнических целей. А вот ты — жадный захватчик. Бабек краем глаза глянул на философа аль-Кинди. — Не только земли, но и самые лучшие в халифате умы, самые мудрые мысли присваиваешь.