Александр I - Сергей Эдуардович Цветков

бы преступлением, потому что не имело бы цели, а я, слава богу, не потерял еще головы и еще не сумасшедший… Мыслимое ли дело, чтобы я пожертвовал двумястами тысячами французов для восстановления Польши?.. Я воюю в Испании, чтобы овладеть берегами. Я забрал Голландию, потому что ее король не мог воспрепятствовать ввозу английских товаров, я присоединил ганзейские города по той же причине, но я не коснусь ни герцогства Дармштадтского, ни других, у которых нет морских берегов. Я не буду воевать с Россией, пока она не нарушит Тильзитский договор.

Беспрерывно твердя о мире, ни одна из сторон не желала больше делать ни малейшей уступки. Лористон был хорошо принят Александром, который подтвердил готовность сохранить союз: пусть остаются в силе статьи Тильзитского договора, пускай существует великое герцогство Варшавское, лишь бы только это не было началом восстановления Польши; он будет соблюдать континентальную блокаду, только бы ему не запрещали торговых сношений с американцами и другими нейтральными народами. В этом пункте царь был непреклонен: «Я скорее готов вести войну в течение десяти лет, удалиться в Сибирь, чем принять для России те условия, в каких находятся сейчас Австрия и Пруссия».

В то же время Наполеон выговаривал в Париже князю Куракину: «Я не настолько глуп, чтобы поверить, будто вас так уж занимает Ольденбург. Ясно как день, что все дело в Польше. Я начинаю думать, что вы сами собираетесь ею завладеть. Вы, вероятно, полагаете, что это единственное средство обезопасить ваши западные границы. Да будет вам известно, у меня под ружьем 800 тысяч человек, и каждый год новый рекрутский набор дает мне 250 тысяч новобранцев, следовательно, я могу за три года увеличить мою армию еще на 750 тысяч солдат, а этого достаточно, чтобы одновременно вести войну в Испании и начать войну с вами… Даже если бы ваши войска стояли на высотах Монмартра, я не уступлю ни пяди варшавской территории».

Наполеон отлично понимал, что на этот раз ни тильзитская дружба, ни эрфуртская личина дружбы не совершат нового чуда: война неизбежна. В марте 1811 года он писал королю Вюртембергскому: «Война разыграется вопреки мне, вопреки императору Александру, вопреки интересам Франции и России. Я уже не раз был свидетелем этому, и личный опыт, вынесенный из прошлого, открывает мне эту будущность».

Александр, в свою очередь, смотрел в грядущее без иллюзий: «В этой жестокой войне решается судьба моей империи, — писал он своему давнему другу Парроту[80]. — Я не надеюсь восторжествовать над гением и победить его армии. Но я ни при каких обстоятельствах не подпишу постыдного мира, я предпочитаю быть погребенным под обломками моей империи. Если такова будет воля судьбы, передайте это нашим потомкам. Я открыл вам мое сердце».

***

Александр и Наполеон, не доверяя больше мирным заверениям друг друга, подыскивали себе союзников в предстоящей войне.

Французскому императору важно было заручиться поддержкой Австрии и Пруссии. Это оказалось нетрудно.

С Пруссией Наполеон желал говорить только языком победителя и господина. Осенью 1811 года он предложил Фридриху-Вильгельму присоединиться к союзу против России, грозя в противном случае покончить с последними остатками прусского государства. Прусский король раздумывал недолго. 24 декабря он известил Александра, что должен был пожертвовать влечениями своего сердца и заключить союзный договор с Францией. Заверения в дружеских чувствах к царю не помешали ему предложить Наполеону 100 тысяч человек взамен на обещание очистить одну из крепостей на Одере, уменьшить контрибуцию и присоединить к Пруссии после победы над Россией Курляндию, Лифляндию и Эстляндию. Выслушав эти предложения, Наполеон со злой иронией уязвил царского друга:

— А как же клятва при гробе Фридриха?

Император вовсе не собирался увеличивать армию Пруссии, которая стала бы для него источником постоянной тревоги, и потому заявил, что довольствуется вспомогательным корпусом в 20 тысяч человек; контрибуция была снижена всего на 20 миллионов франков.

В марте 1812 года Наполеон подписал договор с Австрией, которая перед тем дважды отвергла предложения России. Но и в этом случае Наполеон удовольствовался 30-тысячным корпусом под командованием князя Шварценберга. Платой за участие в войне с Россией должны были стать княжества Молдавия и Валахия, занятые русскими войсками.

Впрочем, новые союзники Франции пытались застраховаться на обе стороны. Фридрих-Вильгельм не забыл ничего из прошлых унижений и, отправляя свой корпус в поход на Россию, в то же время послал в Петербург свое доверенное лицо барона фон Кнезебека, чтобы передать Александру, что он ждет спасения Пруссии только от русского императора, своего друга. «Если война разразится, — писал Фридрих-Вильгельм в личном письме царю, — мы причиним лишь тот вред, которого нельзя будет избежать: мы всегда помним о нашем единстве и верим, что настанет день, когда мы снова станем союзниками, а пока, покорясь фатальной необходимости, сохраним свободу и искренность наших чувств». Равным образом и Меттерних заверял Александра, что Австрия только уступает категорической необходимости и что войска Шварценберга не пойдут дальше определенных пределов. Иными словами, чтобы убедиться в дружеских чувствах Австрии и Пруссии, Александру предлагалось всего-навсего победить Наполеона.

Зато Наполеон обманулся в тех надеждах, которые он возлагал на Швецию и Турцию.

В 1810 году наследником шведского престола неожиданно для Наполеона был избран маршал Жан Батист Бернадот, командующий французскими войсками в Дании, возведенный Наполеоном в князья Понте-Корво. Шведское правительство хотело этим избранием угодить французскому императору, не зная, что их отношения омрачены тайной враждой. Наполеон считал Бернадота самым ненадежным из своих маршалов[81] — «этот человек не средство, а препятствие». Когда Бернадот явился в Тюильри сказать императору о своем избрании в наследники Карла XIII, Наполеон выслушал его с явным неодобрением. Тогда Бернадот сказал с явной насмешливостью:

— Неужели Вашему величеству угодно поставить меня выше вас самих, заставив отказаться от короны?

Наполеон недовольно пробурчал:

— Ну, пусть будет так…

Император потребовал от Бернадота клятвы не воевать с Францией, однако новоиспеченный наследный принц шведский ловко ускользнул от всяких обещаний.

2 ноября 1810 года Бернадот, перешедший к тому времени в лютеранство, совершил торжественный въезд в Стокгольм, а спустя полгода он уже фактически принял всю полноту власти из рук дряхлеющего Карла XIII. Однако Наполеон продолжал обращаться с ним, как со своим подчиненным, и это был один из немногих случаев, когда личная неприязнь перевесила в императоре государственные соображения. Подобное высокомерие было тем более неуместно, что Александр проявлял верх предупредительности к новой династии, оспаривая Швецию у Наполеона.

Французский император совершил еще худшую ошибку, захватив в начале 1812 года шведскую Померанию, чтобы облегчить себе подступы к России. В ответ на этот шаг