Время надежд (Книга 1) - Игорь Русый

- Да, тут весь ты! И ты никогда не любил.

- Не будем вытряхивать старое. Я могу напомнить о цветах, которые тебе присылали.

- Эти букеты я заказывала сама в магазине... чтобы ты хоть немного ревновал.

- Не очень верный ход, - качнул головой Невзоров.

Рядом сидела женщина, которая была ему дорога, которой он когда-то говорил много нежных слов. А сейчас он равнодушно глядел, как вздрагивают ее колени.

И вся чувственность ее казалась просто наигранной.

И он думал теперь, что ее внутренняя холодность при наигранной чувственности и даже то, что она самого слова "любовь" не понимает, раньше воспринималось им как наивность и чистота. Все у нее от натуры, поэтому очень естественно. Но сейчас его уже не обманет правдивая ложь.

- Я не обдумывала ходы, - все ее лицо, дрожащие губы, стиснутые руки как бы просили о чем-то. - Да...

я хотела забыть и, когда встречалась с другим, лишь опять видела тебя!

Невзоров боялся, что она расплачется и, как всегда при этом, он не найдет сил уйти, будет готов давать любые обещания, только бы не видеть слез.

- У меня нет времени, - сказал он. - Пожалуйста, оформи развод. Так будет лучше и тебе и мне.

- Это она хочет? - проговорила Эльвира. - Та дрянь с зелеными глазами!..

- Во-первых, у нее фиолетовые глаза, - быстро сказал он, применяя испытанное много раз средство:

чтобы уйти от скандала, надо женщину озадачить. - Во-вторых, я не знаю теперь, где она. И в-третьих, она уговаривала меня помириться с тобой. Вот какая дрянь!

Эльвира вдруг как-то беззвучно заплакала.

- Хорошо, я оформлю развод. Извинись за меня, когда ее увидишь. Не помню даже, что ей говорила.

Значит, она еще ребенок и может причинять боль, сама того не понимая. Если она тебя любит, ей придется много страдать.

- Я такой жестокий? - улыбнулся Невзоров.

- Ты не жестокий, - качнула головой Эльвира. - Но ты любуешься своей добротой.

- Вот как?

- Да. И тебе не понять, отчего кому-то бывает горько рядом с этой добротой... Уходи!

Невзоров облегченно вздохнул, беря фуражку.

"Черт возьми, - подумал он затем, - я же опять и виноват..."

XVII

В штабе Рундштедта офицеры ломали головы над странной загадкой. Два дня назад был перехвачен и расшифрован приказ Кирпоноса всем армиям фронта отходить на Лохвицы - Лубны. Но 37-я армия еще дралась за Киев. Имевшиеся в городе агенты передавали, что и командующий этой армией улетел на самолёте.

Почему же до сих пор не взят Киев? Ставка Гитлера запрашивала об этом каждый час.

Фельдмаршал распорядился теснить армию с юга, запада и севера, оставив проход на восток, в большое кольцо окружения, давая надежду выйти из котла, а там, восточнее Киева, ее, как и другие армии, будут перемалывать механизированные корпуса Гудериана и Клейста. Однако русские, точно слепые, не хотели видеть открытого для них пути.

В дивизии, которая прорывалась к городу с юга, находился Густав Зиг. Их сформированный заново батальон решительной атакой взял село на днепровских холмах. Отсюда хорошо виднелся город. Над желтой лентой реки в лазоревой дымке точно парили массивные купола старинных храмов, а ниже уступами белели кварталы зданий. Синеватые дали вокруг измочалил туман. Земля потела, как горячее тело, охваченное холодком. Левее Киева черным столбом поднимался дым от сбитого недавно самолета.

Взвод нес боевое охранение за селом Тут кончались сады, обступавшие хатки Переспелые яблоки, груши осыпались на землю. И много сочных плодов было уже раздавлено сапогами. В двухстах метрах тянулись по холму окопы, где еще сидели русские И дальше опять сады, точно зеленые волны, катились на город.

- Большой город, - произнес лейтенант Кениг, опуская бинокль. - Не думаю, что русские завяжут уличные бои. Пора им капитулировать.

Солдаты в касках и с ранцами, лежа за деревьями, тихо переговаривались:

- Какой это монастырь? Если бы женский...

- Русские ликвидировали монастыри.

- А неплохо бы с монашенкой исследовать подвал, где хранится вино.

Около Густава шмыгал носом Лемке, точно принюхиваясь к далекому городу.

- Если сегодня захватим Киев, - продолжал лейтенант, - угощаю всех коньяком. У меня день рождения.

- Поздравляю, господин лейтенант, - сказал Густав.

- Благодарю, унтер-офицер... Там какое-то движение. Ну-ка, Брюнинг, заставьте их успокоиться.

С тугим звоном разорвала тишину длинная очередь крупнокалиберного пулемета. Там, где были окопы русских и мелькала фигурка бегущего человека, очевидно связного, посланного к этим окопам, взвихрились клубочки пыли. Фигурка недвижимо распласталась у бруствера.

- Так-то лучше, - засмеялся Кениг. - Я бы сейчас атаковал их. Ведь наступает годовщина пакта Берлин - рим - Токио. И флаг над Киевом украсит не только день моего рождения.

Лемке отстегнул карман ранца, извлек небольшую книжечку.

- Если господин лейтенант позволит, - сказал он, - я взгляну гороскоп.

- О-о! - протянул Кениг. - Что же там?

- Сентябрь... Девятнадцатое число, - бормотал Лемке, перелистывая истрепанные страницы. - Вот...

Родился господин лейтенант под тайным покровительством Меркурия. "Характер глубокий, ум практический..."

А Густав, взглянув через плечо Лемке, увидел, что там написано: "Характер вздорный..."

- "Рожденные под знаком Меркурия, - читал Лемке, - от всех требуют большой точности. Любовь к порядку и чистоте является главной чертой..."

И опять Густав заметил, что фраза кончилась другими словами: "Переходит в манию".

"Ну и подхалим этот Лемке", - усмехнулся про себя Густав.

- Не верю предсказаниям, - отозвался Кениг. - А в этом что-то есть. Я с детства люблю чистоту и порядок.

- И я не верю, - угодливо сказал Лемке. - Но вы точно подметили... Никто не знает, как складываются характеры. А что-то влияет на это. Может быть, влияет космический магнетизм? Люди на практике уяснили какую-то связь времени рождения и черт характера.

- Между прочим, Лемке, - сказал Кениг, - вы родились под иным знаком?

- Да, господин лейтенант.

- И этот знак, видимо, не дает любви к порядку?

Если не очистите мундир от грязи, я накажу вас... Кроме того, запомните, что высказывать мнения, пока я не просил об этом, совершенно незачем.

- Слушаюсь, господин лейтенант, - вытаращив глаза, ответил Лемке.

Кениг был круглощеким двадцатилетним шатеном.

Тонкие губы всегда оставались у него приоткрытыми, словно он давал возможность любоваться своими крупными чистыми зубами. Он пробыл на фронте лишь неделю, и атака утром, когда русские отошли, явилась для него первым настоящим сражением.

- Пора, пора атаковать, - заметил Кениг. - Сидим тут бессмысленно второй час.