Двор халифов - Хью Кеннеди

пленнику предоставили просторное жилье, с ним находились его мать и семья. Ему позволили также ездить верхом с охраной во дворец Мамуна, чтобы навещать халифа. За это халиф получил единственную монету, которой мог еще платить Ибрахим — стихи с грубой лестью и благодарностями. Ибрахим прожил достаточно долго, чтобы украсить собою двор Мамуна в Самарре. Когда он умер в Самарре в июле 839 года, халиф лично читал над ним похоронные молитвы{432}.

Постепенно Мамун смог восстановить контроль над провинциями, который Аббасиды потеряли за годы слабости и гражданской войны. Смесью дипломатии и угроз Абд Аллах ибн Тахир восстановил правление Аббасидов в Сирии в 825 году и в Египте в 826 году. Правда, некоторые области Ирана все еще сопротивлялись власти Багдада, но в этом не было ничего нового. За исключением Туниса, который в ходе гражданской войны стал действительно независимым, Мамун восстановил империю в границах, которые существовали во время правления его отца.

Летом 830 года он решил последовать примеру отца и возобновить священную войну с Византией. Это была атака двумя ударами: халиф сам вел армию из Тарса на западе, а дальше на востоке его сын Аббас вел армию из Малатни{433}. Было захвачено несколько второстепенных крепостей — но, как это часто случалось, главной целью экспедиции было представить халифа военным лидером мусульман, а его сына Аббаса будущим халифом.

После завершения набега Мамун вернулся не в Багдад, а в старую столицу Омейядов — Дамаск. Мамун даже перезимовал здесь — и может быть, именно в это время заставил изменить надпись на Куполе-на-Скале[29] в Иерусалиме. Эта надпись, один из самых древних сохранившихся образцов арабской эпиграфики, четкими величественными буквами из золотой мозаики заявляла, что строителем купола был Омейяд, халиф Абд аль-Малик (685–705 годы правления). Пытаясь заявить о своей славе и славе своей династии, халиф приказал заменить имя Абд аль-Малика на свое собственное. Попытка никого не обманула, и до наших дней надпись является свидетельством его обидчивого тщеславия или угодничества его советчиков.

Перезимовав в Дамаске, летом 831 года Мамун опять отправился на север, к византийской границе. Он взял Гераклею (которую его отец уже брал четверть века тому назад, но она была отбита византийцами во время гражданской войны) и снова вернулся в Дамаск на зиму. Ранней весной 832 года он посетил Египет — единственный из всех правящих халифов Аббасидов, кто это сделал. После короткого визита он опять направился на север к границе и осадил крепость под названием Лулуа.

Однако кампания развивалась не в его пользу. Гарнизон ожесточенно сопротивлялся, и после ста дней осады халиф отошел, оставив одного из своих командиров, Уджайфа, следить за противником. Византийцы контратаковали и взяли Уджайфа в плен. Когда пришло известие, что атаку возглавлял сам император Феофил, Мамун решил, что наступило время заключать мир.

Табари приводит письма, которыми обменялись халиф и император{434}. Искренние они, нет ли, но в письмах хорошо отражен взгляд мусульман на диалог с неверными. Император предлагает арабам мир, чтобы «ты отвел тяготы войны от нас. Мы можем быть друзьями». Он выражает надежду, что мир позволит развиваться торговле между мусульманами и византийцами, а также предлагает освободить пленных с обеих сторон — но заканчивает тем, что может привести войну глубоко на мусульманскую территорию, если его предложения будут отвергнуты. Халиф отвечает в более агрессивном тоне. Его ответом будет отправка военных сил «на поиск Господнего благоволения, и тогда прольется ваша кровь». Его солдаты «больше стремятся вперед к орошаемым кровью местам смерти, чем вы, слишком рвутся, чтобы уберечь вас от пугающей угрозы их нападения на вас». Халиф подчеркивает, что его людям обещано одно из двух — или скорая победа, или возвращение к Аллаху мучениками, но обе эти перспективы их удовлетворяют{435}. Император может избежать гибели и позора немедленным принятием ислама для себя и своих людей. После этого халиф предлагает возвращение к объективно существующему положению, то есть перемирие в обмен на уплату дани. Похоже, именно это в конце концов и произошло. Ибо за всей высокой риторикой по существу крылась экономическая подоплека — как обычно и бывает между двумя великими силами, недостаточно мощными, чтобы одна окончательно преодолела другую.

Следующей весной (833 года) Мамун снова отправился к границе. На этот раз он, похоже, был твердо намерен расширить свою территорию и создать постоянную базу на северной стороне Тавра, куда мусульмане никогда не добирались прежде. Халиф намеревался занять и укрепить город, по-гречески именуемый Тиана, а среди арабов известный как Тувана — современный Кемерхисар, расположенный в 20 километрах южнее Нигде.

Войско халифа было набрано в Сирии — совершенно необычная ситуация для времен Аббасидов, при которых большинство солдат набиралось в Иране и восточнее него. Солдатам платили по 100 динаров в кавалерии и по 40 — в пехоте. Вдобавок к четырем тысячам сирийцев имелись еще войска из Египта и две тысячи из Багдада. Операция предстояла достаточно крупная.

Во главе всей кампании Мамун поставил своего сына Аббаса. Тот выступил в мае и вскоре прибыл на место, начав строить обводную стену крепости. Как говорят, она должна была иметь в длину три фарсаха (18 километров) и четверо ворот, каждые из которых усиливались крепостной башней{436}.

Мамун продвинулся с сыном на север до самых гор, но огромное расширение границы мусульманских земель, которое было запланировано, осуществить так и не удалось. 9 августа 833 года халиф внезапно умер от лихорадки в крохотной деревушке Будандун (греческое название Подандос, современное — Позанти) по дороге на север от Войлочных ворог. Было ему сорок шесть лет{437}. У нас есть рассказ предполагаемого очевидца обстоятельств смерти халифа — чтеца Корана, который сопровождал Мамуна по его требованию{438}.

Я нашел его на берегу реки с [его братом] Мутасимом по правую руку. Он пригласил меня присоединиться к ним, они с братом полоскали ноги в реке.

Легко представить себе эту сцену. Стояла летняя жара, и прохладный поток с гор Тавра должен был казаться манящим и приятым.

Он предложил мне: «Поставь тоже ноги в воду, и заодно попробуй ее; видел ты когда-нибудь воду прохладнее, слаще и чище, чем эта?» Я сделал, как он сказал, и согласился, что никогда не встречал