Самый короткий путь (СИ) - "Elle D."

любопытного и приличествующего застольному разговору в порядочном обществе.

– М-да, пожалуй, вы правы. Но что же нам тогда делать? Уильям мямлит, вы молчите.

Право слово, ещё немного, и я сочту нашу беседу принуждённой.

– Почему бы тогда вам самому не внести в неё оживление? – сказала Лусиана, внезапно

садясь ровнее – если возможно было сесть ровнее, и так сидя со спиной, своей прямотой и

твёрдостью могущей поспорить с храмовыми колоннами.

– Помилуйте, дорогая, разве я и так не стараюсь?

– Нет, монсир, сейчас вы не стараетесь, вы глумитесь. Меня, впрочем, поддеваете лишь

слегка и почти наверное ненамеренно. Но сира Уильяма вы, я вижу, отчего-то решили

поизводить. Лишь потому, что он оказался за столом без вашего ведома? Или есть другая

причина, о которой я не осведомлена?

– Видите, Уильям, – сказал Риверте, промокая рот салфеткой и пряча за ней усмешку. – А

мы ведь ещё даже не женаты.

– Не вижу никаких оснований для вас не передумать, монсир, – резко сказала Лусиана

Далнэ, и Риверте, взглянув на неё, ответил с внезапной холодностью:

– А вот сейчас вы кривите душой, графиня, и, смею заверить, после только что

произнесённой вами тирады в защиту Уильяма это совершенно вас не красит.

Лусиана вспыхнула – что выражалось в слабой розовой тени, на миг окрасившей её

бледные щёки, – и села ещё ровнее. Её длинные пальцы, почти ничем не украшенные,

кроме всё той же родовой печатки, сжали вилку и нож чуть крепче, и Уилл внезапно

понял, что она, эта холодная, невозмутимая и сдержанная женщина, с удовольствием

всадила бы сейчас то и другое в холёную ладонь своего будущего супруга, небрежно

лежащую на столе рядом с тарелкой.

Уилл, должно быть, смотрел на неё в потрясении слишком явном, потому что графиня

почувствовала его взгляд и быстро взглянула на него, а потом опять на Риверте. Её руки,

плечи и лицо расслабились, и улыбка, которую она подарила графу, вновь стала любезной

и сдержанной, как всегда.

– О, – проговорила она. – Так сир Уильям, я запоздало это вижу, не осведомлён

относительно природы нашего с вами грядущего брака. Это такое досадное упущение, сир

Риверте. Ведь сир Норан – ваш летописец, не так ли? Кто, как не он, должен знать всю

истинную сущность ваших деяний, дабы судить вас с полным и совершенным

беспристрастием?

Если в начале она говорила ровно, то под конец в её словах сквозила уже неприкрытая

насмешка – к удивлению Уилла, довольно горькая. Риверте смотрел на неё, улыбаясь

уголками губ, с открытым и, казалось бы, искренним восхищением, и лишь Уилл,

знавший его много лет, смог уловить за этим глубоко запрятанное холодное внимание.

Так Фернан Риверте смотрел на Рашана Индраса, и так он смотрел на короля Рикардо – на

людей, бывших одновременно его добрыми друзьями и опасными противниками.

– Увы, – проговорил Риверте, подпирая ладонью подбородок. – Боюсь, не в моих силах

изложить эту историю с беспристрастием, а уж тем более совершенным и полным. Я ведь

немедленно начну, как вы говорите, глумиться – вы меня знаете. Может, расскажете сами?

Она метнула в него взгляд, невероятно похожий на тот, который сам он метнул в Уилла,

входя в столовую. И хотя, конечно, этим она не смогла сразить его так, как сам Риверте

сразил Уилла – но всё же Уилл заметил, как плечи графа слегка напряглись под этим

взглядом, и тут же вновь расслабленно опали.

– Что ж. Хорошо, – Лусиана Далнэ отложила приборы и вновь сложила руки поверх

коленей. – Слушайте, сир Уильям, и примите во внимание, когда возьмётесь за ваши

хроники. Месяц назад я получила из Сианы письмо, подписанное самим императором.

Дивная честь для дома Далнэ – памятуя о том, что за четыре года, прошедшие со дня

гибели моего супруга в руванской кампании, его величество ни разу не вспоминал о

вдове, оставшейся без средств к существованию. В письме значилось, что мне надлежит

немедленно оставить моё поместье и явиться в столицу, чтобы сочетаться браком с сиром

Фернаном Риверте.

Она остановилась и отвесила внимательно слушавшему её графу лёгкий поклон, то ли

насмешливый, то ли откровенно оскорбительный. Тот серьёзно кивнул в ответ и сказал:

– Прошу вас, продолжайте.

– В случае моего неповиновения, – сказала Лусиана, вновь обращаясь к Уиллу, – меня

угрожали лишить даже того скудного содержания, что осталось мне от геройски павшего

мужа. В случае же согласия его величество милостиво обещал, что рассмотрит прошение

касательно моей дочери Мадлены. Прошение, уже четыре года пылящееся на рабочем

столе его величества.

– Вашей дочери? – невольно вырвалось у Уилла. – Той самой, которая в монастыре?

– Да. Той самой, – сухо сказала графиня. – Отдать её в послушницы было волей моего

мужа. Я не смогла противиться решению сира Далнэ, я… я смирилась с ним. Однако после

того, как вместе с моим супругом в руванском кампании отдали свои жизни оба моих

сына, я решила, что, как супруга и мать, выстрадала достаточно, чтобы сохранить хотя бы

одно своё дитя. Я писала его величеству прошения о том, чтобы Мадлене позволили

покинуть монастырь, пока она ещё не успела принять постриг. Но его величество не счёл

нужным откликнуться на мою просьбу – до недавнего дня, когда это стало ценой моего

брака с сиром Риверте.

Она умолкла. Теперь в её позе, твёрдой, негнущейся, исполненной ледяного достоинства

Уиллу виделось что-то обвиняющее, скорбное, и такое гордое, что он невольно

восхитился этой женщиной. Она была не волчицей, как он сперва решил – она сама была

жертвой, и лишь гордость не позволяла ей вести себя, как положено жертве. Она была из

той породы живых существ, что, пойманная в капкан и посаженная в клетку, всё равно

продолжает скалить зубы и рычать на загонщика. От неё веяло силой – такой силой, что

даже граф Риверте не мог её не замечать.

– Это… ужасно, – сказал Уилл. – Вашу дочь, по сути, держат в заложницах, чтобы

принудить вас к нежеланному браку. Это… это отвратительно, сударыня. Я сочувствую

вам.

– Сире Лусиане не нужно ваше сочувствие. Она выше этого, – выпрямляясь, сказал

Риверте. Он глянул на свою каменнолицую суженую, потом – на Уилла, и Уилл с

изумлением понял, что граф искренне забавляется, наблюдая за ними обоими. – А вот

кому вы могли бы вполне посочувствовать, Уильям, так это мне. Я ведь тоже не от

хорошей жизни ввязался в эту авантюру. Король приказал мне жениться, а при нынешнем

выборе невест в столице… ну, впрочем, вы сами всё знаете. Мы с сирой Лусианой

виделись когда-то, – он бросил ей странный взгляд, и она ответила на него столь же

странным, словно было между ними что-то, чего они оба не договаривали. – Это было

довольно давно, её супруг и сыновья ещё были живы. Признаюсь, я не сразу вспомнил о

ней – её милость не из тех, кто любит выставлять себя напоказ, а я, как вы знаете, человек

суетный, и быстро забываю тех, кто не мельтешит всё время у меня перед глазами. Я

предпочитаю жить настоящим и будущим, а не прошлым.

«Неправда. Вы лжёте ей в глаза, и лжёте мне, ведь я-то вас знаю», – подумал Уилл, но

ничего не сказал, а Риверте продолжал, обращаясь то ли к нему, то ли к Лусиане, то ли к

обоим разом:

– И когда его величеству надоело наблюдать мои муки выбора, он был столь любезен, что

поставил меня перед фактом: вот мне Лусиана Далнэ и всё тут, либо сделка отменяется.

– Сделка? – повторил Уилл.

– Сделка. В ближайшее время начнётся реализация моего плана по внедрению войск в

Аленсию. Как только закончится наш медовый месяц, – резко сказал Риверте и откинулся

на спинку стула.

Наступило молчание, но совсем не то, что установилось в начале этого странного ужина.