Тебе держать ответ - Юлия Остапенко

Квентин смолк, не насупленно, как сделало бы большинство мальчишек его лет, а скорее понуро.

— Эд, я очень глуп? — вполголоса спросил он.

— Правду сказать? Не очень. Я в ваши годы был не в пример глупее. Впрочем, у меня не было таких верных друзей… и слуг. Глядя на вас, я склонен этому лишь радоваться.

— Это была моя идея, — упрямо сказал Квентин. — Я сам попросил его, почти заставил. Он не хотел брать меня, отказывался. Но Ланс и Фридриг столько рассказывали мне о…

— О борделях? — подсказал Эд. — Учитесь произносить столь непотребные слова вслух, мой лорд, коль уж повадились в них хаживать.

Судя по установившемуся после этих слов продолжительному молчанию, Квентин Фосиган крепко обдумывал услышанное. Эд, в свою очередь, получил возможность крепко обдумать сложившуюся ситуацию. Во всём случившемся было множество сторон, как отрадных, так и не очень. Без сомнения отрадным фактом было то, что он спас от позора, увечий и возможной гибели конунгова сына, что было весьма кстати по многим причинам. После памятной дуэли с Сальдо Бристансоном Эд хотя и не был предан опале, но всё же постоянно ощущал смутное неудовольствие лорда Грегора, вызванное, без сомнения, постоянным нытьём Лизабет. Одно дело, как всё это стараниями Эда выглядело — и совсем иное, чем оно на самом деле было и что некоторые не могли не понимать, даже если отчаялись доказать. Кроме того, гибель Квентина Фосигана, единственного прямого наследника лорда Грегора, именно сейчас была бы для Эда крайне, ну просто крайне нежелательна. Помимо всего прочего, тот факт, что Квентин оказался в столь опасном месте в столь неподходящее время именно стараниями отпрыска клана Ортойя, имевшего на конунга немалое влияние, тоже был весьма кстати. Так что стоило, пожалуй, не проклинать, а благословлять милашку Нэнни, пьяных головорезов и гороховый суп давешнего клиента желтогривой Оливии.

С другой стороны, Эд не мог снять со счетов в высшей степени странное нападение, которому подвергся у входа в бордель. Кто был его мишенью — сын конунга или всё-таки сам Эд? Связано ли оно с дракой в покое милашки Нэнни, или неизвестный убийца и парочка дебоширов не подозревали друг о друге? Сходилось к тому — уж слишком по-разному они действовали, но что, если на такое впечатление и было рассчитано? Всё произошло слишком быстро, чтобы можно было сказать теперь наверняка. Эд мучительно пожалел, что не остался в «Алой подвязке» и не расследовал дело по горячим следам — но он слишком боялся за Квентина. И оказался прав — до прихода Эда он торчал на самом виду, Лордан со своими дружками наверняка заметили бы его, и наутро весь Сотелсхейм знал бы, что сын конунга шлялся ночью за крепостной стеной. Существовало слишком много людей, которые нашли бы, как этим воспользоваться.

Пока же Эд был единственным, перед кем открывалась такая перспектива. Юный Ортойя, племянник главы клана, мёртв — и это большая удача. Эд оказался единственным заслуживающим доверия свидетелем ночных событий — вряд ли кто придаст значение версии матушки Астры, шлюх и наемников, даже если признания будут вырваны у них на дыбе. Что же касается самого Квентина, то на этот счёт Эд не беспокоился.

Квентин Фосиган был единственным человеком в Сотелсхеймском замке и единственной фигурой в игре Эда, за которую он не беспокоился никогда.

Они доехали до особняка Эда, никем более не остановленные и не узнанные. Неподалёку от ворот Эд спешился и, дав знак Квентину спешиться тоже, указал ему на калитку в задней стене. Они тихо прошли туда; Эд вёл коня в поводу, Квентин шагал рядом. Эд отпер калитку, ключ от которой был лишь у него и у Магдалены, и провёл сына конунга на задний двор своего дома, погруженного в сон и мрак. Здесь не горело ни единого огня, луна спряталась за изгибом крыши, окна тоже были темны.

— Придётся вам устроиться на сеновале, мой лорд, — сказал Эд. — Сколько приключений всего за одну ночь, а?

— Хватит стыдить меня. Довольно, — сказал Квентин Фосиган очень тихо, и Эд смолк. В темноте он нашёл руку мальчика и сжал её. Тот ответил слабым ответным пожатием. Стараясь ни на что не наткнуться, Эд провёл Квентина к сараю и распахнул дверь. На обоих пахнуло пряным духом свежего сена. Всхрапнула лошадь.

— Изголодался, бедняга, — заметил Эд, потрепав коня по морде. — Идите вперёд, милорд, смелее. Закопайтесь в сено, не замёрзнете. Глядишь, даже понравится. А завтра поглядим…

— Как мне благодарить тебя, Эд?

— Не стоит, право же, мой лорд. Благодарить будете после, когда получите выволочку. Или не получите. Ну всё, тихо, а то слуг разбудим, — сказал Эд и потянул коня за поводья. Он сделал три шага от сарая, когда Квентин сказал:

— Эд, ты… ты действительно любовник моего отца?

Эд остановился. Повернулся к нему. В почти непроглядной тьме они встретились взглядами — и оба знали это, ощущали, так, как будто смотрели друг на друга при ярком свете дня.

— Квентин, — сказал Эд, широко улыбаясь, — не поверишь, но ты первый, кто прямо спросил меня об этом.

— И всё-таки? — настойчиво повторил тот.

— Ты изменишь своё отношение к нему или ко мне, если услышишь ответ?

Квентин Фосиган долго молчал. Потом ответил:

— Нет.

— Ну так и ни к чему болтать зря. Спокойной ночи вам, мой лорд, — сказал Эд Эфрин и повёл коня к конюшне.

2

— Входи, Эд. Мы ждали тебя, — приветливо сказал лорд Фосиган, милостивым кивком отвечая на его поклон, запоздавший на несколько мгновений, но всё же достаточно глубокий, чтобы не вызвать неудовольствия.

Конунг был в добром духе. Это — и тот факт, что он велел Эду явиться в малый зал для совещаний, где обычно читал после обеда, если не находилось более важных дел, дало Эду основания для преждевременного оптимизма. Приказ принёс паж, и, шагая галереями Сотелсхеймского замка без малейшего конвоя, не ловя на себе взглядов, сколько-нибудь отличавшихся от тех, что на него кидали обычно, и с порога заслышав ленивую беспечность в голосе лорда Фосигана, Эд расслабился.

Как уже было сказано, преждевременно.

— Подойди, — повторил лорд Фосиган, и Эд подошёл.

В зале, помимо них двоих, находились также конунгский референдий с одним из писарей, сенешал и слуга-виночерпий, смиренно стоявший недалеко от трона. Трон пустовал — конунг стоял у окна, заложив руки за спину; на его плечах была соболиная мантия, лысеющую голову обхватывал обруч. Референдий с писарем и сенешал, разумеется, стояли тоже — возле стульев, ожидая позволения сесть. Походило на то, что конунг созвал совет, а Эда вызвал между делом, напомнить, что на сегодня они запланировали пьянку, и шутливо пригрозить четвертованием, если Эд начнёт отнекиваться.