Седьмой - Андрей Михайлович Фофанов

– Сволочи! Как они могли так поступить с тобой?

– Не надо, ты ничего не должна была видеть, – мне было стыдно, что я лежу в собственной крови на грязной земле. Не знаю где я взял силы, но смог встать и сделать шаг вперед, после которого опять упал и снова потерял сознание.

Очнулся я уже в больнице…

12 января 2006 года

Это были самые лучшие каникулы в моей жизни. Хоть и Новый год я встретил в больничной палате, но я все равно был счастлив. Медсестры принесли мне и другим ребятам различные угощения, конфеты и мандарины. А еще каждый день приходила Света. Мы болтали, гуляли по улице, проводили много времени вместе. Она призналась мне, что я ней нравлюсь. Я покраснел и ответил взаимностью.

– Давай уедем отсюда? – как-то предложила Света, когда мы гуляли по парку, что у больницы.

Я отказался, но потом еще долго рассуждал над этим. А куда? На что мы будем жить? Воровать? Это не по мне. Да и искать нас будут. Точнее Свету будут, моя тетя, которая, кстати, пришла ко мне только один раз, будет только рада, если я уеду или пропаду.

Шли дни. Мои раны затянулись, швы с головы сняли, появился румянец на щеках. Жизнь вроде бы нормализовалась. Вроде бы. Пока не привезли нового соседа. Его тело на 65% было в ожогах. К нам в хирургию его положили, потому что не было мест в больнице. Сначала я его не узнал, пока врач не сказала, что это Артур Кинчев, ученик с нашей школы, но с 10 класса. Он почти вообще не разговаривал и не сказал, кто с ним это сделал. Ясно было одно: его облили бензином и подожгли. Боже, кто мог так поступить? В горле застрял комок… Я знал, кто мог такое сделать. После случая с Юрой, я понял, что эти парни способны на все.

На Артура было жалко смотреть. Каждое движение доставляло ему дичайшую боль, которую невыносимо терпеть. Медсестра каждые три часа ставила ему уколы и меняла капельницы. Весь забинтованный Артур только стонал временами, толком даже не шевелился.

Как только его привезли, сразу начали ходить менты. Они его допрашивали, уговаривали, просили, чтобы он назвал имена тех, кто это сделал, но тот только отвечал, что не знает и не видел. Вот еще одна загубленная жизнь....

Меня выписывают, что означает возвращение в кошмар. Я не сдал их, забоялся. Им все равно ничего не будет, а мне только хуже.

Света как-то обмолвилась, что ребята меня больше не будут доставать. Ну, что же, увидим. Учеба уже началась, поэтому завтра и узнаем.

Я пришел домой. Первое, что мне сказала тетя: "уберись в комнате, грязь развел". С возвращением, черт возьми.

20 января 2006 года

Этот день запомнился мне навсегда. Я узнал, на что способны люди ради других людей. А еще, что Глеб не просто отморозок – он намного хуже.

Началось все с того, что я подслушал разговор Лехи и Макса. Они обсуждали Свету. Из их разговора я узнал, что Света переспала с Глебом. Я был потрясен и шокирован. Как так? С чего бы это? Но позже и услышал ответ: чтобы Глеб отвалил от меня. Света занялась сексом с Глебом из-за меня! Почему она пошла на такие жертвы ради меня? Разве я достоин этого? Я не верил своим ушам. Света… Светочка…

Я вдруг осознал, что люблю ее. Нет, я не одобряю ее поступка, но… Ради меня никто никогда ничего не делал, тем более не жертвовал собой… Это многого стоит. Теперь я обязан Свете. Но я в бешенстве. Когда она сказала, что Глеб меня не тронет, я понятия не имел о чем она. Но самое страшное, что ее старания не помогли… Глеб и дальше меня избивал…

В этот день, когда все уроки уже закончились, меня позвали с собой Сашка и Леха. Мы шли далеко за лес, через несколько улиц, в тупиковом квадрате, стоял старый завод, который уже не функционировал. Охраны там тоже не было, поэтому спокойно можно было зайти на территорию. Завод был большим и напоминал мертвый город: станки, некоторая мебель, скамейки, какие-то бумаги – все было в паутине. Если убрать ее, то будто все только что покинули свои рабочие места.

На втором этаже, видимо в кабинете директора, сидели Глеб, Макс, Серега, Ден и еще два парнишки, вроде бы с 8 класса. Выглядели они немного странно и потерянно.

– О! Наша кукла пришла, – бодро заявил Глеб.

Я сел на лавочку, даже не протерев ее, чтобы не привлекать внимание, и стал слушать разговор. Леха говорил, что нашел нового барыгу, у которого трава лучше, чем у остальных. Вставляет только так. Они долго обсуждали это, потом достали папиросы и стали мешать траву с табаком.

Вдруг Ден спросил, показывая на меня:

– А на него химию делать?

– Не, ты что! Он нам здоровый нужен, – Глеб улыбнулся, подкуривая папиросу.

А Ден тем временем достал из кармана какой-то тюбик и два пакета целлофановых. Я удивился, но продолжил наблюдать. Из тюбика он выдавил в пакет какую-то кисельную массу и отдал одному из восьмиклассников. Со вторым пакетом сделал тоже самое и отдал второму. Те взяли пакеты, поднесли ко рту и начали дышать воздухом из пакетов. Боже! Да они же клей нюхают!

– Я слышал, что от клея печень разлагается, – заявил Глеб. – Вот, проверяем.

Все начали смеяться, включая восьмиклассников. Они, похоже, сами были не против, что их принуждают нюхать клей. Как же противно и страшно от идей Глеба. Они же дети. В моей голове не укладывалось это. Насколько мерзкий может быть человек.

Немного погодя, когда мальчишки сидели с почти зелеными лицами, а остальные ржали, как кони, Глеб заставил меня покурить травку. Зная, что нельзя отказывать ему, я согласился. И мне понравилось это чувство. Нет, курить было противно: тяжесть в горле, кашель и отвратительный запах. Но вот потом… На их языке – меня накрыло. Я не чувствовал ни страха, ни боли, находился где-то в пространстве между сном и реальностью, которая мелькала, как кадры из старых фильмов. Это упоительное чувство продолжалось долго. Через пару часов я выкурил еще одну папиросу с травкой, мне стало еще лучше. Я не понимал действительность, фигуры людей двигались медленно, слова слышались издалека. И я понял, что хочу навсегда такое чувство. Впервые за долгое время мне всё равно на всё, мне хорошо здесь и сейчас, я не думал о побоях.

Но побои все равно пришлось вытерпеть. Только немного другого характера. Сашка надел мне на голову пакет и не отпускал до тех пор, пока я не начал терять сознание.