Благодать и стойкость: Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Кимам Уилбер - Кен Уилбер

Этот случай открыл для меня дверь, это было началом перемен: я стала больше сочувствовать людям, страдающим от какой-то болезни, стала больше уважать их личное пространство, стала добрее к ним и утратила уверенность в своих теориях. Я начала понимать, что лишь отчасти мои теории основаны на желании стать «судьей» — еще глубже они основаны на невысказанном страхе. Начал проясняться их скрытый смысл. Вместо того чтобы сказать: «Я волнуюсь за тебя, чем я могу тебе помочь?», — на самом деле я говорила: «Что ты сделала не так? В чем была твоя ошибка? Как так вышло, что ты проиграла?» И еще, разумеется: «Как мне защитить себя?»

Я осознала, что мною движет страх — невысказанный, скрытый страх, и это именно он заставляет меня выдумывать истории, в которых мир устроен слишком понятно, а человек может управлять чем угодно…

За эти годы я поговорила со многими раковыми больными; большинству диагноз поставили совсем недавно. Сначала я толком не знала, о чем говорить. Легче всего мне было рассказывать о своем опыте ракового пациента, но вскоре я поняла: часто человек не хочет об этом слушать. Выяснилось, что помочь человеку можно было только одним способом — слушать его самого. Только когда я выслушала, что же они пытаются мне сказать, я поняла, в чем они нуждаются, с какими проблемами им приходится сталкиваться и какая помощь может действительно помочь им в данный момент времени. Поскольку люди, страдающие такой упрямой и непредсказуемой болезнью, как рак, проходят много разных этапов, это особенно важно — научиться слушать их и понимать, в чем они нуждаются.

Иногда, особенно когда люди встают перед необходимостью принять решение о предстоящем лечении, им нужна информация. Им может захотеться, чтобы я рассказала о существующих вариантах лечения или помогла понять их суть. Если же они определились с планом лечения, то дополнительная информация им, как правило, уже не нужна, хотя, быть может, это самое легкое и наименее страшное из того, что я могу им предложить. Теперь им нужна поддержка. Им уже не надо слушать об опасностях облучения, химиотерапии или мексиканской больницы, которую они выбрали, — выбор в таких ситуациях бывает трудным и становится итогом долгих размышлений. В этот момент новые соображения о целителях, методиках лечения, видах терапии могут лишь опять ввергнуть их в замешательство. Они могут подумать, что я сомневаюсь в правильности их выбора, и это лишь подогреет их собственные сомнения-

Решения [о лечении своего рака], которые принимала я, были непростыми. Я знаю, что решения, которые приходится принимать в подобных ситуациях, относятся к числу самых трудных в жизни. Я усвоила одну истину: я никогда заранее не пойму, какое решение приняла бы я на месте другого человека. И эта истина позволила мне искренне поддерживать других. Моя любимая подруга, которая помогала мне чувствовать себя красивой, даже когда я лишилась волос, недавно сказала: «Ты выбрала не то, что выбрала бы я, но это неважно». Я была благодарна ей за то, что она не сказала мне этого тогда, в тот период, который, несомненно, был самым тяжелым в моей жизни. Я сказала: «Но ведь ты не можешь знать, что бы ты выбрала на самом деле. Я выбрала то, что, как тебе кажется, ты бы не выбрала. Но и я выбрала то, что, как мне казалось, я никогда не выберу».

Я ни за что не подумала бы, что соглашусь на химиотерапию. У меня есть серьезные страхи, связанные с проникновением ядов в тело, страхи, касающиеся их долгосрочного воздействия на иммунную систему. Я долго сопротивлялась такому лечению, но в конце концов решила, что, несмотря на все недостатки, химиотерапия — мой лучший шанс на излечение…

Я уверена, что сама оказала влияние на то, что у меня появилась болезнь, что влияние это было неосознанным и ненамеренным, и я знаю, что оказываю огромное влияние, на этот раз сознательное и целенаправленное, на то, чтобы становиться здоровой и поддерживать свое здоровье. Я стараюсь сосредоточиться на том, что можно сделать сейчас; копание в прошлом слишком уж легко оборачивается самообвинениями, которые не облегчают, а усложняют принятие правильных, осмысленных решений в настоящем. Кроме того, я прекрасно осознаю, что есть множество других факторов, неподвластных моей осознанной или неосознанной воле. Слава богу, все мы являемся частью чего-то намного большего. И мне нравится это осознавать, хотя это и значит, что у меня в руках меньше контроля. Вдобавок мы все слишком тесно взаимосвязаны и друг с другом, и с окружающим миром — такая уж жизнь чудесно-сложная штука, чтобы можно было просто утверждать: «Ты сам творишь собственную реальность». Вера в то, что я управляю или создаю свою реальность, на самом деле стремится вычеркнуть из моей жизни все то богатое, сложное, таинственное и умеющее приходить на помощь. Во имя контроля эта вера отрицает всю сеть взаимоотношений, которые питают и меня, и всех нас.

Идея, что мы сами творим свою реальность (а следовательно, и свои болезни), важна и необходима, потому что она вносит поправки в теорию, что мы полностью зависим от высших сил, а болезни приходят к нам исключительно извне. Но эти поправки не должна заводить нас слишком далеко. Часто они становятся неадекватной реакцией, основанной на слишком большом упрощении. У меня возникло ощущение, что эта установка в своей крайней форме отменяет то полезное, что в ней есть, и слишком часто используется эгоистически и неосмысленно, разъединяет нас с другими людьми и несет в себе опасность. Полагаю, что мы способны воспринимать эти вещи более трезво. Как говорит Стивен Левин, эта установка — полуправда, опасная именно своей половинчатостью. Более верным будет сказать, что мы влияем на собственную реальность. Это ближе к истине; так остается место и для эффективных сознательных усилий, и для полного чудес таинственного внешнего мира…

Если кто-нибудь спрашивает меня примерно так: «Почему ты решила заболеть раком?», — мне часто кажется, что собеседник пришел из какого-то царства святош, из мира, где все хорошие, в то время как я дурная. Этот вопрос не предполагает конструктивного самоанализа. Люди, которые более чутко воспринимают сложность ситуации, задают вопросы, которые помогают больше: «Как ты решила использовать свой рак?»

Меня радует такой вопрос: он помогает мне осознать, что я могу сделать сейчас, помогает почувствовать свои силы, поддержку со стороны и предполагает испытание в позитивном смысле этого слова. Задающие такой вопрос видят в моем раке не наказание за то, что я что-то сделала не так, а трудное испытание, в котором, кроме прочего, есть потенциал для роста, и это помогает и мне взглянуть на свою болезнь с такой же точки зрения.

В нашей иудейско-христианской культуре, с ее упором на понятия греха и вины, слишком легко увидеть в болезни наказание за неправильные поступки. Я предпочитаю буддийский подход, где все происходящее воспринимается как возможность научиться сильнее сострадать другим, служить им. На происходящие со мной «плохие» вещи можно смотреть не как на наказание, а как на возможность проработать дурную карму, покончить с ней, расплатиться по счетам. Такой взгляд помогает сосредоточиться на том, что я могу сделать сейчас.

Я считаю, что это настоящая помощь. Если я исхожу из философии нью-эйдж, то могу почувствовать искушение спросить заболевшего: «Что ты сделал не так?» Но, исходя из буддийских взглядов, я скорее обращусь к тому, кто заболел смертельно опасной болезнью (даже если он делает то, чего я не стала бы делать), со словами, содержащими примерно такую мысль: «Поздравляю. Ты нашел в себе мужество справляться с болезнью, ты начал что-то делать. Это вызывает во мне огромное уважение».

Когда я разговариваю с человеком, у которого недавно диагностировали рак, с человеком, у которого появился рецидив, или с человеком, который за много лет устал сражаться с раком, я напоминаю себе: чтобы помочь ему, мне необязательно выдавать конкретные соображения или советы. Выслушать — уже помощь. Дать что-то — уже помощь. Я стараюсь быть эмоционально открытой для них, преодолеть свои страхи и соприкоснуться с их страхами, установить человеческий контакт. Я считаю, что есть много страшного, над чем мы вместе сможем посмеяться, если уж мы позволили себе напугаться. Я стараюсь не поддаваться искушению чего-то требовать от них, даже того, чтобы они сражались за свою жизнь, изменили себя или умерли, оставаясь в сознании. Я стараюсь не толкать людей в том направлении, куда пошла бы сама (или мне кажется, что пошла бы на их месте). Стараюсь не забывать и о своих опасениях, что в один прекрасный день могу оказаться на их месте. Я должна постоянно учиться дружить с заболевшими людьми, а не воспринимать болезнь как поражение. Я стараюсь использовать свои неудачи, слабости и болезни как повод больше сострадать и себе, и другим, и при этом не забывать, что к серьезным вещам не надо относиться чересчур серьезно. Я стараюсь помнить о возможностях психического и духовного исцеления, которые окружают меня перед лицом настоящей боли и настоящих страданий, взывающих к моему сочувствию.