13 диалогов о психологии - Соколова Е.Е.

Диалог 7. Яи Оно

остался Фрейдом как бы незамеченным, но оказался в центре внимания — и это ирония судьбы — другого великого австрийского психолога, прошедшего школу психоанализа и отказавшегося от него, — Виктора Франкла, о котором мы еще будем говорить… Франкл познал справедливость этого “переворачивания” на собственном опыте, когда оказался в концлагере…

С: Но ведь мы ведем разговор о другом, более спокойном времени, когда пациенты Фрейда мучились совсем иными проблемами, чем люди новой эпохи…

А.: Верно. Фрейда как раз и упрекали в том, что он абсолютизировал закономерности, найденные им на довольно ограниченном материале — сексуальных неврозах людей состоятельных и респектабельных; да и время было, действительно, более или менее спокойное… Но еще Выготский показал, что практически любая школа в психологии проделывает примерно тот же путь. Сначала происходит открытие в довольно узкой области, затем найденные в ней закономерности кладутся в основу всей психологической системы школы, претендуя на универсальность. То же произошло и с Фрейдом. В последующий период своего творчества, то есть примерно в 1906-1918 годах (См. [18, с. 147]), Фрейд распространяет найденные им ранее закономерности на понимание явлений литературы, искусства, истории и культуры. Конечно, возможно, что какие-то сексуальные проблемы детства играют роль в становлении художников, но видеть в творчестве гениальных творцов типа Леонардо да Винчи [19], Достоевского [20] только “переодетый пол”, как выражался Выготский, считать искусство результатом сублимации сексуальной энергии… С: Сублимации?

А.: Да, то есть социально приемлемых форм “применения” либидо. Так вот: видеть во всем “переодетый пол” — это, конечно же, упрощение сложной проблемы. Позже и этнографами были признаны неверными гипотезы Фрейда относительно происхождения тотемизма, высказанные в его работе “Тотем и табу” [21]. На этой же почве наметилась трещина и во взаимоотношениях Фрейда с его учениками, которые стали обвинять его в пансексуализме… Правда, другим его ученикам и друзьям импонировала как раз непреклонность Фрейда в этом вопросе.

Ф. Виттельс: Уже на… конгрессе в Нюрнберге поднялся один из учеников Фрейда, швейцарец, и сказал, что не еле-

“Влечения к жизни” и “влечения к смерти” 319

дует всегда выдвигать на первый план сексуальность: это вызывает лишь возражения, и успех был бы гораздо больше, если бы к сексуальности подходили описательным путем. Фрейд горячо возражал. Железная последовательность, с которой Фрейд отстаивал голую сексуальность как фундамент своего учения о неврозах, всегда особенно импонировала мне [8, с. 116-117].

С. Цвейг: Как только он постиг и открыто признал какую-либо идею, она входит ему в плоть и кровь, становится органической частью его жизненного существования, и никакой Шейлок не в состоянии вырезать из его живого тела хоть частицу ее.

Это твердое отстаивание своих взглядов противники Фрейда с раздражением именуют догматизмом; порою даже его сторонники жалуются на это. Но эта категоричность Фрейда неотделима от его природы… Эта магия интуитивного прозрения, не поддаваясь выучке, не терпит и никаких наущений; упорство гения в отстаивании однажды и навсегда им увиденного — это не упрямство, а глубокая необходимость [7, с. 22].

С: Но, кажется, кто-то сказал: это не слишком умно — не менять своих убеждений в течение жизни.

А.: А кто тебе сказал, что Фрейд не менял их? В конце 10-х — начале 20-х годов выходит ряд его работ, в которых Фрейд формулирует совершенно новые идеи. В частности, в работе “По ту сторону принципа удовольствия”, вышедшей в самом конце 1920 года, Фрейд разделяет все влечения на две другие группы, чем ранее, а именно — на влечения к жизни и влечения к смерти…

С: Это что такое?!

“Влечения к жизни” и “влечения к смерти”

А.: Это долгий разговор, и я могу тебе только привести некоторые высказывания самого

Фрейда, в частности в его письме к Альберту Эйнштейну. Письмо это было написано в 1932

году и опубликовано несколько позже, — в 1933 году, когда идеи Фрейда о причинах войны,

высказанные в этом письме, становятся все более и более актуальными.

3. Фрейд: Я хотел бы бросить еще один взгляд на наше учение об инстинкте

деструктивности. Позволив себе некоторую спекуляцию, мы подошли как раз к тому

предполо-

320

Диалог 7. Яи Оно

жению, что этот инстинкт работает в каждом живом существе и стремится привести его к распаду, вернуть жизнь в состояние неживой материи. Со всею серьезностью он заслуживает названия “инстинкт смерти”, в то время как эротические влечения представляют собой стремления к жизни. Инстинкт смерти становится инстинктом деструктивное™, когда он направлен вовне, на объекты… Живое существо, так сказать, сохраняет свою собственную жизнь, разрушая чужую. Но часть инстинкта смерти остается деятельной внутри живого существа… Мы даже пришли к такой ереси, что стали объяснять происхождение нашей совести подобным внутренним направлением агрессивности… Если этот процесс заходит слишком далеко,… это прямо вредит здоровью, тогда как направление инстинктивных сил деструктивности на внешний мир разгружает живое существо и должно быть для него благотворным. Это служит биологическим оправданием всех тех безобразных и опасных стремлений, которые нам приходится перебарывать… Возможно, у Вас возникает впечатление, что наши теории представляют собой своего рода мифологию, причем в данном случае не слишком отрадную. Но не приходит ли, в конечном счете, к подобной мифологии всякая естественная наука? Разве у Вас в физике все обстоит иначе? [22, с. 265-266]. С: Действительно, какая-то мифология и спекуляции. Неужели человек инстинктивно склонен к убийству себе подобных?

А.: Не нужно утрировать. Что значит, по Фрейду, “влечение вообще”? Обратимся к соответствующим текстам.

3. Фрейд: Влечение … можно было бы определить как наличное в живом организме стремление к восстановлению какого-либо прежнего состояния, которое под влиянием внешних препятствий живое существо принуждено было оставить,… или, если угодно, выражение косности в органической жизни [23, с. 404]. С: Ничего не понимаю.

А.: Тогда позволь вместо долгого и нудного обсуждения привести тебе в качестве примера одну сказку. Помнишь ли ты сказку Салтыкова-Щедрина “Премудрый пескарь”? С: А-а, этот пескарь всю жизнь сидел в норе и дрожал, потому что боялся, что его съедят, берег свою драгоценную жизнь и даже детей не завел, никому доброго слова не ска-

“Влечения к жизни” и “влечения к смерти” 321

зал, потому что сидел в норе и дрожал, боялся смерти от щуки или еще от чего-нибудь

такого…

А.: И что же это была за жизнь? Это был, собственно говоря, “живой труп”, медленное умирание с самого рождения… С: Что ты этим хочешь сказать?

А.: То же, что и Фрейд: каждый организм, родившись, уже обречен на умирание (жизнь есть путь к смерти, как бы ни не нравилось нам такое утверждение), и каждый организм проделывает свой собственный путь к смерти, конкретный вид которого определяют два фактора: “природа” данного организма, то есть имманентные ему законы развития, и “внешний мир”. Фрейд считал, что любой организм стремится, прежде всего, к равновесию со средой, достигая этого самым коротким, “экономным” путем, и это есть выражение тенденции, свойственной всему материальному миру — создавать устойчивые структуры. Но внешний мир со своими неожиданностями “врывается” в мирное существование организма и не дает ему “спокойно умереть”, заставляя избирать какие-то новые и неизвестные ему пути развития. Образно говоря, “жить” означает постоянно “усложнять себе жизнь”: искать новых впечатлений, новых встреч, приключений и так далее. Стремление к смерти противоположно “усложнению” — это, скорее, тенденция к упрощению жизни, когда человек живет, не испытывая никаких волнений, не преодолевая никаких препятствий, как премудрый пескарь у Салтыкова-Щедрина… Вот что, собственно говоря, означают эти странно звучащие словосочетания “влечения к жизни” и “влечения к смерти”…

С: Ну и какое отношение все эти биологические или даже физические аналогии имеют к психологии человека?

А.: Самое прямое. Уже в ранних работах Фрейд показал наличие в поведении человека этой тенденции “бегства от жизни”, которая при неврозах выражалась, например, в регрессии, то есть возврате на прежнюю ступень развития. Психиатры хорошо знают, что это такое. Взрослая женщина вдруг начинает капризничать как ребенок, “сюсюкать”, говорить детским голосом. Такое часто бывает при истерическом неврозе. Больная словно “бежит” от сложной и порой страшной для нее жизни в детство — так, ей кажется, проще, спокойнее, но так ближе и к подлинной смерти. Точно так же нам легче повторить путь, уже приведший раз к какому-то 11 Е.Е. Соколова