Блондинка. том I - Джойс Оутс

Ей следует признать тот факт, что раздевалась она в студии Отто Эсе исключительно ради денег. Ей просто позарез нужны были эти деньги, тем более что как раз в этот уик-энд она собиралась навестить Глэдис в больнице. И еще она разделась донага и так унизилась в надежде, что если Отто Эсе увидит ее обнаженной, увидит ее прекрасное молодое тело и прекрасное молодое тоскующее лицо, то не в силах будет устоять и полюбит ее, как втайне любил все эти три года, что они были знакомы. А что, если Отто Эсе импотент, подумала вдруг Норма Джин? Только в Голливуде ей довелось узнать, что это такое, мужская импотенция. Ну и что с того? Даже импотент может полюбить ее. Ведь могут же они обниматься, целоваться, ласкаться ночами напролет. Да она даже будет счастливее с импотентом, нежели с нормальным мужчиной. Она это точно знала!

Теперь она была полностью одета. И стояла в босоножках на среднем каблучке.

Придирчиво оглядела себя в маленьком зеркальце, затуманенном желтоватой пудрой, в котором ее голубые глаза плавали как рыбки. «Я все еще здесь».

И засмеялась низким горловым смехом. Она разбогатела, на пятьдесят долларов… Может, неудачи, преследовавшие ее на протяжении нескольких месяцев, теперь отступят? Может, это знак свыше?.. Но кто узнает? Ведь «календарные» снимки строго анонимны. Мистер Шинн надеялся устроить ей прослушивание на студии «Метро-Голдвин-Майер». Он по-прежнему верил в нее.

Она улыбнулась в зажатое в ладони маленькое круглое зеркальце.

— Ты была просто великолепна, детка! Фан-тастика!

Она со щелчком закрыла пудреницу и опустила ее в сумочку.

Теперь она репетировала, как будет выходить из студии Отто. С достоинством. Должно быть, сейчас Отто прибирается, или наливает себе стаканчик рома, или же приготовил два стаканчика рома, отметить событие. Таков был извечный ритуал, хотя он знал, что Норма Джин не пьет и уж тем более не будет пить в такой ранний час. А потому он опрокинет второй стаканчик сам и подмигнет ей. А она улыбнется ему в ответ и махнет рукой: «Спасибо, Отто! Ну, я побежала». И выбежит из студии прежде, чем он успеет возразить. Потому что он уже дал ей эти самые пятьдесят долларов, и они лежат у нее в кошельке. И она уже подписала бланк.

Но тут Отто окликнул ее гнусаво и протяжно:

— Эй, Норма Джин, милочка! Давай выходи. Хочу познакомить тебя с одним моим другом. Старый товарищ, можно сказать, фронтовой… Касс.

Норма Джин вышла из-за китайской ширмы и с удивлением воззрилась на незнакомца, стоявшего рядом с Отто Эсе. То был совсем молодой парнишка с густыми темными волосами и глазами цвета ягод терновника. Он был ростом значительно ниже Отто и крепко сложен. Стройный, но сильный, широкоплечий, возможно, танцор или гимнаст. Застенчиво улыбаясь, смотрел он на Норму Джин. И она сразу поняла, что нравится ему. Самый красивый парень, которого когда-либо видела Норма Джин. Не считая кино, разумеется. И эти глаза!..

Возлюбленный

Потому, что мы уже знали друг друга.

Потому, что он смотрел на меня этими чудесными немного печальными и ищущими глазами, в которых так и светилась душа. Смотрел со снимка на стене в той давней квартире Глэдис.

Потому, что он сказал, едва увидев меня: Я тоже тебя знаю. И у тебя тоже, как и у меня, нет отца. И моя мать тоже бросила и унизила меня, как и твоя.

Потому, что он был мальчик, а не мужчина, хотя лет ему было ровно столько же, сколько и мне.

Потому, что он увидел перед собой не бродяжку, не шлюху, не ходячую насмешку по имени «Мэрилин Монро». Но одинокую и полную надежд на лучшее молодую девушку Норму Джин.

Потому, что он тоже был обречен.

Потому, что в этой обреченности было столько поэзии!

Потому, что я сразу поняла: он будет любить меня, как никогда не сможет и не будет любить Отто Эсе.

Потому, что он будет любить меня, как никогда не мог и не любил ни один мужчина на свете.

Потому, что он будет любить меня, как брат. Как близнец.

Всей своей душой.

Прослушивание

Любая актерская игра есть не что иное, как проявление агрессии перед лицом уничтожения.

Как же в конце концов все это произошло? Да очень просто, вот так.

Был некий кинорежиссер, обязанный мистеру Шинну. Как-то Шинн посоветовал ему поставить на чистокровную кобылку по кличке Вольная Пташка, которая должна была бежать на скачках в Каса-Гранде. И режиссер поставил на эту кобылку и выиграл (11 к 1). А деньги тайком позаимствовал у жены одного очень богатого продюсера и ушел со скачек, разбогатев на целых 16 500 долларов, что позволило рассчитаться с долгами. Не всеми долгами, конечно, ибо наш режиссер был неисправимым и рисковым игроком, даже своего рода гением в этом деле, как считали некоторые. А другие называли его совершенно безответственным, потакающим всем своим слабостям типом, даже сукиным сыном, человеком, поведение которого выходило за рамки всех нормальных стандартов, понятий, приличий, чисто профессионального этикета да просто здравого смысла наконец! Он был этаким «голливудским оригиналом», презирающим Голливуд и одновременно беззастенчиво пользующимся Голливудом. Ибо он, как никто другой, умел выколачивать деньги, чтобы снимать свои, вызывающие у нормальных людей аллергию и безумно дорогие фильмы.

А ведущий актер, собирающийся сниматься в следующем фильме этого режиссера, тоже был обязан мистеру И. Э. Шинну, даже еще больше. В 1947-м, вскоре после того как президент Гарри Трумэн подписал исторический административный указ за номером 9835, требующий от всех федеральных служащих клятв и заверений в лояльности (и этих «клятв в лояльности» стали требовать от своих работников даже представители частного бизнеса), актер был одним из первых, кто выразил свой протест. Он собирал по всему Голливуду подписи под петициями. Выступал с публичными заявлениями о том, что подобный указ есть не что иное, как нарушение всех конституционных прав и свобод. И прежде всего — свободы слова и свободы собраний. Не прошло и года, как он попал под расследование, и ему было предъявлено обвинение в подрывной деятельности — не кем иным, как наводящим страх на общество КРАДом (Комитетом по расследованию антиамериканской деятельности).

Комитет этот занимался тем, что разоблачал коммунистов и «сочувствующих им» в голливудской киноиндустрии. Выяснилось, что актер участвовал в деловых переговорах с леворадикальными членами Гильдии киноактеров. Кроме того, с крупнейшими в 1945 году студиями разрабатывал вместе с Гильдией какую-то программу защиты материальных прав и здоровья, добивался лучших условий труда, более высокой минимальной зарплаты и дополнительных выплат за прокат фильмов. Гильдию киноактеров обвинили в том, что она стала прибежищем для коммунистов, сочувствующих им и всякого рода одураченных. Мало того, кто-то из тайных информаторов-добровольцев донес на актера в КРАД, обвинив в том, что тот на протяжении нескольких лет тесно сотрудничал с целым рядом известных членов американской компартии, в том числе со сценаристами Дальтоном Трамбо и Ринтом Ларднером-младшим, людьми, уже давно внесенными в черный список.

И вот, чтобы избежать повестки в КРАД и последующих допросов с пристрастием в Вашингтоне, округ Колумбия, результаты коих могли самым плачевным образом сказаться на карьере актера и привести к бойкотированию его фильмов Американским легионом, Католическим легионом по борьбе с нарушителями приличий и общественной морали и разными другими патриотическими организациями… Короче, чему тут удивляться, достаточно вспомнить судьбу некогда обожаемого всеми Чарли Чаплина, которого теперь объявили «красным», а заодно — и «предателем». Так вот, чтобы избежать всего этого, а также непременного внесения в черный список (не важно, что само наличие этого списка категорически отрицалось студийными средствами массовой информации), актер был приглашен на частную встречу с несколькими влиятельными калифорнийскими конгрессменами от республиканской партии. И встреча эта проходила в Бель-Эр, в доме одного голливудского адвоката, которого связал с актером не кто иной, как И. Э. Шинн, маленький хитрый агент.

Во время этой частной встречи (на деле то был роскошный обед, за которым подавали самые дорогие французские вина) конгрессмены в неформальной обстановке допросили нашего актера. И актер произвел на них весьма благоприятное впечатление — своей ненавязчивой чисто мужской искренностью и патриотическим пылом. К тому же выяснилось, что он был ветераном Второй мировой войны, храбрым и неподкупным джи-ай, сражавшимся в Германии в последние, самые горячие месяцы войны. И если даже и испытывал нечто вроде симпатии к русскому коммунизму или социализму, или чему-либо еще подобному, будьте любезны вспомнить Сталина, который во время войны был нашим союзником, а теперь превратился в сущего монстра. Да и кроме того, Россия с Америкой пока что еще не являются идеологическими противниками. Просто первая является милитаристским атеистическим государством, немного присмиревшим под давлением мировой общественности. А Америка — единственной надеждой и оплотом христианства и демократии во всем современном мире. Да достаточно вспомнить, как всего лишь несколько лет назад вполне понятным и естественным считалось, что страстного по природе молодого человека, каким, собственно, и был актер, вполне могла привлекать радикальная политика. Это являлось естественной реакцией на фашизм. А симпатии к России раздували все газеты и семейные журналы, начиная с «Лайфа»!