Обнаженный меч - Джалал Баргушад

Что переживал Афшин после мстительного взгляда халифа, какая буря поднялась в его душе, какое потрясение испытал он, — трудно представить. Сколько ни старался он в мыслях отдалить свою напряженно побагровевшую шею от колоды Масрура, это ему не удавалось. "Надо мне было принять условия Бабека. Жаль его. Такого полководца творец еще не создавал. И сын его, Атар, был весь в отца".

Но нельзя возвратить выпущенную стрелу, нельзя отменить приговор, уже приведенный в исполнение. Халиф Мотасим повелел облить воском отсеченную голову Бабека и провезти по всем городам и селам халифата, выставляя ее напоказ, а тело его повесить за ноги на одном из песчаных холмов возле Самиры. Пусть оно болтается на виселице, пока не иссохнет. Пусть весь мир видит, чем кончают кяфиры, которые зарятся на землю халифа и машут мечами, крича о свободе. Пусть все караванщики воочыо увидят и убедятся, что Бабека Хуррамита больше нет в живых.

Халиф Мотасим распорядился, чтобы и Бабекова друга, правителя Табаристана Мазьяра, Гарунова сына, в будущем казнили и подвесили кверху ногами к той же виселице. Чтобы его другу, Бабеку, не было скучно в одиночестве.

Только одну тайну халиф Мотасим скрыл в сердце от своих придворных. "А этого подлого и коварного Афшина, намеревающегося раздробить мой халифат, я сам покараю. Ты только погляди на этих карликов, на этих муравьев! Империю сколотить вознамерились! Не знают, что аллах единый охраняет нас, не знают, что неумолимым дамасским мечом можно усмирить весь мир!"

Стоял 223-й год нашей эпохи по летосчислению хиджри.

Далеко-далеко от холма, где было повешено тело Бабека, в окрестностях Базза, все еще полыхавших пламенем, ржал оставшийся без хозяина конь, за которым, бывало, ветер не мог угнаться. Гарагашгу отдали отличившемуся халифскому ратнику. Конь сбросил этого чужака на отвесные скалы. Конь без призора скитался по горам и долинам. И сокол Бабека кружил над ним в грозовом небе. Гарагашга приуныл. Скорбели и птицы в небе, и воды на земле, и родники, пробивающиеся сквозь камни. В трауре были и атешгяхи, и Дом милости, и караван-сараи. Молчали израненные, безлюдные скалы. Плакала каждая горстка земли, оставшаяся без хозяина. Без Бабека словно бы души своей лишились эти края… Гарагашга иногда с громким ржанием вставал на дыбы, словно хотел взлететь к соколу, с клекотом реющему в небе. "О храбрый сокол, разыскал ли ты нашего Бабека?" Сверкали молнии, гремел гром, приглушая конское ржанье, сотрясались горы и долины. Будто окрыленный Гарагашга снова несся вперед, снова не отворачивал головы от пылающих небес и ржал протяжно, не переставая. Это ржание сливалось то с громом небесным, то со стенаньями Афшина, заточенного в темницу, то с храпом взмыленных лошадей, на которых разъезжали по городам и селам глашатаи, выставляя напоказ голову Бабека, надетую на копье, это ржанье подхватывало эхо и разносило по всему свету, снова ужасая халифат…

ХLV

СМЕРТЬ И ВЕЧНОСТЬ

В жизни каждого человека есть две даты — рождение и смерть. У глашатаев свободы, что родились с оружием в руках, есть только одна дата — рождение.

"Деревья смерти", посаженные халифом Мотасимом на Холме Бабека, многих привели в изумление. Ветры пустыни выдували землю из подножья виселиц и словно кистями рисовали на песке странные фигуры. Эти фигуры напоминали стрелы, луки, копья, палицы, напоминали мечи и щиты. Раскаленные песчинки, словно искры, поднимались в небо и, собираясь в гигантские столбы ревущих смерчей, словно призывали воинов на новые битвы: "Встаньте, о богатыри Базза и Табаристана! Вам не пристало молчать. Воспряньте!"

Однако, несмотря на все усилия, вихрям и смерчам не удавалось вырвать и повалить "деревья смерти". Корни этих деревьев глубоко вросли в землю на всем пространстве от востока до запада. Купцы и путешественники, посещавшие Андалузию, рассказывали, что и там много таких деревьев. Они прижились даже в Мавераунахре — междуречье Сугда и Зарафшана. Несметное число "деревьев смерти" в свое время было посажено амавидскими и аббасидскими халифами на северных берегах Индийского океана. Эти чудовищные деревья были принесены поработителями и в Азербайджан — край храбрецов. Но природа Страны Огней не принимала этих деревьев. В снежных горах их уничтожали морозы.

Войска халифа Мотасима проявляли особую заботу о деревьях смерти в Самире. Халиф намеренно не спешил со сбором их урожая, будто хотел сказать всему халифату: "Смотрите и образумьтесь".

Эти деревья охранялись сотнями халифских ратников, облаченных в доспехи и увешанных оружием. Денно и нощно они, едва размыкая свои узкие глаза, которые жмурились из-за ветров, не-суших тучи песка, охраняли "плоды" этих деревьев от хуррамитов, маздакитов, батинитов.

Пусть вам не покажется легким делом караулить мертвые тела на скорбном Холме Бабека, когда южное солнце кипятит мозги в черепах. Здесь каждый миг был свинцово тяжелым. Караульные в поясах, на которых были нашиты бубенцы, обливаясь потом, стояли на страже, а когда уставали, заползали в палатки, занесенные песком, и плашмя валились наземь. А отдышавшись и придя в себя, резались в кости, и проигравшие иногда кидались с саблями в руках на выигравших.

Хотя стражники и были самыми испытанными, самыми надежными воинами халифа, но и они, когда становилось невтерпеж, роптали на своего повелителя. В особенности те, кому выпадала полуденная смена. Будь их воля, сорвали бы с себя и луки, и колчаны, и пояса, бренчавшие на весь белый свет, и забросили бы их вместе с мечами, кинжалами и щитами. Но кто бы осмелился на такое?! Их хватало только на то, чтобы роптать.

— Эх, и нашли же мы себе ремесло!

— Не говори — сторожить мертвецов до нашей собственной смерти!

— Бог нас проклял. Это — кара.

— Не горюй, братец! Чтоб всевышний расколотил трон халифа Мотасима! Ничуть не заботится о нас.

— Ах ты, неблагодарный! Что же лягаешь всевышнего? Разве недавно халиф Мотасим не тебе подарил четырнадцатидневную луну? И обещал еще дать землю для обустройства возле Райского сада.

— Эх, рай там, где мой родной край. А белая луна — это дочь черной рабыни, я сто таких не променяю на одну газель нашего края.

— Хватит балабонить. К черту и хозяйство, и девку! Солнце нам головы печет. Пойдем в палатку. Чую, мне сегодня повезет.

— Кто бы спросил нас — эй, дурачье, какого черта вы на Холме Бабека в такое пекло? Сейчас у нас побережье Зарафшана все в цветах. Вот бы снова увидеть наши места!

Место казни Бабека. Бабеков Холм. Так назывался этот скорбный холм. Он стоял на перепутье всех караванных дорог халифата. Халиф поэтому и велел именно здесь повесить тела храбрых хуррамитов на деревьях смерти, чтобы все прохожие и проезжие видели их, и зрелище это послужило бы назиданием. Вьючные караваны круто поднимались сюда от Джума мечети и Райского сада, переваливали через песчаный холм и, достигая высокой дозорной башни, расходились каждый по своей дороге. Даже когда солнце входило в созвездие Льва и сушило губы, здесь проходили тяжелогруженые верблюжьи караваны, печально позванивая бубенцами. Гонцы, везущие в Багдад красно- и черноперые письма из Нахичевани, Ардебиля, Гянджи, Барды, Дербента и Базза, проезжая здесь, натягивали поводья своих куцехвостых коней, злобно разглядывали жертвы, покачивающиеся на деревьях смерти. И приговаривали: "Безбожникам Бабеку с Мазьяром и этого мало!" Если бы не спешка, гонцы бы осыпали их градом стрел с криками:

— Кяфиры!

— Смерть хуррамитам!

— Не соблюдал поста, не совершал паломничества, не отправлял омовений вот виси здесь и сохни!"

— Эй, белые дивы, вот вы и добились ада!

Таких было в халифате сколько угодно. Их сущность, как тесто, была замешана на халифских дрожжах. Азербайджанские купцы и караванщики, приближаясь к Холму Бабека, теряли равновесие. От гнева у них сжимались кулаки и вспыхивали глаза.

Караванщики купеческого головы Шибла ибн Сунака однажды утром здесь погрозили стражникам:

— Эй, людоеды! Вас постигнет возмездие!

— Головорезы! Поживем-увидим, как по примеру Бабека, подобно зеленой траве, подобно лесу, встанут мстители!

Люди Шибла двинулись к виселицам, воздвигнутым на холме. Стражники тотчас, позванивая бубенцами, преградили им путь и, выставив копья, уперлись их концами в груди хуррамитов.

— Эй, ступайте своей дорогой, не то выколем вам глаза!

— Глянь на этого козлобородого нечестивца! Тебе, что жить надоело, старый шакал? Прочь! Или захотелось стать собеседником Бабека на том свете?

— Прочь, кяфиры! Мы тут не поминание по Бабеку устроили!

Стражники, помяв людей Шибла, оттеснили их. Однако никого не убили таково было приказание. Халиф Мотасим самолично повелел, чтобы с хуррамитами в эти тяжелые для них дни поступали осторожно.