Серебряный пояс - Владимир Топилин

— Так, грабить, матушка, начали, — переглянувшись с братом, ответил Никита. — Как есть, грабить! Подорожную брать.

— Какую такую подорожную? — тихим голосом молвила Наталья.

— Дык, завелись у нас разбойники. Свои же, местные. В лицо знаем. Домами неподалеку живем. На горе перед городом встречного и поперечного останавливают, честных граждан потрошат. У кого деньги забирают, другие продуктами отдают. Вот, с наших теток берут мзду за проезд. С кого по десять копеек, а с кого и по пятьдесят!

— Как так? — представляя из себя несведущую курицу, всплеснула руками Соломея. — За что же деньги брать-то? За то, что свои яйца да сметану в город возила продавать?

— Так вот за проезд через гору и берут, — спокойно подтвердил Никита. — Есть у нас такой Микола Кувалин. Наглый, черт, как ворон на падали. Со своих, говорит, много не беру! Потому как свои, деревенские, а я вас под защитой держу. А подорожные копейки, так это в счет условий защиты, коню на овес да себе на пропитание. А сам гогочет, как гусь.

— И что, платят? — пряча взгляд, поинтересовалась Наталья Панова.

— А куда деваться? Не дашь, в следующий раз продукты в грязь скинут или вовсе отберут. Бабы-то у нас, привышные на рынок ездить без мужиков. Мужикам некогда. Кто на работе, в поле управляется. А кто, как мы, сезонники, в тайге золото моют. Или на реке рыбу ловят. Деревенским мужикам некогда по базарам кататься, время зря проводить.

— А что ж так прямо в грязь и скидывают? — удивлению женщин нет предела, руки мелькают в кресте. — Свят-свят-свят!

— Так и скидывают. Это еще ладно, чужаков, вон, проезжих, кому и оглоблей по хребтине. Другому могут нож к горлу подставить. Или того хуже — топором по голове… — сурово покачал головой Гаврила.

— И что же, нет на них никакой управы?

— А где же ее взять-то, управу? До Бога высоко, до царя далеко. У бандитов в округе по всей тайге заимки схоронены, отсиживаются, когда чуют опасность. Уездная полиция даже не пытается искать разбойников. Приедут в деревню, посмотрят, бумагу напишут, на том дело и кончается. А к казакам обращаться, так тут себе дороже обойдется. У налетчиков везде свои уши и глаза. Сразу покажут, кто слово молвил. Могут дом запалить. Или того хуже, убить.

— Ох, страсти-то какие! — запричитали женщины, прикладывая к щекам ладони и осеняя себя крестами. — Свят-свят-свят!

— Но это еще ничего! — стараясь казаться равнодушными, молвили братья Колмогоровы. — Микола Кувалин — зять Степана Нагорного. Степан — товарищ знаменитого на всю округу разбойника Тараса. А Тарас имеет слово честное: бедняков да крестьян окромя дорожной пошлины не тревожить. С купцами да лавошниками, тут разговор другой. Ну, а насчет простого мужика да бабы уж честь имеют.

— Как же! Хороша честь, — с укором высказала свое мнение Евдокия Мамаева. — Десять копеек на дороге тоже не валяются, а цену имеют.

— Что ж тут поделать! Лучше быть под присмотром Миколы, чем на ноже у Оглобли.

— Кто это такой, Оглобля? — изнывая от нетерпения, переглянулись женщины.

— Оглобля? Ух, дорогая матушка, тут разговор другой. Оглоблей нарекли Мишку Оглоблина, внучатого племянника Миколы. Организовал он себе помощников. Таких же бандитов, как и он сам. И стал своевольно, не спросясь у дяди своего, по-своему людей грабить. Все подчистую забирать у любого путника, кто на дороге попадется. На этом разногласии у них с дядькой Миколой конфликт вышел. Дядька ему урок дал: бери в меру! А он не слушал. Отбирал и грабил всех и все, что в карманах есть у любого бедолаги. Микола Кувалин осерчал на племянника за своеволие. Отстранил от себя. А только тому все нипочем было. Свирепствовал почем зря, не считаясь с бедными и богатыми. Люди говорят: понравившихся женщин силой брал. А кто за себя стоять решался — мертвое дело записывал.

— Как это, мертвое дело? — в страхе перекрестилась Соломея.

— Убивал, значит, глупая ты баба! — укоряя свою жену, вступил в разговор дед Павел. — Нежли не понимаешь?

Женщины вдруг заметили, что все мужики притихли и внимательно слушают их разговор. Дальше беседа обрела общий характер. Все, кто сидел за столом, были заинтересованы темой.

— …А что же дальше-то сталось? — выждав минуту, подавленным голосом спросила Анна Семеновна.

— А дальше, ить, оказия какая странная вышла! — более не давая сынам слова, забирая права старшинства в семье, для внимания подняв кверху палец, заговорил Афанасий Колмогоров. — Потерялся Оглобля вместе с товарищами.

— Как это, потерялся? — разыгрывая роль таежного отшельника, удивленно спросил Гришка Усольцев.

— А вот так и потерялся, — продолжал рассказчик. — У людей до сих пор перемолвки идут. Каждый думает: здесь дело с нечистым связано, тайна какая-то кроется или Бог наказал! — перекрестился. — Осенью то дело было. Исчезли разбойники, следа не оставили. Да, надо сказать, какие следы? Оглобля с товарищами на горе Тараске грабежом промышляли. А потом на своих заимках отсиживался. Никто не знает, сколько у них по тайге скрытых зимовий было. Как почувствуют неладное, сразу на заимку убегают. Поэтому Микола Кувалин сразу племянника не хватился. Думал, нагуляются парни с девками, явятся. А только время прошло большое, а Оглобли все не было. А тут еще Оксана темноты напустила.

— Кто такая Оксана? — переглянувшись со своими, перебил его Иван Мамаев.

— Оксана — на то время подруга Оглобли. Вместе судьбу гуляли.

— И что с Оксаной?

— Дык, вроде как, с ума сошла. Мне уж то неведомо. Да вот же, Васька Копырин, — Афанасий указал на молчаливого спутника, — он ей дядькой приходится. Пусть он и скажет!

Все за столом обратили внимание на Василия. Гришка вдруг понял, где он слышал эту фамилию. Копырин… Копыриха! Бабка Копыриха в Большой Ине, о которой говорил Петр Заструхин. Оксана — внучка ее. Если Василий — дядька Оксане, то значит, бабка — Василию мать? Или тетка?

Мгновенные мысли, прострелившие голову Гришки — как молния в ночи. Невероятные стечения обстоятельств взорвали его сознание: вот так встреча! Кто бы мог подумать! Эти мысли накалили сознание Гришки, как золотой камень в печи для обжига руды. Ситуация осложнялась. Не дай бог, в разговоре с ним от кого-то проскользнет хоть одно слово об осенней поездке в город. Эх! Предупредить бы женщин. Да и мужиков тоже. Одно лишнее слово может стоить больших подозрений.

Однако Гришке не стоило беспокоиться. Каждый из пановцев понял суть ситуации. У мужиков весь хмель вылетел. Женщины лицами побелели, переглядываются. А между тем разговор продолжался.

Василий оказался плохим собеседником. Про таких говорят: даже вино язык не развязывает. А может, в голове свои мысли.

— …что говорить-то… — после многозначительной, выдержанной паузы подал редкое слово Василий. — Было дело. Одначесь, по первоснежью случилось дело. Оксана, хоть и племянница мне, доброго слова сказать про нее не могу. Гулящая девка, стыдно говорить. Последнее время с Мишкой хороводилась. Видно, от него в золоте ходила. Наряды разные, сапожки сафьяновые, лакированные. Неделями с полюбовником на заимках пропадала. Знать, в курсе его дел была… Так вот. Как все случилось, не знаю. Меня не было. А только приехал я к своей тетке, а она, Оксана, лежьмя лежит, не поднимается, заговаривается. Не понимает, что делает, под себя ходит, иной раз долго молчит. А потом, одначесь, как захохочет, и одно слово без умолку тылдычет, пока не устанет: «Калач! Калач! Калач… Вот тебе калач!» (При этих словах Гришка Усольцев и Иван Мамаев заметно вздрогнули плечами, но Василий этого не заметил). Тетка моя, скажу не таясь, знаткая. Многое может. Людей калечит и на ноги ставит, есть такой грех. А только и она с Оксаной понять и сделать ничего не может. Мучается, наговорами да травками лечит, но только все бестолку. Говорит тетка: в голове что-то случилось. А для того, чтобы сознание поправить, надо случай. Что за случай? Я и сам понять не могу.

— Так никто и не знает, что с ней произошло? — в минуту молчания Василия вставила интерес Наталья.

— Нет. Никто… тетка сказывала, такой Оксану она и увидела. Рано утром явилась невесть откуда: грязная, в земле, безумная. На затылке кровь. Видно, удар был сильный. А кто ударил или сама ударилась, неизвестно. И конь потерялся.

— Конь? А при чем здесь конь? — удивленно переглянулись женщины.

— Дык, конь у нее был знатный, породистый, редкий. Мишка подарил. Хороший мерин, пятилеток. Вороной, как смоль! Звездочка во лбу. Так вон он потерялся. Четыре мерина, Мишкин и его товарищей, пришли без хозяев. А Воронка так и не нашли. Люди сказывали, к зиме у дороги за Большой Иней вороны летали на падаль. Там конь мертвый был. А только Воронок это или нет, подтвердить не могу. Сам не видел.

Для Пановских артельщиков рассказ Василия не новь, а подтверждение осеннему убийству. Еще одно лишнее напряжение своему греху. Более всех с белым лицом Наталья сидит, еще раз переживает старые события. Свекровь Анна Семеновна заметила настроение невестки, испугалась, как бы с ней на нервной почве чего не случилось. Беременная Наталья на пятом месяце.