Благодать и стойкость: Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Кимам Уилбер - Кен Уилбер

Глава 15

Нью-эйдж

Нам с Трейей так понравилось в Боулдере, что мы решили туда переехать. Летом того же 1987 года Трейе приснилось несколько нехороших снов.

Это нас встревожило: впервые за эти три года ей стали сниться дурные, страшные сны, связанные с физическим здоровьем. Хотя со времени последнего рецидива прошло уже девять месяцев, а медицинские тесты не обнаруживали никаких признаков болезни, ее сны, казалось, свидетельствовали прямо противоположное. Особенно яркими и неприятными были два из них.

В первом сне к моему левому боку прирос дикобраз, который одновременно был скатом, «морским дьяволом», — плоская черная фигура, которая приросла к телу где-то от щиколотки до плеча. Кэти помогла мне оторвать его и вытащить несколько игл. На концах игл были крючки. И мне показалось, что они оставили у меня в теле какой-то яд, и этот яд все еще там.

Во втором сне я видела женщину-врача, которая была очень озабочена тем, что у меня меняется кожа в том месте, где мне делали мастэктомию и облучение. Она сказала, что это скверный признак: значит, внутри что-то происходит. Она не сказала «рак», но, разумеется, имела в виду именно его.

Хоть я и согласен с тем, что сновидения — путь к подавленному бессознательному главным образом магическому и мистическому прошлому (индивидуальному и коллективному); хоть я и считаю, что сны иногда могут предвещать будущее (связанное с психическим и тонким уровнями), но в обычной жизни я не обращаю на них особого внимания просто потому, что их толкование — вещь коварная. И все-таки мы оба не могли избавиться от шока, вызванного зловещими предзнаменованиями, которые читались в этих ярких снах.

Но, поскольку все остальные признаки были благоприятными, нам не оставалось ничего другого, кроме как продолжать обычную программу: медитация, визуализация, строгая диета, физкультура, стимуляция иммунитета (например, экстракт тимьяна), мегавитамины, ведение дневника. В целом мы не сомневались, что Трейя идет по пути выздоровления, и, окрыленные этой надеждой, провели прекрасное лето: тогда впервые за три года нам не казалось, что все очень плохо, а наоборот — что все прекрасно.

Трейя целиком отдалась занятиям мозаикой — она стала создавать собственные произведения, и, похоже, многие были поражены их красотой и оригинальностью. Я никогда не видел мозаичных работ, даже отдаленно приближающихся к ним по уровню. Мы показали их нескольким профессионалам в этой области: «Просто виртуозно! Наверное, вы занимаетесь этим много лет?» — «Вообще-то несколько месяцев».

А я начал писать! За полтора месяца, лихорадочно работая днем и ночью, я наваял книгу в восемьсот страниц под условным названием «Великая цепь бытия: Современное введение в вечную философию и величайшие мистические традиции мира». Мой старый добрый даймон, который провел три года заключенным в темнице моей лжи — лжи, состоявшей в том, что я обвинял Трейю, — снова вышел на свободу, полный сил и энергии. Господи, да я был просто в экстазе! Трейя невероятно много помогала мне в работе, вычитывала все главы, как только они выходили из принтера, и давала неоценимые советы — порой, следуя им, я переписывал целые разделы. В свободные часы мы сидели и выдумывали для книги дурацкие названия вроде: «Бог: что он за человек?»

Я наконец-то понял, что мне хочется ребенка, а может быть, даже двух. Трейя была просто ошеломлена. Я осознал, что не хотел детей, потому что пытался спрятаться от жизни, от человеческих отношений. Последние несколько лет я чувствовал себя настолько травмированным, что, вместо того чтобы открыться навстречу жизни, я замкнулся в себе, — а это плохой вариант даже при самой хорошей ситуации. Мы провели замечательный месяц в Аспене, когда Трейя принимала активное участие в делах Виндстара и Института Роки Маунтин. Там к нам приезжали Джон Брокман и Катанка Мэтсон, Патриция и Даниэль Эльсберги, Митч и Эллен Капор с маленьким сыном Адамом. Митч, один из основателей «Лотуса»[101], был моим старым другом, он заходил ко мне, еще когда я жил в Линкольне, чтобы обсудить мои книги. Именно глядя на Митча и Адама, я впервые понял, что хочу детей. Разговоры с Сэмом и Джеком Криттенденом укрепили меня в этой мысли.

Но дело даже не в этом. Дело в том, что после стольких сложностей наша с Трейей близость наконец-то восстановилась на всех уровнях. Наши отношения снова стали такими же, как в самом начале, а может быть, даже лучше.

Каков Кен! Похоже, в первый раз за все то время, что мы вместе, он хочет ребенка! На него явно произвело впечатление общение с Джексоном, Митчем и Сэмом (у Сэма двое детей, у Джека трое, у Митча один). Все они сказали ему без колебаний: не надо колебаться, не надо думать об этом, просто бери и делай! Это ведь самое прекрасное, что может быть в жизни. Вся твоя жизнь в корне изменится, ты и представить себе не можешь, сколько способов дети будут находить, чтобы растормошить тебя, и это замечательно. Вперед! Заводи ребенка. Значит, нам нужно только одно: чтобы ближайший год я была здорова.

Но даже до того, как Кен решил, что хочет ребенка, он сильно изменился. Он такой прекрасный, мягкий, любящий. Как он хорош, когда сидит за компьютером и работает, как он хорош, когда экспериментирует с приправами и изобретает новое роскошное блюдо — причем в строгом соответствии с моей диетой! Неужели он таким и был до того, как наступили трудные времена? Теперь он еще лучше, чем я его помню!

Я вспоминаю пережитое — период, когда у меня не было волос, когда я не знала, удастся ли нам вернуть то, что было вначале. Тогда это было для меня очень важно. Я имею в виду нашу невероятную близость и голод друг по другу — особенно мой голод по нему, — которые были раньше. И теперь, мне кажется, все это вернулось, хотя, конечно, немного по-другому. Если я скажу, что мы оказались на более высоком витке спирали, это, возможно, прозвучит претенциозно, но точнее мне не сформулировать. Изменилась степень потребности и зависимости друг в друге, и хотя мне не хватает того, что было раньше, я все-таки думаю, что это свидетельство того, что я выросла. Я помню, как чувствовала себя какой-то рыбой-прилипалой, зацепившейся за него; он удовлетворял такие глубинные, старые и отчаянные потребности, что мне хотелось только одного: быть рядом с ним. Я и сейчас предпочитаю его общество любому другому, но я уже не так остро в нем нуждаюсь: пустоты во многом оказались заполнены. А вот что вернулось, так это наслаждение от того, что мы вместе, маленькие радости от разных мелочей — как заметно, что эти мелочи делают день светлее! Что вернулось — так это доброта, деликатность и радость в наших отношениях; нам снова легко и весело друг с другом. К этому добавилось уже более взрослое понимание того, что у другого есть уязвимые точки и к ним надо относиться внимательно и бережно. Я научилась поддерживать Кена, настраивать его на позитивный лад — у нас в семье так не было принято. А он, как мне кажется, понял, что я обижаюсь, когда он ехидничает. Мы оба научились предчувствовать, где может возникнуть проблема, и либо давать задний ход, либо осторожно прорабатывать ее. Атмосфера нашего дома, наших отношений стала в целом добрее и мягче. Я от души наслаждаюсь той деликатностью, которой пронизано все наше общение.

Случилось и еще одно радостное событие: Кен стал писать книгу. Мне доставляет огромное удовольствие наблюдать, как его идеи облекаются в ясную и четкую форму (еще одна книга, которую я могу дать почитать друзьям матери!), а Кен дает мне каждую главу сразу после распечатки и просит, чтобы я высказала свое мнение. Похоже, для него действительно значимо мое мнение, и он очень часто учитывает его, когда пишет. Приятно видеть, как наши многочисленные давние разговоры переходят в печатный текст — например, рассуждения о различиях между мужским и женским. Приятно, что я вношу свою лепту, помогаю его идеям оформиться. Что бы я ему ни говорила, самое главное — я чувствую себя полноправным участником его проекта. Мне кажется, его книга будет востребована: она отвечает человеческим запросам. Всего лишь прочитав про переход от экзистенциального к душевному [с 6-го на 7-8-й уровни], я получила ответы на многие вопросы о моей сегодняшней жизни. Как я рада, что он ее пишет! И как мне нравится заниматься творчеством! Я делаю оригинальные узоры на основе собственных абстрактных рисунков, а потом воплощаю их с помощью аккуратно вырезанных кусочков стекла, которые выкладываю в три-четыре слоя. Затем ставлю все это в печь и обжигаю. Эту технологию я знаю по книжкам, но узоры — мои собственные. Вроде бы людям они действительно нравятся; вряд ли они хвалят их просто из вежливости. Как же я люблю эту работу!!! Я все время о ней думаю, не могу дождаться момента, когда снова за нее примусь.