Швейная машинка - Натали Ферги

продолжалась, компания решила отправить открытки всем работникам. Там было написано, что, если шесть тысяч человек подтвердят свое желание возвратиться, ворота откроют. К тому времени все наголодались, нужны были деньги на арендную плату. Так что после трех недель забастовки они вернулись к работе.

— И тогда?

— Некоторые активисты обнаружили, что их услуги больше не требуются — либо из-за реструктуризации отделения, либо по каким-то другим сомнительным причинам: от людей, которые, по мнению руководства, были источником неприятностей, решили избавиться. Одним из организаторов забастовки как раз и был мой прадед. И вот у Джин и Дональда, еще даже не женатых, оказалась одна работа на двоих, да и та, наверное, очень неустойчивая.

— И что они сделали?

— Джин ушла с работы, и, чтобы найти новую, они переехали в Лит. Они жили в нескольких кварталах отсюда.

— Хэппи-энд?

— Более-менее. Отец Джин больше никогда с ней не разговаривал и через несколько лет умер. А потом Дональд в тысяча девятьсот пятнадцатом году отправился добровольцем на фронт и был серьезно ранен во Франции. Он потерял руку.

Фред не знал, что сказать.

Эллен наклонилась вперед, чтобы снова посмотреть на узкую полоску бумаги.

— Он выжил, но времена были тяжелые. Судя потому, что говорили мне родители, он был еще и контужен. Джин работала тогда в резиновой компании, которая делала сапоги. Но когда война закончилась и мужчины возвратились домой, они потребовали вернуть им их рабочие места — и ее уволили.

— Наверняка такое бывало часто. И как она поступила?

— К тому времени они переехали. Джин нашла работу в пекарне, а Дональд сидел дома и воспитывал детей.

Эллен встает и снимает со стены за рабочим столом четыре небольшие рамки.

— Наверное, вы их не заметили. — Она раскладывает рамки на столе одну под другой. — Первые две — это те самые почтовые открытки с фабрики. Там была отрывная часть — ее надо было отослать, чтобы подтвердить, что хочешь вернуться на работу.

Фред берет две первые рамки с открытками и тщательно их изучает:

— На одной отрывная до сих пор сохранилась.

— Дональд не стал ее возвращать. Почему этот фрагмент оторван от открытки Джин, мы не знаем. Мы даже не знали о существовании этих открыток до ее смерти.

— И как вы их нашли?

— Это сама по себе целая история. По части семейных секретов вы не одиноки. Они жили в квартире в Марчмонте, которой владел трастовый фонд. Этот фонд предоставлял — нет, до сих пор предоставляет — жилье ветеранам войны. Когда люди въезжали в такую квартиру, они оставались в ней надолго. Прабабушка прожила там с тысяча девятьсот семнадцатого по тысяча девятьсот восьмидесятый год, до самой своей смерти.

— Это очень долго для одного места… шестьдесят три года.

— Ну да. — Эллен смотрит на открытки в рамках. — И вот лет шесть назад в ту же квартиру внезапно пришло письмо. Там была старая марка, но, к счастью, какая-то добрая душа на почте все же доставила конверт по назначению. Нынешний квартиросъемщик понял, кому это предназначалось, и отправил его в штаб-квартиру фонда, а уже они переправили письмо нам.

— Провидение.

— Можно и так сказать. Открытки были внутри очень потертого старого конверта, и кто-то вложил его в еще один конверт — для надежности. Если бы этого не сделали, думаю, бумага бы не дожила. — Эллен развязывает платок на голове и запускает руки в волосы. — Письмо попало к нам как раз тогда, когда меня уволили со скучной офисной работы. Я стала читать о забастовке и составлять генеалогическое древо. И вот однажды я шла по Лит-уок и увидела среди мусора, выброшенного после уборки, швейную машинку. К счастью, коммунальщики не успели ее вывезти. Я притащила машинку домой, одолжила у папы отвертки и разобрала ее на части, до последнего винтика и гайки.

Он бросает взгляд на бижутерию на стендах в комнате:

— Остальное — уже история.

— Примерно так. Я записалась на вечерние курсы ювелирного дела, и… мне пришлось это по душе.

— То есть ваша работа — это своего рода политическое заявление?

— И да и нет. Меня часто спрашивают, не свожу ли я таким образом счеты, но нет, ни в коем случае. Хотя я никогда не видела своих пращуров, но то, через что они прошли — забастовка, необходимость начинать с нуля, увечье на войне, — вдохновляет меня и заставляет изыскивать любые возможности. Я уверена, они были бы в ужасе, если бы решили, что я делаю это из ненависти к швейным машинкам.

— Но я все равно не понимаю.

— Хотите, процитирую мою заявку на финансирование?

— Давайте.

— Вкратце она звучит так: «Я создаю произведения искусства, которые воплощают собой кривую опыта работы, используя в качестве источника материала старые швейные машинки».

— Я перестал что-либо понимать после слова «кривая».

— К сожалению, чтобы найти финансирование, нужно сформулировать краткую заявку, и вот эта неожиданно сработала. Хотите услышать расширенный вариант?

— Да, пожалуйста.

Она берет с верстака шпулю, зажимает ее пальцами и передает ему:

— Швейная машина дает работу на фабрике, облегчает домашнюю работу и позволяет кормить себя, если работы нет вовсе. Имея дело с отдельными деталями разобранной машины, я чувствую контакт с теми, кто создавал ее на фабрике, и теми людьми, кто шил на ней дома. Тем самым я отдаю должное тем, чей опыт и решимость проложили дорогу современной жизни.

Фред осматривает лежащую в его ладони шпулю: — Знаете, очень впечатляет.

— Спасибо. — Она кланяется.

— Так вот, если вернуться к записным книжкам. Получается, что мы с вами в каком-то смысле родственники.

— Не родственники, но между нами определенно есть связь.

— Странное дело — семьи, правда?

— И не говорите. Вы еще моих братьев не видели!

Фред обращает взгляд на две оставшихся рамки:

— А здесь что?

— Конверты. Если я выну из рамки тот, что с почерком Джин, вы сможете почувствовать запах макияжа старой дамы.

Фред изучает эти свидетельства истории ее семьи и чувствует, что ему оказали скорее честь, нежели доверие. Старый конверт кажется довольно потрепанным, надписи потускнели, а уголки истрепались. Он откладывает его в сторону и берет последнюю рамку.

— Этот конверт я тоже сохранила, потому что он — неотъемлемая часть истории. Это тот, который доставил почтальон. В нем все и хранилось.

Он переворачивает конверт, ожидая чего-нибудь совершенно обычного. И тут на него смотрит уверенный почерк с причудливыми заглавными буквами. Фред не перепутал бы его ни с чем, ведь это почерк его матери.

Эллен завязывает на голове платок и не замечает растерянности на его лице.

— Фред,