Ромашковый лес - Евгения Агафонова

– Видишь ли, Гриша, первое время мы только и думали о том, что ты у нас – особенный. Мы решили, раз у тебя талант, надо, для начала, выяснить, что ты можешь делать лучше остальных. Мы отдали тебя в музыкальную школу, но ты не попадал по клавишам, а когда ты пел в хоре, из всех голосов отчетливей всех слышался твой – ты очень фальшивил. Ты явно не был не то что талантливым, хотя бы просто способным музыкантом. Тогда мы отвели тебя в художественную школу. Ты смешивал краски так, что какие бы цвета ты не пытался совместить, у тебя всегда получался серовато-коричневый. Учитель рисования поражался: как это у тебя получалось? Больше так не мог никто, но это тоже вряд ли можно назвать талантом. Мы пробовали балетные и танцевальные школы, но ты падал на поворотах. Когда ты стал чуть постарше, мы думали, ты начнешь писать стихи, но даже в минуты увлеченности одноклассницами, ты не мог толково зарифмовать ни одно слово. Мы с папой отчаялись понять, каким же даром наделил тебя создатель. А потом нас осенило: ведь эту чушь сказал какой-то никому не известный проходимец. И почему мы ему поверили? Нам хотелось, чтобы ты был особенным, но…он солгал. Прости, сынок, но вдохновение тебе вряд ли когда-нибудь грозит. Ты не обиделся на меня? Не сердись, Гришенька! Ты сам хотел узнать. Я тебе всё честно рассказала. Ты взрослый мальчик и, надеюсь, правильно всё поймешь.

Мама поцеловала сына в лоб и ушла заваривать чай.

Нельзя сказать, что мамины слова очень сильно обидели Гришу, потому что он и правда никогда не замечал в себе особых талантов, но и пропустить всё это мимо ушей он тоже не мог. Как-то задело его. Неужели он и правда настолько бездарный? Почему тогда этот незнакомец…а впрочем…Что значит впрочем?

Какое-то нечто подсказывало Грише, что загадочный мужчина не мог обмануть. Может, конечно, мальчик просто не хотел осознавать, что в нем нет ничего особенного, и всё-таки это было не просто нежелание верить. Это было абсолютно отчетливое ощущение, что у него и правда есть какой-то необычный талант. Гриша решил выяснить –какой. А заодно испытать вдохновение и доказать маме, что он у нее – не такой, как все.

Он умер в 92 года, прожив счастливую, но самую обычную жизнь. Всё это время он пытался раскрыть в себе что-нибудь такое, что выделяло бы его из толпы. Все близкие были подробно посвящены в умопомрачительную историю новорождённого Гриши. И мама, и жена, и его дети внимательно следили за его творческими поисками. Они даже придумали такое выражение, как «Гришкины муки», которое означало бесплодные поиски чего-то несуществующего. Все очень радовались вместе с ним, когда ему казалось, что он, как он выражался, «что-то нащупал», и очень расстраивались, когда очередной талант «куда-то ускользал». Но все поддерживали Гришу и говорили, чтобы он не отчаивался. И он не отчаивался до самого последнего дня. А перед смертью сказал, что единственное, о чем он сейчас жалеет – это то, что он «поверил мошеннику».

Всю свою сознательную жизнь – а в 18 лет жизнь уже вполне можно назвать сознательной – он так упорно пытался понять, о каком таком таланте говорил незнакомый мужчина в роддоме, что совсем упустил из виду ключевое слово – вдохновение. Вдохновение было его даром. Умение вдохновлять. Он и был вдохновением. Он и сам не замечал, как вдохновлял людей на то, чтобы бросить старую никчемную жизнь, и начать новую и светлую, с нуля. Он вдохновлял любить, он вдохновлял наслаждаться, он вдохновлял жить. Его окружало огромное количество творческих, состоявшихся людей. Он всегда думал, что нарочно общается с ними, потому что они могут его чему-то научить. Но нет! Он и не обратил внимания на то, что все эти «творческие личности» – его самые обычные одноклассники, однокурсники и просто соседи, которых он вдохновлял. Благодаря его умению оказываться в нужный момент рядом, подбирать нужные слова, нужные взгляды, нужные прикосновения, становиться музой, они и стали творцами. Дар – вдохновение.

Смешно только, что не он один не замечал того, что был музой для многих. Этого не замечал никто. Это было как-то нормально. Все привыкли к тому, что с Гришей можно обо всем поговорить, всем поделиться, что писать при нем стихи проще, что рисовать под его голос приятней, что петь, глядя ему в глаза – волнующей. Никто не осознавал, что рядом с ними было вдохновение, воплощенное в человеке. Зато все любили шутить над тем, как Гриша ищет свой талант и даже не замечали, что они поделили его между собой. Вдохновленные всегда на высоте, вдохновители остаются за пределами признания. И испытывать вдохновение, и его излучать – два одинаково бесценных дара. Только второй – совсем незаметный.

Жалко, конечно, что Гриша, искавший в себе талант всю жизнь, умер с сожалением о том, что его обманули.

Хозяин

Мне принесли его на усыпление. А что делать? Это – моя обычная работа. Я уже столько животных в этом кабинете на тот свет отправил – со счета сбился. Он был очередным. Хозяева рыдали, он смотрел на них непонимающим и полным сострадания взглядом, врач терпеливо выжидал – в общем, всё как обычно. Индивидуальность каждой такой слезливо понимающей и терпеливо помалкивающей сцены заключалась разве что в продолжительности. В случае с этими ребятами, она была средней. Просто люди делятся на два типа: те, кто принимают решения быстро и больше никогда их не анализирует и те, кто сомневаются в себя и до последнего и тянут момент окончательной осознанности. Эти – было видно – решились точно, но осознать происходящее не могли. Ох, люди-люди! Зачем вы заводите животных, если знаете, что будете не готовы принять их смерть? Не заводите изначально и не будет этих слёз! Глупые людишки…

Затянувшейся паузы не перенес даже врач и спокойно-настоятельно спросил: «Мы можем забирать?» Человечки кивнули головами, собаку взяли за поводок и повели в комнату, где он должен был запомнить последние кадры своей жизни. А он чувствовал неладное и пытался вырываться, дотрагиваться языком до хозяйских рук и касаться их правой передней лапой. Людишки ловили последние прикосновения, но давали ему исчезать.

Ко мне его привели уже ошалевшего от непонимания и неосознанности своих же собственных действий. Я посмотрел на него и увидел боль и страх. У всех собак такие глаза перед усыплением, так что меня это не удивило. Этот пёс мне нравится – жалко ему все эти гадости