Пан (пер. Химона) - Кнут Гамсун

Двѣ дамы въ ужасѣ всплеснули руками. Но докторъ зналъ, какъ выпутаться, и сказалъ шутя:- Не правда ли, это звучитъ ужасно? Я согласенъ съ этимъ. Но если повторяешь это себѣ, повторяешь семь, восемь разъ и размышляешь объ этомъ, то это начинаетъ звучать уже немного лучше… Осмѣлюсь я просить чести выпить съ дамами.

И онъ всталъ на колѣни, на траву, передъ обѣими дамами, но не снялъ шляпы и не положилъ ее передъ собой, но держалъ ее высоко въ воздухѣ лѣвой рукой и опустошилъ стаканъ, опрокинувъ голову. Его непоколебимая увѣренность и меня одушевила, и я выпилъ бы съ нимъ, если онъ не осушилъ уже своего стакана.

Эдварда слѣдила за нимъ глазами; я подошелъ къ ней и сказалъ: — Будемъ мы сегодня опять играть во вдову?

Она немного вздрогнула и встала. — Не забудь, что мы теперь не говоримъ больше другъ другу «ты»! — шепнула она.

Но я вовсе и не думалъ говорить ей «ты». Я отошелъ.

Проходитъ еще часъ. День кажется такимъ длиннымъ. Я давнымъ-давно уѣхалъ бы къ себѣ домой, если бы у меня была третья лодка; Эзопъ лежитъ привязаннымъ къ хижинѣ и, можетъ-быть, думаетъ обо мнѣ. Мысли Эдварды, вѣроятно, очень далеко отъ меня; она говоритъ о счастіи уѣхать прочь въ другія мѣста, ея щеки разгорѣлись, и она начала даже дѣлать ошибки.

— Никто бы не былъ болѣе счастливѣе, чѣмъ я въ этотъ день…

— Болѣе счастлива, — говоритъ докторъ.

— Что? — спрашиваетъ она

— Болѣе счастливѣе.

— Этого я не понимаю.

— Вы сказали «болѣе счастливѣе»; больше ничего.

— Развѣ я такъ сказала? Извините; никто не былъ бы счастливѣе меня въ тотъ день, когда я стояла бы на палубѣ корабля. Иногда меня тянетъ въ такія мѣста, о которыхъ я даже ничего не знаю.

Она куда-то стремилась, она больше не думала обо мнѣ.

Я видѣлъ по ея лицу, что она совсѣмъ забыла меня. Ну что же объ этомъ говорить? Вѣдь я, самъ видѣлъ это по ея лицу! И минуты тянулись грустно, медленно. Я многихъ спрашивалъ, не пора ли намъ ѣхать домой. Теперь уже поздно! говорилъ я, а Эзопъ лежитъ въ хижинѣ, привязанный. Но никому не хотѣлось домой.

Я пошелъ третій разъ къ дочери пробста, я подумалъ: «Это она говорила о моемъ звѣриномъ взглядѣ». Мы чокнулись съ ней; у ней были бѣгающіе глаза; они никогда не были спокойны. Она смотрѣла все время на меня.

— Скажите мнѣ, - началъ я, — вамъ не покажется, фрёкэнъ, что люди здѣсь подобны короткому лѣту? Они минутны и очаровательны, какъ и оно.

Я говорилъ громко, очень громко, и дѣлалъ это съ цѣлью. Я продолжалъ громко говоритъ и еще разъ попросилъ фрёкэнъ посѣтить меня, посмотрѣть мою хижину. — Богъ наградитъ васъ за это, — говорилъ я, чувствую себя совсѣмъ несчастнымъ. И я думалъ про-себя, что я, можетъ-быть, найду что-нибудь подарить ей, если она придетъ, но у меня, кажется, ничего другого и нѣтъ, кромѣ моей пороховницы.

Фрёкэнъ обѣщалась притти. Эдварда сидѣла отвернувшись и предоставляла мнѣ говоритъ сколько угодно. Она прислушивалась къ тому, что говорили, и время отъ времени вставляла свое слово. Докторъ гадалъ молодымъ дамамъ по рукѣ и давалъ свободу своему языку; у него у самого были красивыя маленькія руки и на одномъ пальцѣ было кольцо.

Я чувствовалъ себя лишнимъ и сѣлъ поодаль на камень. День клонился къ вечеру. — Вотъ я сижу здѣсь одинокій на камнѣ, - сказалъ я про-себя, — единственный человѣкъ, который могъ бы меня отсюда увезти, оставляетъ меня преспокойно сидѣть. Впрочемъ, все равно. Чувство безконечнаго одиночества овладѣло мной. До меня доносился разговоръ, и я слышалъ, что Эдварда смѣялась; услышавъ этотъ смѣхъ, я вдругъ поднялся и подошелъ къ компаніи; раздраженіе исчезло.

— Одну минутку, — сказалъ я. — Пока я сидѣлъ тамъ, мнѣ пришло въ голову, что можетъ-быть, вы хотите посмотрѣть мою книгу съ мухами. — И я досталъ свою книгу. — Извините, что я не вспомнилъ этого раньше, будьте добры и просмотрите мою книгу, вы сдѣлаете мнѣ удовольствіе, вы должны все посмотрѣть, здѣсь есть красныя, желтыя мухи.

Говоря кто, я снялъ свою шляпу; это было совсѣмъ лишнее, и я снова надѣлъ ее. Нѣсколько минутъ царило молчаніе, и никто не бралъ у меня книги. Наконецъ докторъ протянулъ руку и вѣжливо сказалъ:

— Благодарю васъ, позвольте намъ посмотрѣть эти вещицы. Для меня всегда было загадкой, какъ составляются такія книги.

— Я самъ ихъ составляю, — сказалъ я, исполненный къ нему благодарности. И я тотчасъ же началъ объяснятъ, какъ я это дѣлалъ. Это такъ просто. Я покупалъ перьевъ и крючковъ; они не особенно хорошо были сдѣланы, но вѣдь, это для собственнаго употребленія. Можно было покупать готовыя мухи, онѣ были очень красивы. Эдварда бросила равнодушный взглядъ на меня и на мою книгу и продолжала разговаривать со своими подругами.

— Вотъ здѣсь и матеріалъ, — сказалъ докторъ. — Посмотрите, какія красивыя перья!

Эдварда взглянула.

— Зеленыя очень красивы, — сказала она, — дайте мнѣ ихъ посмотрѣть, докторъ.

— Оставьте ихъ себѣ, - воскликнулъ я, — прошу васъ объ этомъ. Это два зеленыя птичьи пера. Доставьте мнѣ это удовольствіе, это будетъ для васъ воспоминаніемъ.

Она посмотрѣла на нихъ и сказала:- Они кажутся то зелеными, то золотыми, смотря по тому, какъ ихъ держать на солнцѣ. Хорошо, благодарю, если вамъ такъ хочется мнѣ ихъ отдать.

— Да, я хочу вамъ ихъ датъ, — сказалъ я. Она взяла перья. Тотчасъ послѣ этого докторъ вернулъ мнѣ книгу и поблагодарилъ. Онъ поднялся и спросилъ, не пора ли намъ подумать о возвращеніи домой.

Я сказалъ:

— Да, Бога ради. У меня дома осталась собака; да, видите ли, эта собака — мой другъ; она лежитъ и думаетъ обо мнѣ, а когда я прихожу, она кладетъ переднія лапы на подоконникъ и встрѣчаетъ меня. День былъ такой прекрасный, онъ скоро кончится; поѣдемте домой. Благодарю васъ всѣхъ за компанію.

Я стоялъ поодаль, чтобы видѣть, какую лодку выберетъ Эдварда: я рѣшилъ ѣхать въ другой. Вдругъ она позвала меня. Я съ удивленіемъ посмотрѣлъ на нее, ея лицо пылало. Потомъ она подошла ко мнѣ, протянула мнѣ руку и нѣжно сказала:

— Благодарю за перья!… Мы вѣдь поѣдемъ въ одной и той же лодкѣ?

— Если хотите, — отвѣчалъ я.

Мы сѣли въ лодку, она сѣла рядомъ со мной на скамейкѣ, такъ что касалась меня своимъ колѣномъ. Я посмотрѣлъ на нее и она посмотрѣла на меня одно мгновеніе. Мнѣ было пріятно прикосновеніе ея колѣна, я чувствовалъ себя вознагражденнымъ за этотъ неудавшійся день, и ко мнѣ возвращалось радостное настроеніе, какъ вдругъ она перемѣнила положеніе, повернулась ко мнѣ спиной и начала говорить съ докторомъ, сидѣвшимъ у руля. Въ продолженіе цѣлой четверти часа я вовсе не существовалъ для нея. Тогда я сдѣлалъ то, въ чемъ я потомъ очень раскаивался, и до сихъ поръ не могу забыть. У нея упалъ съ ноги башмакъ, я схватилъ его и швырнулъ далеко въ воду, отъ радости ли, что она была такъ близко ко мнѣ, или желая обратить на себя ея вниманіе и напомнить ей о моемъ существованіи — не знаю. Все это произошло такъ быстро, я и не думалъ, я поддавался какому-то внушенію. Дамы подняли крикъ, я самъ былъ словно раздавленный тѣмъ, что я сдѣлалъ; по какая была въ томъ польза? Дѣло было сдѣлано. Ко мнѣ пришелъ на помощь докторъ, онъ крикнулъ: «Гребите» и сталъ править къ башмаку. Въ слѣдующее мгновеніе гребецъ уже схватилъ его, какъ разъ когда башмакъ уже исчезалъ подъ водяной поверхностью. Гребецъ измочилъ рукавъ по самый локоть.

Тогда раздалось въ обѣихъ лодкахъ громогласное ура по случаю спасенія башмака.

Я былъ пристыженъ и чувствовалъ, что мѣняюсь въ лицѣ въ то время, какъ я вытиралъ башмакъ носовымъ платкомъ. Эдварда взяла его у меня молча. И, спустя лишь нѣкоторое время, она сказала: — Никогда ничего подобнаго я не видѣла.

— Да, не правда ли? — сказалъ я тоже. Я улыбнулся и принялъ важный видъ; я старался показать, что эту шутку я выкинулъ потому, что что-то подъ этимъ кроется. Но что могло подъ этимъ крыться? Докторъ въ первый разъ посмотрѣлъ на меня съ презрѣніемъ.

Прошло нѣкоторое время, лодки плыли домой, непріятное настроеніе общества исчезло, мы пѣли, приближаясь къ пристани.

Эдварда сказала:

— Знаете, мы вѣдь еще не все вино выпили, осталось еще много. Мы устроимъ еще праздникъ, второй праздникъ, попозже; мы будемъ танцовать, мы дадимъ балъ въ нашемъ залѣ.

Когда мы вышли на берегъ, я началъ свои извиненія передъ Эдвардой.

— Какъ мнѣ хочется скорѣй назадъ въ свою хижину, — сказалъ я. — Это былъ мучительный для меня день.

— Развѣ это былъ мучительный для васъ день, господинъ лейтенантъ?

— Я полагаю, — сказалъ я и отвернулся въ сторону, — я полагаю, что испортилъ день себѣ и другимъ. Я бросилъ вашъ башмакъ въ воду.

— Это была замѣчательная выдумка.

— Простите меня, — сказалъ я.

XVI

Богъ мнѣ свидѣтель, я рѣшилъ сохранить спокойствіе, что бы ни случилось. Развѣ я навязывался на знакомство съ ней?

Нѣтъ, нѣтъ, никогда; я очутился лишь въ одинъ прекрасный день на ея дорогѣ, когда она проходила. И что за лѣто здѣсь, на сѣверѣ. Майскіе жуки уже перестали летать, и люди становились для меня все менѣе и менѣе понятны, хотя солнце освѣщало ихъ и день и ночь. На что смотрѣли ихъ голубые глаза и какія мысли таились за ихъ страшными лбами? Впрочемъ, они всѣ были для меня безразличны. Я бралъ свои удочки и ловилъ рыбу два дня, четыре дня; по ночамъ я лежалъ въ своей хижинѣ съ широко раскрытыми глазами…