Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского - Антология

Из немецких поэтов Люксембурга

Поль Хенкес

(1898–1984)

Для И. фон Т

Твой щит уже исчез в пучине мрака,твоей короны больше нет с тобой,однако блещет искрами Итакаи лепестками пенятся прибой.

О бронзовый прилив, о грандиозныйрасплесканного устья летний вал —о, как в твоей крови тяжелозвезднойон что ни ночь томительно вставал!

Блаженный остров угасает в дымке,Над стадом волн звучит осенний клик;поскуливают ветры-невидимкитам, где пропал священный наш родник.

Источник мертвых — помнишь ли, как сладкоприпасть устами было к роднику?Нас гонят волны в ярости припадкак закованному в лед материку.

Твой щит во тьме, и холод все кристальней,твоя корона канула в снега,и лишь для нас блистает остров дальний,где взысканы богами берега.

О бронзовый прилив, торящий тропы,о в пену облаченная тоска!Ты избираешь участь Пенелопызатем, что все еще сильна рука

Из собственных волос неспешно, сироты ткешь пеле́ны — и не жаль труда.Звереет шторм, на небе гаснет Лира,меж волн скользят иссохшие года.

«Сброд хихикает и зубоскалит…»

Сброд хихикает и зубоскалити глаза сквозь щели масок пялит:что-то воздух слишком чист вокруг.Полубог, не вычистив конюшен,вдруг становится неравнодушенк. прялке женской — и ему каюк.

Клык уже наточен вурдалачий,книги изувечены, тем пачечто и время книг давно прошло!Сквозь ячейки полусгнивших мрежейрвут венок, еще покуда свежий,увенчавший мертвое чело.

Живодерни, свалки — в лихорадке,чудеса, виденья — все в достатке,есть жратва для волка, для свиньи.Нет у мертвых на защиту силы,и они выходят из могилы,чтоб живым отдать кресты свои.

«В прошлом цель была у вас благая…»

В прошлом цель была у вас благая:жить, священный факел сберегая,где частица вечности цвела,но властитель, пьян своею силой,не прельстился искоркою хилойи огнище вытоптал дотла.

Вы теперь — жрецы пустого храма,мнетесь у треножников, упрямовороша остылую золу,на бокал пустой косясь несыто,слушая, как фавновы копытапляску длят в ликующем пылу.

Мчится праздник, всякий стыд отринув…Так лакайте из чужих кувшинов,дилетанты, уж в который раз —каплям уворованным, немногимрадуйтесь — и дайте козлоногимв пляске показать высокий класс!

Посягнув на творческие бездны,мните, что и вам небесполезнымиги воспаренья к небесам, —зная пользу интересов шкурных,в гриме вы стоите на котурнахи бросаете подачки псам.

Вы стоите, сладко завывая,плоть же ваша, некогда живая,делается деревом столпа —тумбой, чуть пониже, чуть повыше;и на вас расклеены афиши,коими любуется толпа.

Не пытаясь вырваться из фальши,вы предполагаете и дальшесеять в мире лживую мечту —что ни день смелея и наглея,прикрывая при посредстве клеявашей нищей жизни наготу.

«Мак пылает средь небес…»

Мак пылает средь небес,к сумраку готовясь, —ты венок прикинь на вес,он сплетен на совесть.

Ночь пасет своих коней,в долы тени бросив, —голова твоя темнейналитых колосьев.

Мчит полевка от тропы,жизнь спасти не чает, —твой венок острит шипы,сохнет и легчает.

«Детство, пыльца неясных догадок…»

Детство, пыльца неясных догадок…Плотная синь, что в эти часыпервой тоски обрывает листву;остров, где запах горькой полыни

одновременно тернов и сладок —радость огромна, короток срок…Мчится вершина фонтанной струи,звонко вонзаясь в пенный закраек;

тесен мир и все же чудесен —счастлив, кто зреет с ним заодно…Копится сила сердца — в пучине,пробует грезу — на вкус, наяву;

зелень ликует, взбираясь на дюныпо изначальному плану творца, —чудо, чудо в каплях росы,нежно скользящих с ресниц богов…

В небе — смотри — сверкающий рогмедленно в круг превращается лунный,хмурит, как водится, брови свои,вот они, промельки будущих чаек, —

сердце, о, как тебе много дано!Или же это — начало конца?..Остров тоски, ты построен из песен,в робости первых, неловких шагов.

«Терпишь ты, чтоб человечья сволочь…»

Терпишь ты, чтоб человечья сволочьна тебя лила то яд, то щелочь —новый жрец у старых алтарей, —в тайных клеймах огненного знакаты, Земля, становишься, однако,только терпеливей и мудрей.

Отдавать приказы — наше дело:вот машина тяжко загудела,сотворить, отштамповать, спеша,чашку, плошку, миску или блюдо —но иного, дивного сосудавтайне алчет жадная душа.

Но следишь ты, чтоб железный коготьтайн твоих не смел вовеки трогать,ты караешь нерадивых слуг,в грубом коме проступает личность,глина признает души первичность,и покорствует гончарный круг.

Мощь бойцов, чьей жизни песнь допета,слезы страсти, от начала светапочву орошавшие твою,девушек тоскующие взоры —все вместится в контуры амфоры,дивно возвратится к бытию,

чтобы даже нищие могли быхлеба досыта вкусить и рыбы,и вина любви испить могли,чтоб святыней стал кувшин невзрачный,воссиял бы в лаврах полог брачныйв миг слиянья неба и земли.

«От родословного древа бревно…»

От родословного древа бревноосталось в прокорм короедам.Замку былая слава давнокажется дурью и бредом.

У поместья — мелко нарезанный вид:кредиторская юмореска.Мамона здесь безраздельно царитс Музой в виде довеска.

Зал ресторанный, рояль, контрабас,скрипичная легкая пьеска;хозяин с бутылками с глазу на глазбеседует долго и веско.

В башне разрушенной ветра фальцетмается песнью последней.Дров для камина, понятно, нет —там тлеет косяк из передней.

Две мейсенских чашки, мертвый брегет,бархатная занавеска.Живет виденьями канувших летбезумная баронесска.

Ей грезится первый ее менуэт —о, как волшебно, как смелоона бы исполнила, сев за спинет,Моцарта, Паизьелло!..

«Березовая, святая…»

Березовая, святая,звездная колыбель…Огней блуждающих стая,ограда — отсель досель.

Крапива, жгущая грубо,кровь, будто капля росы,древоточец, в волокнах дубатикающий, как часы.

Вечных часов коромысло,ветвь — на запад, ветвь — на восток,чаша сердца взлетела, повисла —ах, обозначен срок,

расчеты и сверки скоры —ты исчислен в общем ряду…Березы ствол среброкорый,наклонись, оброни звезду.

«Общее наше, последнее лето…»

Общее наше, последнее лето,улыбка — иней, предвестник мороза;ярь — медянкой подернута бронзадряхлого сердца; просверк зарницынад забралом янтарным, над высоким челом,способным ценить и предвидеть…Неизбежность прощания, звездный ликпросвечивает сквозь арфу,песнь — заморожена…От весенних следов —лишь оттиски подошв на снегувозле дома, чей вход запечатан навеки.

«Проволока струны…»