Время надежд (Книга 1) - Игорь Русый

Дверь кабинета раскрылась, и вошел быстрыми шагами Верховный главнокомандующий, одетый в китель стального цвета, такие же брюки, обутый в мягкие сапоги, а за ним Шапошников. Точно и не заметив вытянувшегося молодого подполковника, Сталин остановился у карты. В его гладко зачесанных, темных, с рыжим отливом волосах часто пробивалась седина, усы слегка отвисли книзу, осунувшееся, с крупными чертами лицо было сосредоточенно застывшим, на лбу пролегла глубокая поперечная морщинка - и всей невысокой фигурой, наклоненной вперед, с прижатым к талии локтем правой руки, в которой держал трубку, он словно хотел шагнуть вперед, но что-то удерживало его.

Шапошников был в маршальском мундире, и его худое, удлиненное лицо выражало нервное беспокойство, а сомкнутые тонкие губы большого рта подергивались, и казалось, что он вот-вот закричит.

- У Гудериана слишком большой перевес в танках, - негромко сказал Шапошников, видимо продолжая начатый еще по пути сюда разговор. - И конечно, стремительность маневра. Поэтому все случилось быстрее, чем ожидали...

Узкая ладонь Шапошникова легла на карту около флажка, недавно воткнутого Невзоровым.

- И здесь они проиграли, - резко бросил Сталин.

Таким странным показалось Невзорову услышанное, что он не мог понять, кого Верховный главнокомандующий имел в виду; если немцев, то разве можно считать проигрышем их явный, самый большой успех в этой войне? Сталин обернулся, и в прищуре век сверкнули темные, словно примороженные изнутри глаза.

- Надо, Борис Михайлович, задержать еще несколько дней этого Гудериана, - добавил он.

- Сделано, что было возможно, - мягко ответил Шапошников.

Невзоров и раньше заметил способность Шапошникова в разговорах с людьми делать так, будто его мысли исходили от них, сам же он лишь затем развивал это, уточнял. И возможно, потому Сталин как бы выделял его из всех, называл по имени-отчеству, а других только по фамилии.

Достав из кармана брюк, заправленных в высокие голенища сапог, коробок спичек и продолжая глядеть на карту, Сталин молча раскурил трубку.

- Осталось еще выиграть войну! - проговорил он.

Трубка Сталина погасла, он опять начал ее раскуривать.

- Можно разрешить Кирпоносу прорываться на восток? - проговорил Шапошников. - Заслон у противника еще слабый.

Сталин молчал, казалось целиком увлеченный своей трубкой, лишь на виске его вздулась синеватая жилка, затем негромко произнес:

- Еще бы несколько дней... Боями надо сковать здесь противника. Мы должны выиграть!

Он взглянул на собственный портрет в тяжелой бронзовой раме, где художник удачно схватил черты его лица, и только лоб был выше, а голова массивнее.

- В этом человеке с усами народы видят свои надежды. Народы верят, что этот человек никогда не ошибается...

Легкой усмешкой в голосе он как бы расчленял себя на две половины: на вождя, который руководствуется жестокой логикой борьбы, и на человека, который по своей сущности иной раз и сожалеет о необходимости тяжких жертв и, может быть, не всегда бывает согласен с другой своей половиной, готов даже рассердиться на нее, а при случае и пошутить над ее величием, бескомпромиссностью и непререкаемостью авторитета Это как-то не увязывалось с тем, что знал и что думал Невзоров о Верховном, который сурово наказывал командующих армиями или фронтами, не выполнивших его приказов, даже когда при менявшейся ситуации все делалось невыполнимым.

- Эта война- не только столкновение государственных систем, - задумчиво добавил Сталин, - это еще один этап борьбы интернационализма и национализма.

Проиграть - значит на сотню или две сотни лет отодвинуть решение вопроса.

И Невзорову показалось, что говорит он сейчас не только и не столько о нынешних событиях, а имея в виду те многие жертвы, которые уже принесены и еще будут.

- Раскройте окно, голубчик, - сказал Невзорову маршал.

И Невзоров, распахнув окно, вышел из кабинета.

XVI

- Тебя! - сказал Невзорову адъютант, дежуривший у телефонов, протягивая ему трубку.

Невзоров услышал в трубке отдаленный женский голос, едва различая отдельные слова:

- ...аю... Костя... ишно...

- Кто? - переспросил он, уже сообразив, что говорила Марго, так как лишь ей на всякий случай он дал номер этого телефона.

Генерал, ждавший, когда его примет начальник штаба, отложил газету и вздохнул:

- Связь не только у нас на фронте барахлит, а здесь тоже. Ох, эта связь!

Из кабинета появился Сталин и за ним Шапошников, более хмурый, с красными пятнами на лице. Генерал вскочил и замер не дыша, отчего у него как бы раздулась шея.

- Что? - спросил маршал, увидев в руках Невзорова телефонную трубку. Какой фронт?

Сталин тоже обернулся и вопросительно глядел на подполковника.

Не зная, что ответить, теряясь под этим взглядом, Невзоров проговорил:

- Это не фронт... Это девушка.

Брови Сталина чуть приподнялись, и генерал, заметивший движение его бровей, угрожающе засопел. Шапошников недовольно качнул головой.

- Девушка? - переспросил Сталин.

Язык прилип к горлу Невзорова, ему на миг представилось крушение всего: разжалование и другие беды, которые сейчас, в эту секунду, обрушатся.

Сталин взглянул на генерала, и, как бы наперекор возмущению, охватившему того, наперекор суровости в лице Шапошникова, глаза у него весело заблестели.

- А некоторые думают, что нас бьют. Как же нас бьют, если из генштаба в служебное время разговаривают с девушками? Передайте этой девушке и мой привет!

- Слушаюсь! - ответил Невзоров.

Когда Сталин и Шапошников ушли, а генерал с растерянным, ничего не понимающим лицом уселся в кресло, Невзоров поднял трубку, намереваясь сказать, чтобы Марго перезвонила, и услыхал частые гудки.

- Ну, брат, - веселым шепотом произнес адъютант, - я думал... Угораздило же ее звонить в эту минуту!

Сдав дежурство, отпросившись на час, Невзоров торопливо вышел на улицу. Он зашагал к центру города.

День был ясный. Воздушные заграждения убрали. На большой высоте патрулировали истребители. По улице девушки в солдатской форме тащили громоздкие резиновые аэростаты, неровным строем проходили ополченцы с винтовками, одетые кто в новый костюм, кто в рабочую замасленную телогрейку. И у всех одинаково суровые лица как будто прежние житейские радости, волнения оставлены позади, а сейчас наступило то главное, для чего они родились и жили.

Зайдя в телефонную будку, Невзоров позвонил Марго. Трубку взяла Гавриловна.

- Нету ее, - сказала она. - Уехала...

- Куда? - удивился Невзоров.

- На войну уехала.

- Вы ЧТо-то путаете. Это Невзоров говорит.

- Не путаю я. Записку вот оставила. Прочитать?