Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

моей мамы не было, здоровье долго держалось, будто неподвластное времени, читать целый день невозможно, а зимой не очень нагуляешься. Вот она и придумала развлечение, именовавшееся «кормить белочек». На столе всегда лежала груда орешков. Приходя на урок, Женя полчаса развлекался: включал и выключал вентилятор, грыз те самые орешки, проигрывал собственные сочинения и лишь тогда садился за инструмент. Многие выученные вещи он очень любил; в награду за старание он требовал уже не «Турецкий марш», а отрывок из «Дон Жуана», прельщавший его своим непостижимым allegro assai.

И всё новые книги громоздились на полках, а я продолжал делать открытия или бродил по знакомым детгизовским тропам. Слоненок из Индии ехал в Москву и очень этому радовался, а другой зверь переезжал как раз в Индию и тоже радовался (у СССР были тогда добрососедские, чуть ли не «братские» отношения с Индией, и животные не могли остаться в стороне от разрядки международной напряженности). Где-то в дороге дипломат сталкивается с земляком (москвичом) и счастлив: нет большего утешения, чем встретить на чужбине советского человека. Лились слезы о загубленной ящерице, а в другом рассказе – о безвременно погибшей золотой рыбке. Мертвые белки лежали штабелями. Плохие девочки становились хорошими, а хорошие – замечательными.

Но и на вершинах воздух не подкупал своей чистотой. Об Алексее Толстом что говорить? Талантливая, хотя и не вполне оригинальная книга «Буратино», но герой не шалун и не безобидный выдумщик и авантюрист вроде Тома Сойера и даже не гениальный фантазер вроде Малыша, а хулиган, социально близкий и потому симпатичный урка, в отличие от беспомощного и непрактичного поэта Пьеро. Носов не героизирует Незнайку, но его антипод Знайка начисто лишен обаяния, и в Незнайку влюбляется самая очаровательная девочка; кроме того, на последней странице он исправляется. Конечно, за исправившегося Незнайку не жалко отдать двух Знаек. Можно ли себе представить «исправившегося» Тома Сойера! Ну а Незнайка на Луне (как я уже писал) – это просто позор. Отвратительней только приключения Вольки и старика Хоттабыча в Италии. С английским чтением дело обстояло чуть лучше.

Может быть, в этом возрасте все такие, но восьмилетний Женя был не просто красноречив: он своим умом дошел до некоторых приемов, известных ораторам-профессионалам. В нужных местах он мог помедлить, задуматься, сделать вид, что не вполне уверен, и выдать вздор, звучавший вполне правдоподобно.

– В Сан-Франциско пять миллионов жителей. Я сам это слышал по телевизору, – после чего нельзя было усомниться в достоверности сказанного.

Еще лучше было бы добавить, что как раз в тот момент, когда шла телевизионная передача, он ел бутерброд с швейцарским сыром: чем богаче гарнир, тем незаметнее отсутствие главного блюда.

Во время болезни Женя заявил, что ему непременно надо поесть семги: семга ведь рыба, а в рыбе фосфор, и «всем известно», что фосфор необходим для мозга. Таким образом он узнает и запомнит, сколько будет 9 + 547. Вот ведь как! Другие ночей не досыпают, а Женя рыбки поест и мигом поумнеет. Так как мне очень хотелось, чтобы Женя мог сложить 9 и 547, он получил семгу (из холодильника). В том же ключе звучало заявление, что шахматный матч между Карповым и Фишером представил бы выдающийся интерес: у обоих рыбьи фамилии, а это свидетельствует о большом содержании в их головах фосфора. Еще раз напомню, что Женя рыбы не ел, делая исключение лишь для копченой.

Конечно, Женя был не конфеткой, но где они, эти конфетки? Я не говорю о трагедиях вроде отсталости, жутких болезнях, о которых читаешь в газетах, и трагедиях (разбился на машине, в баре попал под нож бандита). Процветающая в бизнесе женщина и жена процветающего деятеля в те поры была шестилетней девочкой по имени Катя и единственной, которая говорила с Женей по-русски, хотя и путала ударения (эмигрантские дети, даже еще не забывшие язык, друг с другом общались только по-английски). Была она, по достоверному свидетельству своих родителей, истинным чудовищем, и даже у нас, где она с блеском изображала светскую даму, я наблюдал в ней приступы дикого бешенства, когда она не могла разобрать какого-то слова на пластинке. Катя прекрасно рисовала, а дома обсыпала ковры тальком. Иногда она строила корабли из стульев, и тогда три дня все сидели на полу, потому что до стульев не разрешалось дотрагиваться.

Она всегда знала, что любое предприятие закончится катастрофой.

– Мы пойдем в кино, – говорила, например, мать.

– И мне там будет жарко, – разражалась рыданиями Катя.

Как только ее научили русской грамоте (до английской), она стала запоем читать сама. Взяла «Преступление и наказание» – не понравилось. Тогда она перешла к «Винни-Пуху», одобрила и даже читала вслух своему только что родившемуся брату. Тот быстро засыпал, а Катя обижалась. Катин отец переносил ее с трудом, а мать, удивлявшаяся артистизму дочери, называла ее Верой Федоровной Комиссаржевской.

У нас они были несколько раз, и мы (иногда без меня) тоже там бывали. Играли дети так себе. Одна девочка в школе сказала Нике: «Я понемногу привыкаю к Жене. Он такой вредный». Катя же не очень старалась привыкнуть (ей это было ни к чему). Женя, как я говорил, почему-то терпеть не мог моих импровизаций, а Кате они понравились, и она сказала матери, что лучше будет ходить не в школу, а к тому смешному дяде, который выдумывает истории. (В свою очередь, Женя, враждовавший с учительницей рисования, мечтал, чтобы этот предмет вел я. «Пусть уж лучше мама. Я ведь не умею рисовать». – «Нет, ты тоже хорошо рисуешь».) Но главным рубежом между Женей и Катей была еда. Катя ничего не ела. Женя это видел, но у него в голове не умещалась мысль, что у кого-нибудь когда-нибудь может не быть аппетита.

У нас за обедом Катя капризничала и не хотела доедать котлету. Женя немедленно сформулировал гипотезу: «Она надеется получить двойной десерт». Ему объяснили, что Кате и один десерт не нужен. Он криво усмехнулся, как если бы ему сказали, что у Кати глаза на затылке или по шесть пальцев на каждой руке. Равнодушие к продуктам питания было для него чем-то вроде физического уродства и вызывало брезгливость. Наконец тарелки переселились в раковину, и мы всей компанией собрались поехать на выставку цветочного дизайна. Катя опять впала в отчаяние, заявила, что не пойдет, и стала плакать. «Там будет угощение», – соблазнял ее Женя. На выставке Катя действительно минут сорок грызла какое-то печеньице, а Женя обходил столы и все «пробовал», пока я не попросил его остановиться. Тогда он схватил в каждую руку по яблоку и побежал к выходу.

4. Тетка Чарлея

Образец хорошего почерка. Зачем ездить к женщинам?