Самый короткий путь (СИ) - "Elle D."

может быть, ответил шуткой. Но сейчас ему не хотелось шутить, не хотелось улыбаться.

И присаживаться тоже не хотелось.

– Благодарю, – его голос звучал холодно и, наверное, чересчур отрывисто, но, к счастью,

они были одни, впервые за долгое время, и Уилл мог позволить себе не притворяться. – Я

уже завтракал.

– Врёте, – беззлобно заметил Риверте. – И вовсе вы не завтракали. Сбежали, как обычно,

едва рассвело, и даже забыли свою котомку с едой. Я решил, что нынешний день слишком

пригож, чтобы именно сегодня позволить вам умереть с голоду под открытым небом.

Уилл резко обернулся к Искре, кинул взгляд на седло… и правда! Его обычной седельной

сумки не было. Но он ведь вроде бы вешал её сегодня утром… или нет? Он не мог

вспомнить. Риверте с любопытством следил за ним, отмечая смену выражений на его лице

и, конечно, без труда читая на нём мысли Уилла. Потом похлопал ладонью по земле

рядом с собой и мягко сказал:

– Ну садитесь же, Уильям. Пожалуйста.

Уилл колебался ещё минуту, но потом всё-таки сел. Глупо это было, в конце концов – но

он почему-то не мог заставить себя находиться к этому мужчине близко, не хотел, как

когда-то, когда боялся его и боялся себя, того, что лишь начинал тогда чувствовать.

Сейчас он не боялся. Сейчас он…

– Ну и как вам Шалле? – невинно спросил Риверте, чуть улыбнувшись, когда Уилл

деревянно опустился на приличном расстоянии от него. – Вы не скучаете здесь?

«Скучаю. По вам», – подумал Уилл, а вслух сухо сказал:

– По-моему, здесь прекрасно. Это чудесное место.

– Да, мне тоже нравится… и Лусиане нравится, хоть она и тщится это скрыть. Ей, как и

мне, тоже стыдно, что нам, людям из стали и китового уса, приглянулось такое

пасторальное местечко. У его величества определённо есть вкус, как считаете?

– Сир, если вы явились сюда, чтобы играть со мной… – резко начал Уилл – и замолчал. Он

боялся, что если начнёт говорить сейчас, то уже не сможет умолкнуть вовремя.

– То что? – с любопытством подтолкнул Риверте, внимательно глядя на него.

– То не надо, – сдержанно ответил Уилл.

– А я думал, вам нравится, когда я с вами играю. Раньше нравилось почти всегда.

– Я вырос, сир. Быть может, дело в этом.

– Может быть, – задумчиво проговорил Риверте. Его длинные сильные пальцы, ничем не

украшенные сегодня, рассеяно дёргали травинки рядом с его коленом. Уилл невольно

глянул на эти пальцы – и беззвучно задохнулся, вспомнив, как они пробегали по его шее,

по спине, по бедру, по лодыжке и ступне, то ли лаская, то ли дразня. Рот наполнился

слюной, а потом тут же пересох, и Уилл с трудом сглотнул, отводя глаза.

– Уилл, – голос Риверте звучал негромко, но очень внятно в пьянящем, насыщенном

ароматами трав воздухе. – Скажи мне всё, что хочешь.

– Ничего не хочу, – слишком поспешно ответил Уилл, всё так же глядя в сторону, и

Риверте сказал:

– Ты злишься.

«Надо же, какое открытие», – гневно подумал Уилл, а вслух сказал:

– Нет. С чего бы?

– Ну, – проговорил Риверте, выпрямляясь и придвигаясь к нему чуть ближе, и Уиллу

пришлось приложить все усилия, чтобы не отпрянуть, – я могу сходу назвать полдюжины

причин. Тебе неловко, ты обижен, ты чувствуешь себя забытым, брошенным и одиноким.

Ты не знаешь, как себя вести, не понимаешь, что происходит, а я не делаю ничего, чтобы

помочь тебе разобраться в этом.

– Что ж, – сказал Уилл самым ледяным тоном, на какой только был способен, – видите, вы

и сами всё знаете. Зачем тогда задавать вопросы?

Риверте вздохнул. Его рука перестала терзать траву и легла на колено.

– Глупый. Ты же сам всё понимаешь, просто не хочешь признать. Уильям, этот мир

устроен так, что у каждого, кто желает занимать в нём определённое положение, есть

обязанности. От них можно уклоняться, ими можно пренебрегать, но лишь до

определённого предела, если только ты не готов преступить черту маргинальности. Я не

могу её преступить. Я главнокомандующий армией Вальенской Империи, и это создает

мне много больше ограничений, нежели преимуществ. Быть первым приближённым при

императорском дворе – это обуза, Уильям, это ярмо, это рабство, и я знал это, когда решил

добиться этого положения. Так же как ты, решившись когда-то уйти в монастырь, знал,

что обрекаешь себя на лишения – но ты думал, что взамен получишь нечто, чего они стоят.

Наша жизнь состоит из сделок, Уильям, мы продаём одни права, чтобы получить другие,

и играем по правилам, если хотим заработать положенный ими выигрыш.

– Ну и к чему вся эта развесистая демагогия на лоне природы? – огрызнулся Уилл. Его

раздражал негромкий, немного усталый голос Риверте, раздражали его слова, раздражала

их правдивость, и сильнее всего раздражало то, что, говоря всё это, Риверте незаметно и

неотвратимо придвигался к нему всё ближе и ближе, а Уилл не мог так же ловко и

незаметно от него отодвинуться.

В ответ на его выпад Риверте слегка улыбнулся, чуть прищурив свои синие глаза, яркие и

прозрачные на солнечном свету.

– Не знаю. Это место плохо влияет на меня, я расклеился и впадаю в меланхолию. Здесь

слишком спокойно для меня, слишком…

– Слишком хорошо? – не выдержав, подсказал Уилл, когда он умолк.

Риверте кивнул.

– Да. Наверное. Вы же знаете, когда всё совсем хорошо, мне это быстро надоедает.

Да, Уилл это знал. Это причиняло ему боль, ввергало его в отчаяние, в смятение, но он это

знал.

Если бы ещё он также знал, что ему делать.

– Вы хотите, чтобы я уехал и оставил вас в покое? – неожиданно для самого себя спросил

он. – Только, прошу вас, не юлите сейчас и скажите правду.

– Не юлить? – брови Риверте оскорблённо взлетели вверх. – Когда это я юлил?!

– Вы это делаете прямо сейчас! Не придирайтесь к словам! – рявкнул Уилл, резко

отстраняясь от него – Риверте был уже так близко, что мог бы запустить пальцы ему в

волосы, мог наклониться и накрыть его рот своими губами, мог… Уилл яростно тряхнул

головой. Он не позволит и дальше морочить себе голову! – Говорите, как есть, и

прекратите меня жалеть. Это… это унизительно, монсир.

Риверте смотрел на него несколько мгновений – очень странно смотрел. Уилл не мог

припомнить, чтобы когда-нибудь ловил на себе подобный взгляд – но, кажется, примерно

так Риверте смотрел на Рашана Индраса с даккарской стены, на короля Рикардо во время

бала… и на Лусиану Далнэ, сидящую за столом по правую руку от него с негнущейся

твёрдой спиной.

– Странно, что вы заговорили об унижении, – произнёс он, не отрывая от лица Уилла этот

непостижимый взгляд. – Я не просто так начал разводить всю эту, как вы сказали,

демагогию о долге и обязанностях. Я хороший полководец, Уильям. Это то, что я умею

делать. Чтобы иметь возможность делать это, я должен быть хорошим придворным и

вассалом. И хорошим другом. И хорошим хозяином своим людям. Я стараюсь быть

хорошим господином, и, я думаю, ты признаешь, я трачу немало усилий, чтобы быть

хорошим любовником. И стараюсь быть хорош во всём, за что берусь, а раз так, то и

хорошим мужем я должен быть тоже. Иначе я не смогу себя уважать. А ведь невозможно

исполнять свой долг, утратив уважение к самому себе, равно как уважение тех, кто тебе

дорог. Уильям, подумай сейчас хорошенько и ответь – если бы я, как ты надеялся и ждал,

стал бы уделять тебе то внимание, что и раньше, не считаясь с присутствием Лусианы в

моём доме – разве ты счёл бы это правильным? Ты бы хотел, чтобы я обнимал тебя на её

глазах, чтобы продолжал приходить к тебе по ночам, чтобы я называл тебя тем, кто ты

есть, в её присутствии? Ты хотел бы, чтобы в мою брачную ночь – проклятье, в её

брачную ночь, Уилл – я оставил её и пришёл в твою постель? Ты бы стал меня после этого